Отель потерянных душ

«Змий-искуситель» Классическая музыка разносилась в помещениях, проникала в самые темные закутки здания, просачивалась сквозь обои, наклеенные поверх отсыревшего кирпича, заполняла крохотные щели дощатого пола. Она дышала, жила, светилась внутренним светом, который потерялся из глаз большинства тех, кто ступал по городским улицам, пробегал километры в погоне за блеклым счастьем, деньгами, семейным уютом. Музыка, звучавшая из старого граммофона, что существовал последние мгновения, в точности как и посетители, входившие в просторный зал. Со стуком каблуков, эхом отдающихся в пустом помещение; с шорохом потертого шарфа нежно-кремового оттенка испачканного в грязи; с шлейфом одеколонов терпких, сладких, едва слышимых; с отчаянием, похотью, развратом, невыносимой болью, сидящей в костях, поедающих их тела, посетители отворяли двери собственных номеров, поворачивая медные ключи в замках. Музыка играла надрывно, и каждый слышал ее по своему. Кто-то закрывал уши ладонями, давился беззвучными мольбами о помощи, старались прекратить мучения, которые доставляют эти ужасно прекрасные ноты, другие же кружились в комнатах, раскрывая объятия всему миру, вдыхая затхлый воздух, вбирая в себя запах плесени, застывшей крови, шум дождя за окном. Иногда мелодия не могла помочь никому. В такие дни хозяин отеля, сгорбившись под тяжестью лет, убирая с рукавов невидимые кандалы, плелся в номера, открывал их своим ключом и неспешно набирал номер скорой помощи. Медленно, грустно прощаясь с еще одним посетителем, ведь это именно то, чего хотел неизвестный человек. Сказать всему миру «Прощай» под невесомую мелодию классической музыки. Аура смерти витала в старом здании грузной тучей, нависла над голыми матрасами, неработающими телевизорами со смешно торчащими антеннами и облезлыми коврами, единственной роскошью, дозволенной хозяину. Даже деревья склонялись в этом месте, припадая к земле больше чем обычно, опускали макушки своих голов, оплакивая всякого входящего в синеватую дверь со вставками витражей. Их ветки цеплялись за каждого, старались остановить, порвать юбки, рубашки, футболки. Иногда это помогало. Слишком редко, но все же какой-нибудь подросток, вытаскивая лямки своего рюкзака из-под веток оборачивался к дороге, где еле виднелись высокие верхушки серых зданий, зажигающиеся неоновыми вывесками, до слуха долетали звук машин, сигналы, приглушенные голоса. Он молча возвращался обратно, в мир живых, не вспоминая о недавнем решение закончить со страданиями в отеле, на окраине города. Старик, что неизменно находился в кресле-качалке, спрятанный в тени кустов, в такие мгновения, поглаживал шершавой рукой стволы деревьев, благодаря. Смерть не должна настигать таких молодых. Не здесь. Ошибкой было считать и то, что каждый кто вступит в номера этого, забытого большинством жителей города, здание ждет участь незавидная. Многие расставались с жизнями, но и многие оставляли свои страдания здесь, вырывали прошлое с корнем, втаптывая в красные ковры, закапывали на заднем дворике среди высушенных яблонь. Хозяин подошел к граммофону, заводя его, бережно протирая пластинку, водружая на место и возвращаясь к креслу. На глаза наехала светлая шляпа, с длинными лентами, явно женская, загородила обзор, лишила зрения, но мужчина был рад. Он уже давно услышал как со стороны дороги медленно приближаются два человека. Шаги одного были неловкие, листва под ним шуршала, разлеталась, каждая ямка чувствовала, как незнакомец наступает в них. Другой же переступал легко, ноги как будто просили прощения у земли за то, что тот смеет ступать по ней, нежно и ласково ложились на осенний ковер. Хозяин отеля закрыл глаза, удаляясь в мир сновидений. Сегодня музыка должна помочь ему. Он был уверен в этом. Один из парней прекрасно знал куда шел, а хозяин помнил лицо давнего посетителя, месяцем ранее переставшего приходить. Старик еще тогда подумал, что воспоминания отпустили бедного мальчишку. Но этого не произошло. Вырвать с корнем то, что поселилось на сердце, в виде гнилого нароста, невозможно… Комната под номером 12 отворилась перед гостями легко, радостно приветствуя давнего друга прохладой вечернего ветра, просочившегося сквозь открытое окно, запахом сигарет, оставшегося