my cup of tea

      Зерно в машинку.       Сахар в кружку.       Клик на клавишу, и неясный шум по квартире. Машина фырчит, клокочет. Внутри меня белый шум, диссонанс, в висках какофония. Секундная стрелка часов отсчитывает мой пульс, только, в отличие от него, не сбивается то и дело.       Я — кусок чего-то совсем несовершенного, будто недоделанная статуя или недописанная картина, грубый и неотшлифованный, успевший треснуть в некоторых местах. Я тебе таким не нужен, впрочем, тебе я не нужен любым и совсем. Тебе вообще ничего не нужно — самодостаточный, самостоятельный, самореализовавшийся и еще очень много «само», мне даже не перечислить.       Я сажусь на краешек стула и жду. В голове пусто, руки леденеют, дрожат — у меня на груди виднеются очертаниями кости, у меня на груди тяжело и неспокойно, так что в это утро я бы даже в кофе валерианы накапал и залпом выпил — проблема в том, что валерианки не было, я ее прикончил в два счета за три дня подчистую и шатался, словно пьяный, по проулкам своей квартиры, обитой скотчем и картоном. Белым бело — как в психушке. Напомните потом рассказать, зачем картон, а то могу запамятовать и вовсе позабыть, когда сниму его. Белые листы — один на другой, я словно снова в начальной школе и делаю аппликацию — потолок обклеить было особенно сложно.       Мы познакомились с тобой, когда ты еще не понял. Ты был в кафе, одет в черные джинсы и белую ветровку, на ногах — фиолетовые кроссовки, я тебя заметил сразу — ты взял американо и уселся в самый угол. Я смотрел на тебя долго, изучал, вглядывался в каждую из немногочисленных — тебе с виду было около двадцати семи плюс-минус год — морщинок и понимал, что ты мне нужен. Ты — уникальный экземпляр, ты — что-то странное, но необходимо во плоти, и мне хочется знать о тебе все. Я беру крепкий чай и задумчиво делаю глоток — жжет язык, обжигает глотку, и я прикрываю глаза и впиваюсь в ладонь ногтями. Ты уйдешь ровно через шесть секунд.       Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Дверь за тобой хлопает. На моей ладони остаются полумесяцы от ногтей.       Мы видимся с тобой уже около месяца. Ты об этом не знаешь — берешь свой американо и смотришь в окно: на улице дождливо и пасмурно, ты замерзший и, уверен, если подойти ближе, то можно почувствовать запах свежести. Ты постоянно забываешь шарф, поэтому хохлишься, кутаясь в куртке — пару раз я хожу за тобой следом, тихо ступая промеж луж и тенью провожая тебя до самого подъезда. Новенькая многоэтажка, четвертый этаж, двадцатая квартира — мне нравится думать, что мы живем вместе. Что ты с утра приносишь мне чай и обнимаешь, что ты, в домашних тапочках и трениках, весь мой и для меня, но, когда ты приходишь в кафе, с тобой всегда ноутбук и иногда девушка. Мне она не нравится. У нее розовые волосы и роговая оправа очков — твоя девушка берет пирожные и временами молочные коктейли. Я плотно зажимаю собственное запястье, стараясь выдохнуть. Ты войдешь через три секунды.       Раз. Два. Три. Дверь бренчит и открывается, ты здороваешься с баристой и садишься за тот же столик в углу. На моих запястьях остаются синяки от плотно сжатых пальцев.       Твоя девушка больше не появляется. Но меня это не волнует, мне скорее интересно, почему ты всегда берешь только американо. Не сладковатый латте, который подается с шоколадной пудрой, не горьковатый эспрессо или даже не пряный ароматный чай, а этот чертов американо — совершенно безвкусный и заезженный, без рисунка на пенке и сделанный, как я замечаю, зачастую на скорую руку — мне это непонятно, это тебя портит. Я жгу тебя взглядом: рядом жестикулирует бариста, носятся официанты, шумят посетители, мы с тобой в разных концах зала, но я вижу на твоей коже каждую родинку. Я знаю, что у тебя сережки в обоих ушах, а читать тебе удобнее в очках, но при девушке ты их не носил. Но теперь это не помеха. У тебя много татуировок, и все, которые я видел, я мог бы нарисовать по памяти. Но из меня плохой художник, если честно, зато труп бы я твой опознал. Только вот меня никто бы на опознание не позвал, я тебе никто — мой кулак бесшумно врезается в стол. Я смотрю неотрывно, потому что знаю, что ты оглянешься на меня через четыре секунды.       Раз. Два. Три. Четыре. Ты сверлишь меня взглядом, а я молча отворачиваюсь. Мои костяшки сбиты в кровь о столешницу. — Извините, можно у вас телефон взять позвонить, я свой забыл, — так ты впервые обращаешься ко мне, и я понимаю, что это мой шанс. Роюсь в сумке, мобильный в боковом кармане. Мы с тобой сегодня практически одни в кафе. — Я свой, похоже, тоже забыл, но я живу через дорогу, — говорю я, выжидательно глядя на тебя, — можем зайти, если хочешь.       Ты киваешь.       Я веду тебя через улицу, сворачиваю с тобой направо, и мы вместе поднимаемся в мою квартиру. На тебе черные джинсы и черная толстовка, ты снимаешь белые кеды и неуверенно ступаешь по полу. Я говорю тебе, чтобы ты подождал на кухне, а сам иду в спальню, потому что там «оставил телефон» и кое-что еще, куда более нужное для нашей встречи. По возвращению я нахожу тебя разглядывающим столешницу, ты вздрагиваешь, когда я появляюсь на пороге и спрашиваю, хочешь ли ты кофе. Ты говоришь — да, спасибо, американо. Я нажимаю на клавишу и включаю кофемашинку. Нас разделяет барная стойка. — Через пять минут все будет готово, Вань, — я прячу руки за спиной и мягко улыбаюсь, но на твоем лице почему-то появляется ужас, — что не так? — Я, — у тебя перехватывает дыхание, и ты отступаешь назад, почти спотыкаясь и шурша картоном, ты напуган, — я не называл тебе своего имени. — О, — я подхожу ближе и нарочито хмурюсь, руки по бокам, ты смотришь на них, вернее на то, что в них, и тебя трясет, — а я думал, что ты спросишь о другом, например, как зовут меня, но ты какой-то невежливый, — я улыбаюсь и тяну по слогам, — запомни: я Мир-он. Приятно познакомиться.       Мои руки сжимают рукоять, я заношу их над головой, и лезвие топора резко, с противным скрежетом, дробит твои межпозвоночные диски — вот зачем все обклеено картоном, удивлен, посему ты не спросил об этом. Ты невнятно булькаешь, хлюпая кровью в горле, таращишься на меня, пытаешься ухватиться за мои изуродованные руки, но я отступаю назад, и падаешь к моим ногам. В комнате становится тихо, меня немного трясет от адреналина и восторга. Ты был для меня особенным. Я тебя почти любил. Я кидаю топор около твоего тела и сажусь на стул, где сидел до этого ты. У меня дрожат руки, и тяжело вздымается грудь. Ты — самый ценный экземпляр в моей коллекции, но я немного разочарован нашим прощанием — я был уверен, что с тобой будет веселее. До того, как тебя найдут, я успею сделать все, чтобы этого не произошло.       Кофемашина шумит, дробя зерна, пока другая машина дробит твои кости.       Сахар в кружку — я похороню тебя вместе с твоей девушкой.       По квартире раздается неясное фырчанье и звук капающей жидкости.       Внутри меня — белый шум.       Я пью твой американо. Отвратительно.