Подвал

В подвале почему-то холодно. Слишком уж стыло, так и хочется вздрогнуть, клацая зубами, и убраться наверх. Наверное, снова накрылось отопление. Что с него взять, старое, осталось еще с тех пор, как прошлая семья тут жила. Им-то подвал был совсем ни к чему, вот они им и не пользовались. А теперь черт знает, что делать. Джоэл кашляет, стараясь прикрывать рот рукой, чтобы было потише. Кашель выходит сухой и надсадный, это все потому, что он врачу никак не покажется. Да только ему не до врачей, дома дел невпроворот: то труба полетит, то еще что сломается, ну и за дочкой следить приходится. Труба и в самом деле проржавела насквозь. Как раз в том месте, где расходится узлом по кирпичным стенам, и ничем ее тут не поправишь. Запаяешь в одном месте — треснет рядом. Или вообще рассыплется на куски. Придется завтра с утра за новой ехать, вот заодно и за новыми замками зайдет. Должны уже быть готовы. А пока придется так ночь продержаться. Ну, ничего, потерпят. Труба — это мелочи. Все на свете просто мелочи. — Иви, подай мне разводной, а? — Он даже не оборачивается назад, все еще колупается в обломке трубы, выковыривая оттуда целый жмут старых волос. Длинные, в мочалку превратились, и, слава богу, что искусственные. Вони поменьше. Но все равно убрать надо. Грязный клок длиной в локоть, темно-серый, только кое-где поблескивающий рыжиной, шлепается на пол с громким влажным чмоком. Да тут, наверное, на половину парика хватило бы. И как сюда попал? Хороший вопрос. Сзади слышится шорох, и рядом с рукой Джоэла возникает другая, тонкая и бледная. Совсем худая — можно все венки пересчитать на запястье, — протягивает ему здоровенный ключ. — Держи, пап, — Иви сегодня не в настроении. Хотя она никогда не бывает в настроении. Что еще с этих девочек возьмешь. То ли дело в его время, тогда все было по-другому. Когда еще Ева была жива, и они по вечерам ходили на танцы или в кино, а не пялились в компьютеры, как современное поколение. Они даже танцевать умели… Он трясет головой, сбрасывая с себя пелену тоскливых мыслей, и берется за ключ. Мысленно отмечает, что пальцы Иви совсем холодные, так что пора закругляться и идти за одеялами. Но на всякий случай колотит разводным ключом по трубе, надеясь, что там повыше больше ничего нет. Ни волос, ни других тряпок. Кажется, все. Джоэл поднимается на ноги, стряхивает невидимую пыль с колен и, не глядя на волосы, просит: — Убери их. Звучит почти как приказ, так что он старается смягчить голос, как может. — А я пока принесу одеяла. И какао. Темный жмут влажных волос, свившихся в кольцо, кажется ему отвратительной змеей, которая заползла в его дом и уже готова ужалить. С множеством одеял тут намного теплее. Старый генератор почти накрылся, так что пользы от него уже давно нет. Света дает столько, что еле на ночник хватит. Ну и это же хорошо. Темно-оранжевый, почти карминовый свет, может, и не рассеивает темноту, но зато добавляет атмосферности. Стены кажутся не такими обшарпанными, наоборот, будто они где-то не дома, а в каком-нибудь кафе. Расположились вдвоем под пледами и ждут, когда чуть остынет какао. Запах от него заполняет все пространство, сладкий, терпкий, туда Джоэл щедро насыпал корицы, чтобы они оба не кашляли. Если заболеет он сам, это еще полбеды. Но вот если, не дай бог, Иви… — Ну как? — оборачивается он к ней. Она сидит на диване рядом, прилепилась сбоку, и из-под одеяла выглядывают только рыжая макушка и два глаза. Не очень-то много в них радости, но какао все поправит. Так говорила Ева. — Холодно, — доносится слабое и приглушенное. — Знаю, Ив, — Джоэл отставляет на подлокотник дивана свою чашку и тянется к дочке, обнимает ее и как следует растирает плечи, руки, спину