Мой ангел

Над вечными горами занимается солнце, жарко сияет в снежных вершинах – белых, как твои волосы, как твоя нежная кожа. Высоко над моей головой сокол разрезает небо могучими крыльями, солнечный блеск не слепит его зорких глаз. Протяжный печальный крик отдается в моем сердце. Оно, твердое, как орех, вздрагивает, и я сам лечу, словно птица, быстрее и быстрее, изумрудная трава ложится под копыта моего коня. Я приду! Только дождись! Потерпи еще немного! Я иду к тебе, Лелло, Феллучо, mio dolce bambino. Мой хрупкий снежный ангел. *** - Раха-Локум-эфенди… Роше вежливо поклонился и дождался, пока султан укажет ему сесть. Сам Лукум с удобством восседал на алой с золотом подушке, толстый и яркий, как павлин, встреченный Роше за воротами. Стоило султану повернуть голову, сладкая белая пудра с усов снежной пылью осыпалась на многоцветные одежды. У Роше, одетого прежде в коричневый дорожный костюм, а теперь сменившего одежду на более нарядную, но все равно однотонную, от такого цветового разнообразия запестрело в глазах. Пришлось моргнуть. Лукум молчал. Только после того, как гость пригубил принесенное вино, султан посмотрел на него по-настоящему и заговорил. - С чем пожаловал, Роше-бей? Но холодность его была напускной – это Роше заметил тут же. Лукум явно был неравнодушен к мужской красоте, при взгляде на гостя в черных изюминах его глаз вспыхнул огонек, восхищенный и жадный. И Роше, зная, что выглядит сейчас эффектно, позволил себе ответить не сразу. Пусть Лукум рассмотрит его как следует – сговорчивее станет. И широкие плечи, и кофейные гладкие волосы в длинном хвосте, и темные узкие губы, и глянец на светло-шоколадной, будто отполированной, коже, подчеркнутый бледным золотом ткани. Султан пригладил усы, устроив еще одну миниатюрную метель. Доволен. Можно говорить. - Раха-Локум-эфенди знает толк в красоте, – Роше не стал ходить вокруг да около. – Слухи о вашем гареме разносятся далеко вокруг. Я приехал издалека, чтобы посмотреть, так ли это. - Да ты нахален, бей. Вопреки словам, в тоне Лукума звучало скорее восхищение. Полные губы, поблескивающие от сахара, тронула улыбка. Дерзость гостя его явно забавляла. - Хочешь, чтобы я показал тебе гарем? Разве что изнутри, бей, разве что изнутри. Но угодив в мой гарем, ты едва ли выйдешь оттуда скоро. Это была не угроза, еще нет, и Роше не стал напрягаться. Султан лишь испытывал его, прощупывал почву. - Это высокая похвала в ваших устах, – сказал Роше. – Однако, боюсь, меня ждет еще слишком много дел. Хотя порой мысль о том, чтобы день-деньской лежать у журчащего фонтана и ничего не делать, кажется мне весьма привлекательной. И все же я настаиваю на своей просьбе. Лукум пожевал губу. - Твое счастье, бей, что ты выглядишь влиятельным человеком. Иначе твои слова о многих делах меня бы не остановили. Твое счастье также, что ты красив. Мне трудно отказывать столь красивым людям. Я не отдаю своих наложниц и наложников чужакам. Однако согласен показать тех, кем готов поделиться, и ты можешь выбрать. Но лишь на одну ночь, Роше-бей. Я большой собственник. Роше улыбнулся. Не идеально. Но уже неплохо. Шансы есть. Знать бы, насколько высоки… - Твое предложение всецело меня устраивает, эфенди. Лукум хлопнул ладонями, подзывая прислугу. - Наслаждайся. Ешь и пей в свое удовольствие. Тебя позовут, когда все будет готово. Но ты не сказал, кем хочешь усладить тело и душу. Кого показывать тебе, Роше-бей? Женщин? Юношей? - Вы сами уже знаете, – с улыбкой отозвался Роше. - Знаю, – согласился султан. – Но законы гостеприимства обязывают спросить. Когда мысль о фонтанах станет приходить к тебе чаще, бей, возвращайся. Я буду тебе рад. - Всенепременно, – пообещал Роше. Бокал вновь наполнился, будто по волшебству. Блюда с мясом и сластями выстроились на низком столе. На середину зала выбежали танцовщики в воздушных одеждах. Султан Раха-Локум действительно уважал законы гостеприимства. При виде выстроившихся в ряд наложников Роше, чьи глаза как будто успели уже привыкнуть к радужному