после прошлой подруги, тонкой ноткой ментола, мяты и персиков. Тэхен молча стоял перед порогом, сжимая лямку спортивной сумки настолько сильно, что на перебинтованных пальцах, словно первые мазки художника, начали проступать кровавые пятна, красные, бордовые. В нос ударил, как воспоминание, настойчивый запах больницы. Резкая боль, вспышка сверху, сознание сбегает, оставляет пустую оболочку самой сражаться за последние клочки существования самим собой. Губы сжаты, челюсть выделяется, ресницы невидимо дрожат. Он набрал полную грудь воздуха, делая шаг вперед, ощущая под подошвой черных кед махровой ковер, самый новый во всем отеле. На губах появилась усмешка. «Старик даже перед смертью хочет подарить нам уют». Он слышит как за спиной с тихим вздохом пытается привлечь к себе внимание спутник, что неуверенно перешагивает с ноги на ногу. Рыжие взлохмаченные волосы Чимина несут в себе аромат свежести, щекочет нос, заставляют поморщится, то ли от неуютности, то ли от проблеска надежды, тусклыми вспышками мигающий в груди. Тэхен сбрасывает сумку в угол, ступает дальше, к окну. Открывается вид на двор, одинокая птица, ворон, смотрит в глаза человеку, перебирает острыми когтями по ветке, каркает и взлетает, улетая в небеса. Тэ провожает ее взглядом. Пока черная точка не исчезает за лучами солнца, которые уже начинали жечь оболочку глаза, ослепляли, но даже так, чувствуя боль, мальчишка не закрывал веки, упорно всматриваясь в даль, утирая рукавом кофты слезы. Рыжий тихо, боясь нарушить мнимое спокойствие своего друга, прикрыл входную дверь, чувствуя как под его маленькой ладонью щелкает что-то. Он вздрогнул, убирая руку, притягивая к себе сжатый кулак. Его пухлые губы измазаны чем-то красным, вроде бы кровавыми потеками, но ни одной раны не заметно. Она не принадлежит ему. Тишина, мертвой хваткой вцепляется в голову Чимина, становится невообразимо громкой, каждая долетевшая нота музыки, как грохот выстрела пистолета, как четкий марш армий, отражается в перепонках. Он ежится, натягивая ворот водолазки выше, кусает край одежды и делает несмелые шаги к кровати. Ким Тэхен в последний раз смотрит на светило и закрывает окно зелеными шторами. Приглушенного света, лучами льющегося из-за материи хватает, чтобы спокойно передвигаться из угла в угол, но не для того, чтобы рассмотреть бледность и дрожь тела, охвативших темноволосого. Парень присаживается рядом с Паком, откидывая со лба прядь засаленных волос, насвистывает в такт мелодии, скребет пальцами железо, под матрасом. Чимин наклоняется, несколько раз кашляет и заглядывает в глаза спутнику. — Зачем? Зачем ты привел меня сюда? Голос дрожит, даже не старается скрыть волнение в груди, страх, поселившейся в уголках глаз, рвущийся наружу. Испарина покрывает лоб, а несколько капель пота стекают вниз, которые ловко ловит, своими пальцами Тэ, стирает, а затем кладет их себе в рот, облизывая солоноватую влагу. Ким жмурится, как будто только что съел что-то невообразимо прекрасное, Чим с отвращением поджимает нижнюю губу, а виновник всего тихо посмеивается. Ведь для него все по другому. Он привел, впервые кого-то, в самое мерзкое место, где хранит страшные тайны. Хочет рассказать, показать, утянуть за собой в ад этого милого, невинного мальчишку. В голове крутятся мысли, жаркие объятия, кровавые слезы, их влага смешивается, не остается ничего запретного между двумя людьми. Пожираемые друг другом они вознесутся на небеса, обретут крылья, покроются мурашками, что вырастут перьями, так и будет. Только следом за раем им придется вернуться обратно. Точнее вернется лишь один. Тэхен схватил рыжего за руку, сжимая пальцами запястье, врываясь в кожу, как ястреб, своими когтями и смотрит куда-то сквозь него. «Кто же из нас упадет на дно в итоге?», проносится предложение. Чимин терпеливо ждет ответа, не пытается вырваться из цепких рук, тело еще помнит последнюю попытку сбежать. Пак слишком поздно понял, что с Тэхеном не все в порядке, что с ним все плохо. Оказался в ловушке, сплетенной другим человеком и теперь ему оставалось, сквозь гнилые доски его клетки, наблюдать за тем как надзиратель пытается открыть ее, подзывает к рукам, сдирая с себя человеческую кожу, показывает истинное обличье. Но хочет ли