через одеяло. — Ну, потерпи. Сможешь? Протягивает ей какао и смотрит, как она пьет. Жадно, большими глотками. Машет ладонью на обожженный язык и кривится. Но какао ей нравится. Она улыбается и подныривает под руку, съеживается совсем рядом, греясь от его тепла, и уже клюет носом. — Не выключай, — сонно тянет она. — Пожалуйста. Так они и засыпают вдвоем на диване. Прижавшись друг к другу, потому что тут и в самом деле очень холодно. А вот с ночником и правда куда лучше. Уютнее. *** Все утро моросит дождь. Такой противный, хоть из дома не выходи. И все же Джоэл вздыхает, трет лицо ладонью — надо бы побриться завтра, — и натягивает на ноги сапоги. До машины черта с два доберешься без хороших резиновых сапог. Скорее утонешь. Однажды так чуть не случилось: Джоэл всегда был здоровым, массивным парнем, увяз по колени, и вытаскивали его тогда вчетвером. А потом еще долго эту историю припоминали за пивом. Но тут никто и не вытащит. До ближайшего дома две версты, и то, если напрямик через лес идти. От леса там одно название, деревья видно на просвет, но осенью почва раскисает, и можно вообще не добраться. Так что надежнее, если есть тягач. Он еще раз проходится по всему дому, запирает двери и натягивает на глаза капюшон. Вот же мерзкий дождь, на весь день наверняка зарядил. Пока он до города доедет, полдня пройдет. А ему еще за едой надо. Джоэл лезет в карман за ключом от замка зажигания, чертыхается, отклеивая от него прилипшую жвачку, оставшуюся еще черт знает с каких времен. К жвачке прилипли табачные крошки, и воняет она отвратно. На какое-то мгновение ему хочется открыть окно и выбросить гребаные ключи из машины, а потом никуда не ехать. Потому что он ненавидит сигареты. Даже их запах. Но потом успокаивается. Есть-то что-то все равно надо. На улицах совсем пусто. Конец октября, не сезон. В таких мелких городишках, как этот, люди собираются только летом. Бродят себе по раскаленным улицам туда-сюда, словно им заняться нечем. А осенью исчезают, будто их и не было. Не город, а настоящий призрак. Но вот полиция работает исправно. Джоэл кивает проезжающей по встречной полосе машине, приветственно поднимая руку, и облегченно вздыхает. Бояться уже давно нечего, а ему все равно слегка не по себе, когда видит красно-синие мигалки. Замки он забирает в первую очередь. Выкладывает на прилавок блестящие монеты, а сам в это время разглядывает висящие над полкой ключи. Все новенькие, блестящие — выставочные экземпляры. Каких там только нет, для любого замка подойдут. Но ему нужны особенные. Самые прочные. — Я уж хотел вам звонить, мистер Миллер, — кряхтит старый Мерфи, вытаскивая из подсобки здоровенный пакет, внутри которого гремят железяки. — Только подумал, что вы с прошлого раза телефон небось так и не починили? — Да, — Джоэл извиняюще разводит руками, — совсем не до него, замотался. Он чешет затылок через прорезиненную ткань капюшона: — Столько забот, да еще этот дождь… — Ага, дождь — это надолго, — соглашается старик. Вываливает на прилавок с дюжину новеньких замков. Все разные, один — амбарный — выглядит так, что способен, наверное, и столкновение с ядерной ракетой или метеоритом выдержать. — Все как просили, хорошие замки, крепкие. — Мерфи незачем нахваливать товар, за все уже уплачено, но он все равно одобрительно кивает. В такой глуши всякое может случиться. Тут у каждого под подушкой или в шкафу дробовик припрятан, как раз для незваных гостей. — Долго послужат. А как там Ив? — внезапно интересуется он. Джоэл сгребает замки обратно в пакет, чтобы было в чем донести до машины, хватается за мокрый капюшон: — Да как всегда. В университете же, второй курс. Говорит, сложно там. — Ну, так оно понятно, что