великолепию окружающей обстановки, снова испытал искушение как следует проморгаться. Разнообразие оттенков кожи и волос способно было ослепить само по себе, а уж если добавить наряды… Даже притом, что ткани были, в большинстве своем, полупрозрачные, что несколько приглушало цвет. Заметив султана, стоявшего чуть поодаль, Роше смутно удивился. Последние слова Лукума, прежде чем тот оставил гостя наслаждаться едой и танцами, заставили его подумать, будто дальше его предоставят самому себе и служителям. Но, видимо, Лукум решил воочию убедиться, что гость поражен явленным зрелищем. Роше не собирался его разочаровывать. - Изумительно, – вполне искренне сказал он, медленно пройдя до конца ряда. Лукум довольно улыбался, от чего сдобные щеки его сделались еще пухлее, а весь вид – вдвойне приторнее. Роше снова пошел вдоль ряда, на этот раз задерживаясь перед каждым наложником. Всего их оказалось не так уж много, меньше, чем почудилось Роше на первый взгляд – полтора десятка юношей, тщательно выстроенных по росту. Все они не шевелились, только дышали едва заметно и смотрели строго под ноги. Самому младшему Роше дал бы около пятнадцати (хотя краска на лице мешала сказать наверняка), самому старшему – чуть за двадцать. Добравшись до начала ряда, возглавляемого двоими худыми темнокожими близнецами, одетыми в красно-белое и ростом лишь немного уступавшими ему самому, Роше опять двинулся обратно. - Какая занятная внешность. - Да? – Лукум, кажется, успевший не то слегка заскучать, не то впасть в дремоту, встрепенулся. Роше остановился ближе к концу ряда – возле паренька лет семнадцати, чей внешний вид и впрямь мог повергнуть в легкую оторопь. Его кудрявые, мягкие на вид волосы и нежная кожа были абсолютно белыми – как снег на вершинах, как летние облака. Ярко-алые жилетка и шаровары лишь подчеркивали эту пронзительную белизну. Пахло от паренька приятно, сладко. Оказавшись объектом столь пристального внимания, он слегка вздрогнул, но и только. - Пусть посмотрит на меня, – велел Роше. - Подними голову, Актай, – рядом засуетился один из евнухов. – Бей хочет посмотреть на тебя. Глаза у паренька были словно разведенное кьянти. Безразличный взгляд скользнул по лицу Роше и ушел в сторону. - Актай? – Роше осторожно взял его за острый подбородок. – Жеребенок? Собственные пальцы на фоне светлой кожи показались почти черными. - Белый жеребенок, – услужливо подтвердил евнух. – Он не говорит своего настоящего имени. Он вообще ничего не говорит. Сказав эти слова, евнух тут же прикусил язык, явно соображая, не ляпнул ли лишнего. - Белый жеребенок, – медленно повторил Роше, лаская подушечками пальцев гладкую, будто шелк, кожу. – Ему подходит. Пожалуй, я был бы не прочь прокатиться. - Это довольно непокорная лошадка, Роше-бей, – подал голос Лукум. – Немного слишком экзотичная для меня. Но я бросил ему платок*, и теперь считаю нужным предупредить тебя. - Брыкается? – губы Роше раздвинулись в жесткой улыбке. – Кусается? - Спаси Аллах! – воскликнул евнух в священном ужасе. - Ты бы вряд ли застал его здесь, бей, посмей он кусаться, – фыркнул Лукум. – Он из тех лошадок, которые быстро смиряются, но лишь с тем, чтобы дождаться благоприятного момента и встать на дыбы. - Я умею объезжать лошадей, – надменно сказал Роше. – Ты будешь смирным, верно, Актай? Темно-розовые глаза упрямо смотрели в пустоту. - Откуда он у вас, эфенди? – поинтересовался Роше напоследок, наблюдая, как евнухи уводят наложников. - Ты не поверишь, бей, – всплеснул Лукум пухлыми руками. Перстни, унизывающие его пальцы, сверкнули самоцветами. – Нашли в горах. - Я мог бы выкупить его, если он придется мне по нраву, – задумчиво произнес Роше. - Нет, бей. Я говорил уже, что не отдаю наложников чужакам. Эта птичка не щебечет песен и вовсе не искусна на любовном ложе, но все-таки она слишком редкостна, чтобы так просто выпускать ее из клетки. Окно богато изукрашенной спальни смотрело на горы. Их сахарные вершины, залитые светом умирающего солнца, были сейчас как цветы