***
— Курапика, прекращай работать допоздна. Ты знаешь, что тебе нельзя сидеть за компьютером так долго, — Леорио в очередной раз отчитывал парня за вечерние посиделки за работой. Курапика лишь закатывал глаза и отворачивался. — Сейчас семь утра, Леорио. Ты настолько меня не любишь? — Курапика отмахивался от мужчины, закрывая голову подушкой, чтобы не слышать нотаций с самого утра. — Если бы ты лёг раньше, то смог с легкостью проснуться сейчас. — Если бы ты не кричал сейчас, то я тоже с легкостью смог бы проснуться часов через шесть, — парня совсем не волновало ничего вокруг. Веки противно слипались, в глазах словно был песок и открывать их совсем не хотелось. Но ведь когда-то он вставал даже раньше Леорио. Эта работа точно сведет его в могилу, но мысли бросить её Курапика тут же отметал — он был предан своему электронному перу.***
Курапика нервничал, отбивая неизвестный ритм носком ботинка. Пальцы мяли мягкий шарф, теребя пушистые серые кисточки. Он с нескрываемым волнением ждал результатов обследования, сидя в просторном коридоре. Парень задыхался от запаха больниц, казалось, что все его существо теперь пахнет металлом аккомодографических приборов, глазных капель и спиртом дезинфицирующих салфеток. Из-за белой отполированной двери выскочила молодая медсестра и позвала Курапику в кабинет. Он оставил своё пальто в коридоре вместе с Леорио и зашел внутрь за медсестрой. Она явно переборщила с духами, потому что Курапика, закашлялся, почувствовав проспиртованный запах цитрусов. Белую комнату наполнял яркий жгучий свет, глаза пощипывало и они закрывались сами собой. В кресле за столом сидел седой полноватый мужчина и перебирал руками медицинские карты, в поисках нужного имени. Стены завешаны ламинированными офтальмологическими плакатами и мотивирующими баннерами, на самой дальней была таблица с постепенно уменьшающимся буквами к низу, знакомая Курапике, как никому другому. Мужчина, заметив вошедшую медсестру и пациента, отложил карты, толстенькими пальцами выудив нужную и жестом пригласил Курапику сесть на стул. — Я могу со стопроцентной точностью сказать, что на собственные глаза тебе плевать больше всего, Курапика, — на этих словах он средним пальцем поправил съехавшие очки. Курапике всегда казались странными окулисты, которые сами ходят в очках. Как ты можешь рассказывать человеку о необходимости беречь зрение, если не смог сделать того же со своим? — Результаты вовсе не такие оптимистичные, как хотелось бы. Миопия отказывается покидать тебя, глазная мышца довольно сильная, график зеленого цвета и идет на повышение, но зрение снова упало на две диоптрии. Скажи, ты носишь контактные линзы? — Каждый день, — спокойно ответил Курапика, слегка прищуриваясь. — Какие диоптрии? — врач взял шариковую ручку, и разрыв руками бумажки для заметок, взял одну из них, готовясь записывать. — На левом глазу -7.5, а на правом -7, — Курапика поочередно показал указательным пальцем на оба глаза. Мужчина записывал за Курапикой, черкая на маленьком листочке очень быстро и непонятно. — Существует риск отслоения сетчатки, Курапика, — врач перестал писать и посмотрел ему прямо в глаза, натыкаясь на безучастный и затуманенный взгляд. — При твоей сложной ситуации это может произойти в любой момент, поэтому я пропишу тебе эти капли. Не забывай снимать линзы на ночь и промывать их раствором. Если тебе покажется, что перед глазами белая пелена, мелькают вспышки или будто задернулись шторы — срочно приезжай к нам, мы положим тебя на операцию, иначе твоя безответственность приведет к слепоте, — офтальмолог откинулся в кресле, пригладив жиденькие пряди на голове, — сейчас невозможно точно предсказать, когда это произойдет, да и в данный момент оперировать тебя не представляет смысла, так как отслоения не произошло. Поэтому не тяни с визитом, если заметишь эти симптомы.***