сложно, — хмыкает старик. — Университет — это вам не за прилавком монеты считать. Важное дело, все-таки. Ладно, — он человек понятливый, не станет допрашивать, тут так не принято, — идите, пока дорогу не размыло. Как что новое будет, я вам позвоню, идет? — Идет, — кивает Джоэл. Позвонить-то он, может, и позвонит, только вряд ли дозвонится. Телефон не работает уже очень давно. В продуктовом его тоже все знают. Да тут всех знают, городок-то маленький. Хорошо, хоть в лицо не заглядывают с соболезнующими взглядами и вопросами не донимают. Так что он берет тележку, достает из кармана сложенный прямоугольник, на котором записаны все необходимые товары, и начинает по списку. Буквы тонкие и ровные, не он писал. Но кое-что Иви как всегда забывает. Или это ее такой подростковый бунт? — Здравствуйте, мистер Миллер, — улыбается ему Нэнси. Она тут работает давно, лет десять, а все еще красится, будто ей двадцать. Замуж вовремя не выскочила, вот теперь взглядом провожает всех одиноких и симпатичных мужчин. — Вам как обычно? Она хлопает глазами, думая, что так станет выглядеть еще моложе. Наверное, хочется ему понравиться, только Джоэлу это все без разницы. У него есть, о ком думать. У него же есть Иви. — Да, десять фунтов грудинки, пожалуйста. И вон те пирожные. Мясо ему, а сладкое для Иви. Все по-честному. Ну, а теперь за трубой. И все. *** Дома еще холоднее. Как будто за то время, что его не было, тут наступила зима. Изо рта идет пар, и Джоэл, даже не разуваясь, кидается вниз. Отпирает замок и смотрит на Иви. Она сидит на диване ровно в той же позе, в которой он ее оставил пару часов тому, белая, как лист бумаги, поджав под себя ноги. Насупленная. Хорошо хоть, укуталась во все одеяла, что были под рукой. Она глядит на него устало, как может смотреть очень старый и замотавшийся человек вроде него. И совсем не так, как положено молодой девушке. — Ты купил трубу? — спрашивает она вместо приветствия. Голос сиплый, низкий. Почти сел. Это от холода. — Ага. Сейчас все починю, — кивает Джоэл. — Давай я приготовлю нам какао. Все то время, пока он колупается с трубой, развинчивает заржавевший напрочь обод, гремит новыми скобами, она сидит рядом. Тихая, как мышка, с любопытством разглядывает инструменты в коробке. — А можно я… — предлагает она. — Не надо, только руки запачкаешь, — отрезает Джоэл. Не женское это дело — чинить трубы. Тем более Иви. У нее и платье белое, обязательно вымажется, а потом черные замасленные пятна не отстирать. — Посиди лучше на диване, хорошо? Она вздыхает и тащится обратно на диван, плюхается на него с раздосадованным видом и принимается листать книгу. Но сама подглядывает за его работой с какой-то затаенной жадностью. Как будто ей хочется оказаться на его месте и чинить эту чертову трубу самостоятельно. Но он не разрешит. Не женское это дело. Труба слегка вибрирует, но нагревается, так что скоро тут будет совсем тепло. Может, полчаса каких, не больше. А пока… Джоэл старательно вытирает грязные руки, мельком оглядывая подвал. Сюда бы радио, что ли, а то совсем тихо, как в могиле. Надо будет поискать на чердаке, вроде в старых вещах было одно маленькое, переносное. Много станций оно не словит, но зато повеселее станет. Глядишь, и Иви перестанет дуться. — Так, вроде все в порядке. — Он еще раз проверяет трубу, дотрагиваясь до нее, и одергивает пальцы — горячая. — Скоро согреешься. — А можно мне пока ванну? Пожалуйста, пап, — она все еще смотрит на него раздосадованно, как будто это он виноват, что в трубе черт знает откуда застряли клоки волос, что бросил ее тут замерзать, а сам уехал по делам. — Ну ладно. — Может, тогда повеселеет. Джоэл аккуратно складывает инструменты обратно в