Чимин знать о том, что прячется за маской? Хочет. Однозначно. Решено давно и пути назад нет, он зарос шипами, с удивительными цветами на концах и смертельным ядом на лепестках. — Ты сам попросил меня. Не помнишь? — Но ты мне отказал тогда. Так почему сейчас? Темноволосый вжимается в стену спиной, ощущает приятный холодок и краску, что облупилась, запястья не отпускает, притягивает безвольное тело к себе. Пак, скорее по привычке, чем по желанию, устраивается в кольце ног парня, залезает ладонью под кофту и сминает бока. Его глаза смотрят прямо, губы подрагивают от близости, но он ждет, не говорит, не спрашивает. Тэ выдыхает в сторону, легкие сминает судорога, заставляет его сделать еще несколько мелких глотков воздуха, а затем отступает. Пришло время. — Я передумал. Знаешь, месяц назад, тогда, около магазина ты помог мне. Брошенного меня подобрал незнакомый мне человек, свет которого проникал внутрь, согревал. Твоя улыбка утром, когда я проснулся, вынырнул из своего приступа, она подарила мне надежду. Я уже решил, решил в последний раз сходить в отель, сюда, к старику. Несколько тысяч, ты их постирал с моими джинсами, предназначены были для наркотиков. Сильных. Таких, после которых бы я больше не проснулся, навсегда бы остался во власти снов, галлюцинаций. Последние крохи. Ты спас меня. Так я думал. Разрешил мне остаться жить у тебя. Приютил. Я помню так отчетливо, когда ты пришел не один, а с милой девушкой, волосами она была похожа на меня, любила зеленый цвет, теплые вещи и горький чай. Я вновь надорвался тогда. Понимаешь? Я думал, что нашел пристанище, но правда больно огрела по голове. Я не нужен. Никому. И на этот раз почему-то больнее в тысячи раз. А она…она так улыбалась. В точности как ты. Она забрала твою улыбку. Яркую, открытую, без фальши. Я отвечал ей, а в мыслях представлял как расчленяю ее труп, пожираю все внутренности, а половину отдаю тебе, в подарок. А ты…ты любил ее? Говоришь нет? Глупый вопрос. Я знаю. Сейчас понимаю насколько ошибался. Ты прекрасен, так чист. Как мог подумать, что ты, мой Чимин можешь целовать меня нежно по утрам, а после трахать ее. Но я смог. Та гниль, что во мне, сразу же получила повод, чтобы вырваться на свободу. Она съедает меня изнутри. Ты же видел, что я пытался жить с тобой нормальной жизнью. Веришь? Спасибо. Я ценю это. Ты любил меня. Даже после того, как я держал тебя в доме. Это был очередной приступ. Раньше, когда в моей жизни не было тебя, я уходил сюда. Слушал классическую музыку, разговаривал со стариком. Мне становилось легче. Жажда чего-то неизвестного пропадала. Алкоголь, наркотики и музыка. Это был мой мир, мир для одного во всей вселенной. Но потом, внезапно ты стал моим миром. Солнцем, что освещает мой путь. Но чернота, что живет во мне, вырвала и это. Последнюю надежду. Но ведь ты не отвернулся от меня. Принял таким как есть. После боли, что причинил тебе. Приступ закончился. Помнишь же? Я просил прощение у тебя, а ты склонил голову мне на плечо. Все слушал и слушал, вытирал слезы со своих щек, успевая при этом заботиться и обо мне. И вот мы здесь. Спустя месяц с того, самого первого, дня. В крохотной комнатке, что была раньше вселенной. Ты рядом. Солнце внутри черной дыры. Это моя благодарность тебе. Чимин сжимал свои пальцы, ощущая под кожей выступающие ребра парня, пересчитывал их, царапал ногтями, подбадривал улыбкой, такой нежной, что можно было окунуться в нее с головой, утонуть. Ничего из сказанного не доходило до него, сквозь толстую стену, выстроенную, чтобы сберечь последние крохи доверия между ними. Пак боялся, ужасно, что после того, как последние звуки стихнут его душа разорвется на осколки, от отвращения к темноволосому, а собрать их будет некому. Ласковая мелодия расслабляла, не давала усталости вперемешку со страхом слиться во что-то гнусное, позволяла конечностям упасть в невесомость. И ничего не хотелось в эту секунду, лишь перебирать мурашки на коже у Тэ, всматриваться в наполненные болью глаза, за которыми скрывался бездонный океан, дно которого усыпано гниющим мусором, сквозь который смотрят два огонька, с надеждой на любовь. И Чимин не мог отказать им. Сломанная судьба, брошенного, всеми покинутого Кима врезалась в сердце, оставила свои