Курапика устало потирал глаза, закончив печатать очередную строчку, пытаясь избавиться от затянувшей глаза белой пелены. Он моргал, умывался, снимал и надевал снова контактные линзы, но ничего не помогало. Работы было очень много, редактор злился на него, так как он должен был сдать новую главу еще в понедельник, но надвигалась среда, а воз и ныне там. После визита к офтальмологу Курапика не находил себе места и думал о том, что будет, если он потеряет зрение. Все, чем он живет завязано на его глазах. Он не сможет печатать текст, хотя сможет попросить об этом Леорио. Кстати, а что будет с Леорио? Он расстроится и будет сильно орать, бить посуду и тяжело ругаться. Импульсивный, резкий — такой же, как и всегда, продолжит препираться с Курапикой, будет подкалывать, а может просто уйдет, не выдержав груз ответственности. Нет, Леорио вовсе не такой, он не убежит, а примет все лицом к лицу. Его не назовешь слабохарактерным. Голова Курапики свалилась на покоившиеся на столе руки. Он прикрыл глаза, давая им отдохнуть от долгой работы. Потерять все, что имеет, для него сродни смерти, он не может этого допустить. Сегодня Леорио уже храпел в кровати, не дождавшись Курапику. Очередная перепалка по поводу фанатичной увлеченности Курапики своей новой книгой, которую он должен выпустить в скором времени, если начнет сдавать работу в срок. «Это того не стоит, твои глаза мне гораздо дороже, чем какая-то несуществующая история!» «Иногда я задаюсь вопросом: ты любишь меня или свою работу?» Курапика не успокаивал Леорио в такие моменты, считая, что тому нужно выпустить пар, выговориться и не копить весь его негатив в себе. Оно ведь как кислота — просто разъест изнутри, не восстановится ведь. Так и сейчас — Леорио просто кричал, безудержно и неистово, соседи стучали в двери, а он не прекращал. Он высказал все, что думал о Курапике, его странных книгах, маниях, недосыпах и работе. «Ты когда-нибудь допускал мысль о том, что я тоже здесь есть, я хочу принимать участие в твоей жизни, держать тебя за руку и говорить, что все хорошо. Я не хочу, чтобы все это стало воспоминанием, не смей становиться воспоминанием, Курапика». Молчание, как говорится, знак согласия.***
Jetta — Iʼd Love to Change the World [ET] Леорио высматривал тонкие запястья Курапики, ориентируясь на отражающийся от них свет созвездий и мигание телевизора. На синих венах нанесена жирными мазками черная масляная краска, застилая серебристые звезды. Большим пальцем Леорио прощупывал собственный пульс, а потом пульс Курапики, словно тот был жив по-особенному и биение их сердец различалось. Блондин в такие моменты смотрел точно на Леорио, стараясь разглядеть что-то в дрожащих зрачках, наверняка не одну галактику, со своими Юпитерами и Венерами. Курапика сплетал свои тонкие пальцы с мозолистыми пальцами Леорио, поглаживая подушечкой большого его запястье с давним шрамом. Каждый раз, когда Леорио касался Курапики, вода в его стакане преодолевала тонкую грань и выливалась через край, а в солнечном сплетении что-то пережимало и связывало. Леорио мягко и нежно прикоснулся губами к пальцам Курапики, затем к запястью, поднимаясь все выше и выше, задерживаясь на пару влажных и долгих поцелуев на шее, оставшихся багрово-пурпурным клеймом. Прерывистые вздохи и невесомые подрагивания служили знаком того, что он движется в нужном направлении. Сердце блондина то и дело пропускало удары, готовясь остановиться в любой момент, пока Леорио целовал его округлые и почти детские скулы. Курапика дышал тяжело, зажмуривая глаза до слез, одергивая самого себя. Блондин внезапно открыл глаза, ощутив на своих губах чужие, но тут же прикрыл их, открывая рот и впуская язык Леорио в себя. Господи, он снова курил, хотя обещал бросить. Поцелуй горчил, отдавал сильным одеколоном, втягивал в себя целую вселенную, сжимаясь до расстояния между их телами, превращаясь в черную дыру. Даже сейчас, между ними происходила бессловесная перепалка, добавлявшая перчинку и снова сыпавшая соль на свежую кровавую рану. Холодная рука Леорио пробиралась под тонкую футболку Курапики и он пересчитывал всеми пальцами позвонки, словно подготавливаясь выбить один из них. Курапика запрокинул голову и выгнул спину, словно пытаясь уйти от прикосновений, но приманивая их больше. Вновь открыв глаза блондин приблизился к Леорио больше, полностью перетягивая его на себя и разрывая поцелуй. Он двигался как кошка и на ощупь, совершенно ничего не видя в кромешной темноте. — Леорио, включи свет, — попросил он, не узнавая свой собственный голос. Сам Леорио на секунду оцепенел и дрожащим голосом еле выдавил из себя: — Но он и так горит, Курапика.