ящик, запирает его на ключик и прячет на дальнюю полку. А потом зовет Иви: — Ванна так ванна. Только больше не обижаться, идет? — и щелкает ее по носу. — Идет, — улыбается Иви и подмигивает ему. Пока он возился с трубой, совсем стемнело, и в доме тихо и пусто. Совсем ни души. Но зато тепло. Джоэл проходит по гостиной, везде зажигая свет и задергивая шторы, а потом проверяет замки. Им ни к чему незваные гости. — Может, включить? — предлагает он, указывая на телевизор на стене, но Иви равнодушно пожимает плечами. Пока ванна наполняется горячей водой, Джоэл гремит посудой, рассортировывает овощи по отсекам холодильника, чтобы все было под рукой, и мельком глядит на Иви. Сейчас она куда повеселее. Застряла возле старого камина. Нет, топить его он не станет, еще рано совсем, да и почистить сперва не мешало бы, а то выйдет как с трубой, и сверху на него еще гнездо какое вывалится или сам Санта-Клаус закоптившийся. Ей интересно другое. Она разглядывает фотографии на каминной полке. Видела их уже раз триста, не меньше, но каждый раз поднимается наверх и тут же летит к ним, как примагниченная. Фотографий там немного: Джоэл, Ева. Снова Джоэл с Евой, улыбающиеся, в обнимку перед домом. Ну и Джоэл с Евой, а посередине Иви. Маленькая совсем, едва ему до груди достает, но уже угрюмая, руки на груди скрестила и исподлобья смотрит из-под короткой шапки волос. А еще она вылитый Джоэл, ничего от матери не взяла. Четкие, грубые черты лица, массивный подбородок и ершистый взгляд. Но это было так давно, что ее такой уже и не вспомнить. Теперь Иви молодая, приличная, пусть и не очень-то красивая (против генов не попрешь) девушка. Она с каким-то затаенным восхищением разглядывает фоторамку с изображением матери, гладит по стеклу, дотрагиваясь до блестящих рыжих волос. У Евы они были до пояса, длинные, яркие, как огонь. Она ими так гордилась, пока не заболела. Иви принимается теребить свои волосы; они куда короче, еле достают до плеч, жесткие и совсем не блестящие. Но это все из-за нехватки солнца и витаминов. Вот наступит лето, и выберутся они однажды на пикник… — Пап, тебе долго еще? — Она смотрит на него в отражении зеркала над камином. Глаза такие большие и умоляющие, что не откажешь. — Ладно, иди, — разрешает ей Джоэл, хотя купание до ужина — это совсем неправильно. Но, когда она смотрит на него так, попробуй откажи. А сам принимается за нарезку овощей. Ужин должен выйти на славу. *** Он слышит, как она поет, еще даже не добравшись до ванной комнаты. Низкое мелодичное пение, доносящееся из-за незакрытой двери, заполняет собой коридор, возвращая в то время, когда музыка да и слова были чуточку лучше. Хорошее было время. И песня хорошая, любимая у Евы. О лете, солнце и ожидании чего-то прекрасного. Иви сидит к нему спиной, и со своего места он может видеть только край ванны, по бортику которого расплескались сырые огненно-рыжие пряди, затылок и острые худые плечи. Она намыливает руки, нещадно растирает мочалкой, а затем рассматривает их, как будто там есть что-то интересное. Руки как руки, только очень худые. Джоэл может пересчитать все венки, проступившие под кожей. Это все потому, что она мало ест. Кормить ее надо, и получше, а то скоро совсем исчезнет. Останутся только умоляющие глаза под рыжей челкой, упрямый — отцовский — подбородок и горькая линия рта. Из кухни несется запах приготовленной еды, и он уже собирается постучать, позвать к столу, но почему-то все еще стоит, застыв перед дверью. Смотрит на нее и заслушивается. Можно представить, что это Ева. Это она купается, играется с пеной как ребенок, и в электрическом свете ее спина кажется совсем белой, блестящей от воды. Поет старую незатейливую песенку, мурлыкая