шрамы, привязала. Рыжий молчал, надеясь, что вместо слов, за него ответят чувства. Он вытащил руку из-под кофты и приблизился к лицу парня, вдыхая его запах одеколона, смешанный с толикой пота и крови, что запеклась на брови. Полные губы придвинулись вплотную, дотрагиваясь до холодной кожи, провел кончиками пальцев по щеке, обнимая за шею и притягивая к себе. Язык прошелся неспешно по уголку губ, затем по верхней и спустился к подбородку. Ужасный вкус, но сейчас не имело значения. Тэхен дрогнул, приоткрывая рот, пропустил единственного дорогого человека внутрь. Их языки неспешно обводили круги, встречаясь ласково, общаясь с друг другом на уровне ощущений. Ким подался вперед и не встретив отпора, бережно, как будто перекладывает самую хрупкую вещь в мире, уложил любимого на лопатки, прерывая поцелуй. Из глубины глаз, стекая по щеке, слезы падали на темную кожу, соскальзывали ниже. Рыжий прикусил губу, прогоняя непрошеные мысли из головы и закрыл глаза, выравнивая дыхание. Одни слёзы на двоих. Их хватит с лихвой. Тэ одним движением снял с парня водолазку, зачарованно рассматривая подтянутое тело, пробежался пальцами по отметинам, багровым синякам, оставленным им, бережно лизнул каждый, прося прощение у самого себя. Его рука легла на ремень, расстегнула, стянула джинсы. Совершенно голый Чимин покрылся мурашками от холода, раскрыл глаза и протянул ладони, приглашая, маня всем видом. Устоять не было сил и желания. Темноволосый молниеносно скинул с себя мешающие вещи, снова забрался на кровать, сел сбоку и припал губами к тыльной стороне руки, лаская устами, иногда языком. Мимолетные прикосновения губ к локтю, плечу, груди, короткие и шелковистые, как шелк. Чимин был достоин этого. Прекрасный как божество с олимпа, одаренный лечить души сломанных кукол, зашивать их, встраивать новые сердца и моторчики, заводил ключом. Его улыбка, яркая как солнечные лучи согревала, не давала пропасть в бескрайней глубине океана, поцелуями принося новую порцию спасительного воздуха, руками укрывая от злобы мира. Тэхен корил себя за то, что мог сделать ему больно, нанести на кожу, совершенную в своем блеске, такие отметины. — Ангел. Слетело с губ Кима. Рыжий дернулся от нового прикосновения, руки к животу. Дрожь, собирающиеся в низу, забурлила, как вулкан, вырвалась наружу, овладевая всем телом. Красные пятна возбуждения окрасили темное лицо Пака, а приоткрытые губы издали полу-стон, привлекая к себе внимание. Тэхен перебросил свою ногу через парня, пристроил руки по обе стороны от его головы и завороженно нагнулся, шепча в уста. — Мой Ангел, позволишь ты мне подарить тебе крылья? Чимин распахнул глаза, открывая то что скрывалось под ними. Невообразимое доверие, тоску, щепотку жалости и бескрайнюю любовь. Он резко кивнул и руками притянул к себе. Поцелуй стал настойчивее, языки вели отчаянную борьбу между собой, пытаясь выяснить кто же из них в конечном счете вознесется на небеса, а кто окажется на глубине. Но Ким не хотел один, он желал быть вдвоем. Крылья нужны обоим. Ведь Ангел не сможет на дне. Он задохнется, погибнет от собственной же доброты, что и привела его в пучины океана. Тэхен привстал, разводя рукой бедра рыжего, дотронулся до возбужденного естества, проводя несколько раз по всей длине, губами ощущая пульсирующую вену под кожицей. Чимин открылся для его рук и ласк, отдаваясь безумию, терял контроль. Наслаждение захлестнуло обоих. Шелковистые бедра приподнимаются, давая разрешение для дальнейших действий. Ким разрывает последний барьер между ними, сливаясь в единое целое с родным человеком. Гортанные стоны, больше похожие на мольбу о спасения врываются у обоих. Смешиваются с всхлипами, стонами, хрипами. Комната наполняется звуками, переплетаясь, настолько тесно, что отделить их больше невозможно, с музыкой. Вместе с нотами, они то возносятся, испытывая невиданное сладострастие, содрогаются от трения кожи о кожу, то падают, забывая как дышать. Ангел, подобно, падшему, утопает в разврате, который завладел им. Запахи пота и семени ударяют в нос. Слышен скрип кровати, матрас съезжает немного в сторону, подушка падает, а из-под нее выскальзывает пара гусиных перьев, что подхваченные ветром летят к окну, ударяются о шторы и оседают рядом. От влажности двух