камелии. Почти как глаза беловолосого юноши, стоящего у окна. Роше, войдя, притворил дверь и остановился, не решаясь ступить дальше. Юноша, резко развернувшись, посмотрел на него. На снежно-белом лице проступило нечто хищное. Алая ткань переливалась по телу, будто свежая кровь. - Актай? – нарушил тишину Роше. – Скорее Аккурт**. Ты злишься, да, Рафаэлло? Scusa, я пришел слишком поздно. Юноша покачал головой. - Ты пришел. - Слишком поздно, – повторил Роше. – Одно твое слово, и я сожгу этот сераль дотла. И Лукум растает, как медуза на горячем песке. - Поздно? – бледные губы искривились в усмешке. – Если ты про мою поруганную честь, то мне действительно поздно переживать по этому поводу. Кое-кто успел гораздо раньше, не правда ли, Рош? - Феллучо… - Ты слишком много волнуешься, caro, – перебил Рафаэлло. – Не случилось ничего, чего я бы не вынес. Не надо никого жечь. Лукум не такой уж плохой. Противный, липкий, и мне, наверное, долго еще будет тошно от сахарной пудры, но он не злой. И здесь было, в общем, не особенно скверно. Кормили хорошо и вообще… забавно. Ты видел этих близнецов? Должно быть, они, когда становятся вдвоем перед зеркалом, сами не могут сказать, кто из них Кит, а кто Кат. - Angioletto… - Не называй меня так, – поморщился Рафаэлло. – Свои белые крылышки я потерял довольно давно. - Да, – печально улыбнулся Роше. – Нимб пропил в кабаке, а арфу проиграл в карты. - Так-то лучше, – лицо Рафаэлло немного смягчилось, но глаза еще полыхали. Роше со вздохом пересек толстый ковер, остановился рядом. - И все-таки ты злишься, Феллучо. - Злюсь, – согласился Рафаэлло. – Но не на тебя. На себя. Я даже до условленного места добраться не в состоянии. Попался по дороге… как дурак. - Порой планы срываются, – Роше все еще не осмеливался коснуться его. – И мы не в силах с этим ничего поделать. Согласись, это не худший исход. Тебя могли убить. Или меня. Впрочем, я надеюсь, что люди твоего отца так и решили и не станут нас искать. Рафаэлло хмыкнул, но ничего не ответил. Снова повернулся к окну. - Уйдем ближе к рассвету. Ночью в горах слишком опасно. - Как скажешь, carino. - Разумеется, я мог бы выбраться и сам, – высокомерно добавил Рафаэлло. – Охрану тут набирают, похоже, из совершеннейших тупиц. Но я решил, что здесь ты отыщешь меня быстрее, чем если бы мы оба блуждали по горам. И теперь мы уж точно не разминемся. - Разумное решение, – согласился Роше. Рафаэлло, заподозрив в его словах насмешку, вскинул голову, но Роше сумел сохранить каменную серьезность. - Так или иначе, до рассвета еще далеко. Чем мы займемся? Роше пожал плечами. Ему отчаянно хотелось дотронуться, почувствовать шелковистую прохладную кожу обеими ладонями, обнять. Прижать к себе, в себя, чтобы больше никто… никогда… - Я не знаю, Феллучо. Рафаэлло посмотрел ему в глаза, и он, пойманный в бездонную розоватую глубину, не заметил даже, как алая ткань стекла на ковер. Исчезла, ушла, как алые отблески солнца уходят с горных вершин, погружая мир в темноту. - В таком случае, почему бы нам не заняться тем, для чего нас сюда привели? Обними меня, caro. Я твой, помнишь? Роше протянул руки. *** Лелло, Феллучо, mio dolce bambino. Мой хрупкий снежный ангел. Прохладный. Теплый. Горячий. Снег, занимающийся пламенем. Пылающий вишневый цвет. Как я люблю, когда ты розовеешь вот так, angioletto, ангел мой, мальчик мой. Чистая белизна, тронутая ранним закатом. Твой запах. Твой вкус. Если прихватить сильнее зубами… восхитительная сладость на языке, а под ней, глубоко, горькая нотка миндаля. Ты опасен, ты ядовит, но я не боюсь. Ты – любовь, прекрасная и обреченная, и я не устаю пить тебя. Вскоре утренние лучи озарят опустевшую спальню, и ветер будет шевелить легкие занавески, а в ярком небе ликующе и свободно закричит сокол. Но все это будет потом. Сейчас же мы – единое целое, и для меня не существует мира, кроме тебя. ПРИМЕЧАНИЯ *Выбирая наложницу, чтобы провести с ней ночь, султан иногда бросал к ее ногам свой платок. ** Аккурт – (тур.) «белый волк». 2014