себе под нос. А потом она замирает. Откидывается назад, устраивает на бортике ванны затылок, и мокрые на концах пряди свисают сосульками вниз, оставляя дорожку капель на полу. Иви вытягивается и раскрывает ноги. Он прекрасно видит это со своего места — рыжую, как огонь, голову и две острые коленки, упирающиеся в края ванны. Она низко и хрипло стонет, и ее рука ритмично ходит взад-вперед, взбаламучивая воду. Ей мало этой ванны, мало пространства, и она закидывает ноги наверх, расплескивая лужи на пол. Вытягивается, бьется судорожно сведенными лопатками об эмалированную стенку, хрипит и задыхается. Джоэл может видеть только ее лицо, запрокинутое назад, искаженное похотью. Зажмуренные глаза, побелевшие от напряжения губы и красные пятна на щеках. Вот сейчас она красивая. Такая красивая, что ему самому становится жарко, воздуха совсем не хватает, и он еле сдерживается. Иви вскрикивает и утомленно оседает на бортик ванны. Рвано дышит, стараясь успокоиться. А затем хрипло закашливается, нарушая гармонию. Его словно бьет током. Джоэл делает один глубокий вдох и, стараясь казаться невозмутимым, нарочито громко стучит в дверь. — Ужин остывает, юная леди, — у него под мышкой до сих пор зажато полотенце, и он только сейчас о нем вспоминает. Встряхивает, разворачивая, и заходит в ванную комнату. Иви смотрит на него, медленно поворачивая голову, и ее взгляд следует за ним, словно приклеенный. Она прекрасно знает, что он видел все. И даже не смущается. — Да, пап. Я сейчас. — Она слегка приподнимается, дотягиваясь до полочки, и по обнаженной груди, маленькой и совсем плоской, ползут струйки воды, привлекая его внимание. Затем набирает полную пригоршню приторно сладкого шампуня и принимается втирать в волосы, все это время продолжая наблюдать за ним, пытливо и сосредоточенно. Ее взгляд упорно ползет вниз, к ширинке его штанов, и она отлично знает, что там будет. Потому что у Джоэла стояк, который он пытается прикрыть полотенцем. — Поможешь? — она наклоняет голову, и розовые пятна на щеках делаются еще ярче. — Да, конечно, — Джоэл встряхивается, сглатывая слюну, подходит ближе и садится на бортик ванны, принимаясь массировать темно-рыжие волосы, но упорно смотрит в сторону. На стену, по которой ползут витиеватые завитушки. Они тоже огненно-красные, и это только мешает сосредоточиться. Потому что он все еще видит ее обнаженные острые плечи, худые и блестящие от воды и стекающей по ним белой пены, и мелькающие под водой очертания тела. — Дальше сама, — он бросает свое занятие на середине, подрывается к двери и уходит, чувствуя, как противно скользят стиснутые в кулаки намыленные пальцы. Нужно думать об ужине. Ужинают они в тишине. А потом Иви спускается в свой подвал. *** Наверху за домом ухаживает он. Как может, конечно. Теперь тут пусто, уныло, хотя вроде все стоит на своих местах, как раньше. Все эти мелкие статуэточки, фотографии, которые любила Ева. Даже подушка с незаконченным вышиванием лежит на одном из кресел. Иви клянется, что тоже научится вышивать, вот тогда и доделает ее, чтобы было красиво. Хотя что тут кривить душой, дай ей иголку, и она себя к одежде пришьет. Но все равно тут пусто и одиноко. Наверное, еще из-за дождей. В такую хмурую погоду, что отвешивай шторы, что нет, все равно через пару часов придется включать лампы — темнеет рано. В общем, уборки немного — пыль стереть, вымыть полы и не забывать о цветах. Хотя они все равно вянут, сохнут, не выдерживая без солнца. Ну, а Иви достается стирка. Это, наверное, ее любимое занятие. Она выкладывает рядом с собой отцовские рубашки, штаны, долго и тщательно сортирует их, разбирая по цветам, ткани, количеству пятен, а потом закидывает в старую стиральную