тел становится невозможно хвататься за скользкую кожу, поэтому Чимин просто падает на кровать, раскидывая руки в стороны, а ногами старается все сильнее прижать к себе его змея, что совратил, сломал, заставил стонать так похабно, улыбаться развязно. А Тэхен упирался руками в железную спинку, сжимая и боясь сломать. Духота распаляла его еще больше и даже дуновение холодного воздуха не смогло бы остудить пожар, бушующий в чреслах и груди. Ким подхватил Чимина под талию, заставляя того поменять позу. Теперь невинный Ангел сидел у него на коленях, практически без чувств, обхватив ногами талию и упирался ладонями в плечи. Тэхен сидел неподвижно, наслаждаясь полнотой и кратким моментом отдыха, а затем толкнулся один раз. Чимин впился ногтями в кожу, оставляя красные борозды и жадно ловил ртом воздух. Еще толчок. И еще. И уже через несколько секунд, Пак самостоятельно, собрав оставшиеся силы, приподнимается и опускается, стараясь достичь максимального соития с любовником, сжимается внутри, заставляя того впиться зубами в плечо. Кожа рвется и из раны, заполняя рот Тэ, проливается кровь. Чимин шипит, пытаясь уйти от боли, но она так сладко-горько срастается со страстью, что предает еще один оттенок в калейдоскоп. Потолок больше не кажется преградой к небесам. С каждым движением, что-то потрясающие подкатывает к горлу, лопатки сводит от судорог, мышцы надрываются в последних мучениях, музыка нарастает в ушах, делая еще один виток, на полной скорости несется ввысь и забирает вместе с собой сознание пары. С последним звуком клавиш, Ангел содрогается, вжимаясь в горячее тело поблизости и откидывает голову назад. Тэхен же уткнувшись в плечо, размазывает кровяные потеки короткими поцелуями. Остановилось все. Последние вдохи сделаны минуту назад. Старый граммофон замолкает, ожидая старика. Пак обессилено сползает с коленей, откидывается на кровать, дыша как в последний раз. Тэхен ложится рядом, кладет голову на целое плечо и сладко улыбается, той самой, фирменной квадратной улыбкой, что заставляет рыжеволосого вздрогнуть и ответить тем же, своими яркими лучами. Тепло окутывает их с ног до головы. Слышатся твердые шаги, потом минута тишины и звуки классической музыки снова наполняют отель. От чего-то хочется смеяться. Парни закрывают глаза, сплетая пальцы и засыпают. Усталые, оголенные как телом, так и душой, в том самом, первозданном виде. Ангел и его Змей. Лунный свет, не то что солнечный, проникать сквозь плотные шторы не мог, поэтому комната погрузилась в темноту. Два молодых человека прижимались во сне к друг другу, ища капельку тепла, но не находили его. В итоге, Пак Чимин приоткрыл глаза, морщась от боли в плече. Воспоминания захлестнули того с головой, легкий румянец стыда окрасил щеки. Он нащупал рукой макушку Тэ и пробежался пальцами по темным прядям. Ангел встал с кровати, не стесняясь своей наготы перед пустотой, ласкающей его, распахнул ткань и подставил лицо под мягкое свечение полной луны. Белый свет рисовал на спортивном теле узоры, выделяя подбородок, линии мышц, превращая темную кожу в холст, рисуя на нем красками. Рыжий потянулся и облокотился на подоконник. В ветвях был слышен голос вороны, что вернулась и снова всматривалась в глаза человека. Вот только улетать на этот раз не собиралась. Птица каркнула и принялась чистить перья. Чимин улыбнулся дворику и как будто на миг, сквозь непроглядную ночь просочился солнечный свет, а за спиной парня развернулись крылья, перо, одиноко спустилось, невесомой тенью, на лицо Ким Тэхена и замерло. Парень, во сне, пошевелился и перевернулся на живот, чему-то улыбаясь. Видимо тем самым крыльям, что прорастали у него на лопатках. Отель. Темная комната. Ангел и Змей, что скоро научится летать. Бушующий океан отступал. Дно мелькало где-то вдалеке. Окно закрылось. А на утро осталась лишь пустующие помещение, капля крови на матрасе, перья на полу и классическая музыка. Все еще сидящий, в кресле на улице, старик на прощание помахал рукой, удаляющимся людям. Пак Чимин обернулся, прищуривая глаза, прошептал. — Мы не вернемся сюда. Мужчина натянул женскую шляпу на глаза и улыбнулся. «Некоторые так молоды, хорошо, что на этот раз оказались слишком». Почему-то думалось, что возраст здесь не при чем.