***
И вот зачем его понесло в Японию? В страну, где чтобы просто взять за руку нужно месяцами осторожно спрашивать разрешения. Где некого потискать по ночам, утыкаясь острым носом в шею, щекоча ресницами подбородок. Где даже недавно приобретенным шарфиком не попонтуешься, потому что там весна. Нет, в России тоже весна, но такая вялая, что подоконник замело до самой середины. Окно открывать страшно, потому что эта куча снега не промерзает, и в какую сторону обрушится — никто не знает. А испытывать судьбу Юре не хочется. Приближается пятница, в звонках по скайпу все чаще мелькают фразы о предстоящей игре в кости, только как играть, если оба игрока разбросаны по миру, как те самые кубики, чьей-то властной рукой. Юрий представляет, как Виктор бегает по Японии в поисках кубиков и свободного времени, и ему почему-то становится жутко смешно. Виктор по ту сторону экрана устало откидывается на подушки и потирает глаза. Непонятно, кто кого загонял — то ли он свинку, то ли она его. Юрий нарочито широко зевает, наклоняется над вебкой так, что светлые пряди падают на лицо, подсвеченное лежащим на столе телефоном. «Бу» — Никифоров дергается, придушенно хихикает. — Феечка превращается в ведьму? — Плисецкий закатывает глаза. Виктор скользит взглядом по тому, что можно увидеть в маленьком окошке скайпа — узкие плечи, укрытые толстовкой, ссадина на левой щеке (об лед, что ли, приложился?), дрожащие пальцы, важно переплетенные в заковыристую фигуру. — Превращусь, если ты не вернешься, — цедит «феечка» и закрывает скайп. Резко, без прощаний и предупреждений. Скажет, что свет вырубили или что-нибудь еще в этом духе. Инопланетяне похитили ноутбук, волею судьбы отключили интернет — да что угодно, только не правду. Юрий прикусывает губу, растирая по языку выступающую солоноватую кровь. Вновь сжимает зубы на ранке, оттуда выплескивается еще одна порция крови. Невкусно. А что делать, если все вокруг напоминает о Викторе, вплоть до лежащих в ящике костей. Юрий подкидывает их в руке, ловит — один кубик падает на пол, замирая на ребре. «И что ты хотела этим сказать, дурацкая судьба?» — сквозь зубы спрашивает Плисецкий и лезет за кубиком. В очередном пустом разговоре Виктор спрашивает про погоду в Санкт-Петербурге. Юрий огрызается: «Метеосводку открой, идиот. Я ночами вызваниваю тебя не для того, чтобы рассказывать о погоде» — последние слова тонут в зубовном скрежете. Ему как будто нет дела до того, что уже третью неделю никто не сбивает грамоту, и рамочка не летит на пол, как немой памятник их войне. Да они даже в кости не играли, пока Юрий не вспомнил. Точнее — пока не наткнулся на них в очередной попытке сделать генеральную уборку.***
— Начинаем. Бумажка есть? — Виктор качает головой, шарит руками вокруг себя. Бумажек нет, хоть на руке счет записывай. Юрий качает головой и на секунду пропадает из окошка — ищет какой-нибудь блокнот. В руки попадается что-то черное с желтыми точками. А, нет, — желтое с черными. И вот тут по-настоящему вырубают свет. Юрий посылает Виктору смс-ку, плевать он хотел на дикие цены на связь. Никифоров, конечно же, не верит, ибо нечего пользоваться одной и той же отмазкой второй раз. Фонарик на телефоне помогает разглядеть то, что Плисецкий держит в руках. Это потерянный еще в прошлом году дневник, который вели они оба, чтобы разобраться в том, что чувствуют. Кривой почерк характеризует каждую запись, то злую, то восхищенную. Юрий думает, что его руки каждый раз трясутся одинаково.Почему так, так почему?
«Ну-какого-черта-ты-уехал?» — выдает Плисецкий судорожным шепотом, обнимая вторую подушку, пропахшую чужими духами. Просыпаться одному, в темноте нащупывая будильник (а обычно Виктор его отключал, потому что просыпался от этих жутких трелей раньше) — невыносимо больно, больно, черт возьми, ты слышишь там, в своей Японии?! Юрий бьет по кровати кулаком изо всех скопившихся в нем сил и вскоре затихает, уткнувшись в подушку. Сколько раз, чертовых раз, эти подушки оказывались заброшенными так далеко, что становилось лень их искать и фигуристы, забив на удобства, засыпали друг на друге. От этих воспоминаний становится одновременно и тоскливо и сладко. От мысли, что сейчас на Викторе, на его Викторе может быть, кто-то так же спит, собственнически обняв руками, зубы сами собой сжимаются, а пальцы крепко захватывают одеяло.***
— Бу, — неожиданно доносится со стороны компьютера, пока Плисецкий разгребает завалы всякой дряни. Юрий позволяет себе подпрыгнуть, обернуться, тихо шепча «твою мать, чего так пугаешь?!». Виктор убирает с вебки палец, создающий иллюзию, что по ту сторону экрана никого нет. Кости со стуком опускаются на стол. Наклонив компьютер так, чтобы Никифоров видел черные точки на них, Юрий делает ход. Выпадает тринадцать, и Плисецкий разом вспоминает все нехорошие приметы, какие иногда читал с чужих газет в метро. А еще говорил, что не фаталист. Самый, самый настоящий. — А давай так, — свистящий шепот пробивается сквозь перестук кубиков, — Я выигрываю, а ты оставляешь эту страну навсегда и чешешь в Петербург. Первым самолетом. — Согласен, только не шепчи больше, я чуть не оглох, — сообщают ему. Юрий поднимает глаза на перекосившуюся мордашку и нарочно медовым шепотом отвечает: «как скажешь». Виктор издает недовольный стон. Вот теперь Плисецкий готов поверить в судьбу всем сердцем, если оно у него еще есть, конечно. Что-то в последнюю неделю не стучит оно, зажатое облегающим костюмом, и иногда приходится прикладывать руку куда-то между правым и левым ребром, чтобы почувствовать, что что-то доверительно ткнулось в ладонь. Виктор бросает кубики, где-то добытые. Нет, Никифоров не расскажет, что купил эти кости на всякий случай, если судьбе вздумается забросить одного куда-нибудь в Австралию, а другого — в Антарктиду. К пингвинам и полярникам. Он будет врать, что нашел их, выцарапал у Юри, купил в местном ларьке, или вообще наколдовал. Какая к черту разница? «Еще чуть-чуть и я выиграю», — думает про себя Плисецкий, встряхивая кубики в мокрой от напряжения ладони. Бросает их на стол и замирает — два. Следующим ходом Виктор отыгрывается; Юрий бессильно падает на скрещенные руки, думая, что к черту весь этот фатализм — он просто не может поверить, что так нужно. — Эй, ты там спишь? — вкрадчивый голос в наушниках, — Я ведь еще не сказал, что будет, если я выиграю. — Я и так это знаю, — бормочет Юрий себе в рукав, все еще не поднимая глаз. — Ну тогда посмотри сюда, — он поддается на детскую уловку и, наклонив экран ноутбука, вглядывается в окошко. Там белеют какие-то прямоугольники, из-за дерьмового качества их плохо видно. Спустя пять секунд до Плисецкого доходит, что это. — Твою мать, — шепчет он. Плевать, что у Виктора в наушниках один только резкий свист, потому что качество такое, будто между ними миллионы космических лет.Так, видно, предрешено…