машину в подвале. И читает. Джоэл любит наблюдать за ней в такие минуты. Все ее внимание поглощено книгой, одной из тех, что он притаскивает ей из библиотеки, но стоит только старой машинке взреветь и застучать, она вздрагивает, подскакивая на месте. Каждый раз этот старый монстр, приютившийся под лестницей, застает ее врасплох, хотя сколько она тут? Наверное, столько же, сколько и машинка. Затем одежду нужно отправить сушиться, и, уже когда она высохнет в сушилке, Иви принимается гладить. Это занятие ей тоже по душе, делает она это не хуже мамы. По крайней мере, все воротнички идеально-ровные, без единой складки. И только потом она отдает все это, аккуратно сложенное в стопки. — Ты разложишь все по шкафам, или мне самой это сделать? — Она смотрит на него, скрестив руки на груди. Прекрасно знает, что без нее он справится, только намного медленнее и хуже. Джоэл кидает взгляд на маленькое окошко, забранное сеткой. На улице еще совсем светло, может, если через пару часов… — А давай оставим это, пусть лежит, — предлагает он, откладывая стопку со свежевыглаженными рубашками на край стола. — И займемся чем-нибудь другим, а? — Например? — тянет она, но в глубине ее глаз уже загорается любопытство. Она любит, когда он предлагает что-нибудь внезапно. — Сыграем во что-нибудь. — В прятки? Как будто ей десять лет. Хотя в десять Иви была настоящим сорванцом. Соседи жаловались, что это она сломала забор, качаясь на нем, и покрашенная в зеленый цвет кошка — это ее рук дело. Чертенок, да и только. — Нет, давай что-нибудь другое. А то старый я уже за тобой гоняться, — извиняюще улыбается Джоэл. У него и правда все болит, только дело не в старости, просто, похоже, все-таки подхватил простуду. Иви вздыхает, только глядя на зарешеченное окошко. — Хорошо, тогда давай я за тобой поухаживаю. Как мама делала, — говорит она и кидается к дивану, собирая одеяла и подушки в охапку и перекидывая их на кресло. Освобождает для него место и усаживает, а затем заходит сзади и кладет руки на плечи, принимаясь массировать. У нее сильные руки, умело разминают затекшую спину, проходятся по загривку, щиплют и растирают покрасневшую кожу. Это так хорошо, что он закрывает глаза и просто позволяет ей делать все, что она захочет. А потом Иви внезапно дергает его за волосы, наседает сзади всем весом и обнимает за шею. Виснет, как обезьянка, хоть уже взрослая, и громко чмокает в ухо, заставляя Джоэла вздрогнуть. — Иви! — Он пытается вырваться из кольца ее рук, но это невозможно. Стиснула так, что вот-вот придушит. — Поймала, — зловеще обещает она ему. — Вот теперь ни за что не отпущу. Будем вдвоем тут до конца жизни торчать, ха-ха. Он бы и рад, но это такая несбыточная мечта, что в нее не поверит даже самый большой идиот на свете. В подвале, без еды и воды. А потом отключат электричество и свет, ведь некому будет зарабатывать на это деньги. Но Джоэл чуть откидывается назад, устраиваясь поудобнее на ее руках. — Идет. Ему так хорошо, что он закрывает глаза и позволяет ей гладить себя по волосам, словно играясь с ними. Ощупывать лицо, дотрагиваясь самыми кончиками пальцев до щетины на щеках и подбородке. И дышать ему на ухо. Они умудряются продремать весь день, а забытая одежда, аккуратно сложенная в стопку, так и лежит на краю стола, и до нее никому нет дела. — А можно я… — Иви маячит внизу лестницы, жалобно на него глядя. Закутанная в плед, взъерошенная после сна, она зевает и трет глаза кулаком. Уже ступает на следующую ступеньку, оказываясь чуть ближе к нему. — С тобой. — В следующий раз, Ив. Обещаю, — клянется он, а потом хлопает дверью в подвал, запирая ее на замок. Последнее, что он видит, прежде чем закрывает глаза, ворочаясь на слишком большой и холодной постели, — это ее обиженный взгляд. *** С самого утра все не так. В горле першит и больно глотать, а глаза в отражении зеркала красные и опухшие. И изнутри рвется кашель. Чертова осень, чертовы холода, думает Джоэл, споласкивая лицо после бритья. Побрился он или нет, все равно выглядит паршиво. И чувствует себя так же. Надо бы к доктору съездить, может, пропишет каких антибиотиков. А то не дай бог еще Иви заразит, она же слабая, болезненная. Совсем как Ева была. Чуть кашляни, и все. Вот поэтому все утро он в подвал не спускается. Готовит завтрак и оставляет на подносе на верхней ступеньке, надеясь, что, когда она проснется, тосты еще не остынут. Он запирает дверь и отправляется на уборку. Сгребает пожухлую листву в кучи, морщась от громкого скрежетания металлических граблей по одеревеневшей с утра земле. А в глазах пляшут мошки, и кругом идет голова. Мерзкое ощущение. И хорошо, что ему не нужно идти на работу. Какие могут быть дела в такую погоду — по колено в грязи фундамент не положишь, да и стены тут же отсыреют. Строительство — это чисто летняя работенка, нелегкая, но прибыльная. Да и как подумаешь, что придется бросить Иви одну в пустом доме на весь день… Но теперь уже не надо. После смерти Евы он так наработался, что до конца жизни не забудет, как чуть не потерял собственного ребенка, единственного, кто остался с ним рядом в такое тяжелое время. Вот тогда он и понял, что они ох как крепко связаны. В дом он возвращается изрядно уставший и насквозь пропотевший. По спине текут струйки пота, такого холодного, что он морщится и вздрагивает от неприятного ощущения. Рубашка под свитером вся мокрая и липнет к спине. Но температуры больше нет, ушла. А вместе с ней и силы, и больше всего хочется свалиться на кровать как есть, в грязной и мокрой одежде, и проспать до весны. Но он не может себе этого позволить. Полно дел, а на холодильнике висит записка, которую он сам себе повесил: список закончившихся продуктов и необходимая одежда. Из подвала не доносится ни звука, пока Джоэл ходит туда-сюда мимо, как будто там и нет никого. Надо бы радио туда, что ли. Маленькое такое, тихое, в очередной раз вертится в голове, только он успевает забыть про это, не додумав до конца. Радио? А вдруг кто услышит? — Иви? Ты как там? — Он ищет ключи в кармане, находит и тут же выпускает из рук, потому что пальцы мелко дрожат и как-то плохо гнутся. Наклоняется за ними, отпирает дверь подвала и смотрит внутрь. Тихо и темно. Поднос на верхней ступеньке как стоял, так и стоит. Крышка сдвинута, но к еде так никто и не притронулся. — Ну не надо обижаться, Ив, — говорит он в пустоту. — Ты же знаешь, что я… Что я не виноват, хочет сказать он, хотя на самом деле вина-то его. Во всем, что происходит в этом чертовом доме, холодном и пустом, только его вина. *** — С вами все в порядке? — участливо спрашивает его молодая девушка-продавец. Она его видит в первый раз в своей жизни, и в последний, наверное, потому что ради этого магазина Джоэл забрался совсем далеко от дома. Тут до границы штата рукой подать, полдня, считай, убил, а то и больше. Похоже, этой девочке примерно столько же, сколько и Иви. Похожа на студентку, которой приходится работать все свободное время, чтобы оплатить учебу. — Могу я чем-то помочь? — Она готова бросить свои ярлычки, которые приклеивает на новую одежду, и надавать кучу советов. Но ему это не надо. — Нет, спасибо. Думаю, я сам. Справлюсь, — добавляет Джоэл, кашляя в кулак. Что-что, а вот размеры своей дочки он знает наизусть. И выбрать ей новое платье, теплое, чтобы не мерзла, для него не сложно. Он проходится вдоль рядов с висящей на вешалках одеждой, рассматривает ее, дотрагивается, преследуемый непонимающим взглядом продавца, — она никогда не сможет понять, что ему важно, чтобы платья были не только красивыми, но и удобными. Приятными на ощупь. Наконец остаются два, которые он просит упаковать. Иви понравится, в этом он уверен. Но, уже почти добравшись до дома, сворачивая на подъездную дорожку под частый стук дождя и визг шин, застревающих в грязи, Джоэл понимает, что так и забыл купить лекарства. В подвал он спускается через полчаса. В одной руке увесистый сверток с обновками, в другой поднос с дымящимся какао и нарезанными кусками торта. — Эй, а почему без света? — интересуется он, потому что на лестнице можно ноги переломать. Ему еще повезло, что дверь в подвал не закрыл, так что видел, куда ступать. Иви только кривится, когда он щелкает выключателем торшера и подвал заливает темно-оранжевым светом. — Я купил тебе кое-что… Так, по мелочам, но вдруг тебе понравится, — он протягивает ей упакованную одежду. Иви до сих пор таскает мамины свитера и кое-какие платья. Те, что налезают на ее плечи, фигуры у них с Евой совсем разные, хоть рост примерно одинаковый. Только Иви кажется куда выше, потому что тонкая, худая как щепка, а плечи большие. — Мне ничего не нужно. — Она уже готова бросить сверток на пол и зафутболить куда-нибудь в угол, но через порванную бумагу замечает кусочек рукава. Это ее любимый цвет, огненно-рыжий, такой яркий, что глаза слепит. Любимый цвет Евы. А теперь и ее. Кроме этого в пакете еще и новые балетки, большие и мягкие, чтобы не натирали пятку, а еще кое-что из женского белья. Джоэл ведь знает, как ей это все нравится. — Ох, спасибо, — она меняется в лице в одно мгновение. Только что строила обиженную гримасу, а теперь еле дышит от восхищения, оглаживая кружевные тесемки, торчащие из пакета. — Это мне… Спасибо, пап, — она даже про торт забыла, а ведь это ее любимый. Прижала к себе подарок, словно это ее сокровище. — Можно я все надену? Да? Я сейчас, — она срывается с места и исчезает под лестницей. Прячется за ширмой, шуршит одеждой, сдавленно чертыхается, а потом появляется снова. — Ив… — на самом деле он чуть не говорит «Ева», потому что они безумно похожи. Она вся светится, будто солнечным светом облитая, — хотя никакого солнца до весны не увидишь, — улыбается, пряча руки за спиной. — Ну как? — Ив подходит к нему и вертится, а в глазах рябит от рыжего, оранжевого, снова рыжего с вкраплениями алого. — Правда, красиво? Он даже ответить не может, просто кивает, а в горле уже комок собрался — то ли от горя, то ли от счастья. — Я ведь похожа на нее? Похожа на маму? — Иви садится рядом на диван, ластясь, и от нее даже пахнет так же. Розами и пудрой, хотя черт знает, откуда она нашла здесь духи. Конечно, она похожа. Особенно сейчас, когда она тянется к нему, вжимается лицом в рубашку, шумно вдыхая, а потом приподнимается, чтобы поцеловать его. — Пожалуйста, пап, — стонет она. Ее руки блуждают по его телу, цепляются за ткань рубашки, а потом принимаются расстегивать пуговички. Одну за другой. — Пожалуйста. — Она перебирается к нему на колени, садится сверху, задевая ногой чашку с остывшим чаем. Что-то звенит, бьется в осколки на полу, но он не слышит. Все словно сквозь пелену. Он снова видит Еву. Она улыбается ему, оседлав колени и обнимая ладонями лицо. Оставляет неловкие поцелуи на щеках, губах, подбородке. Морщится, потому что щетина колется. — Пожалуйста, Джоэл… — заменяет хриплое «Пожалуйста, пап», и он не может ей отказать. Поднимается, ссаживая Иви с колен, укладывает ее на живот на диване и задирает подол платья. Сдергивает до колен кружевные трусики и облизывает пальцы, чтобы ей не было больно. Чтобы не так, как в прошлый раз. Иви сама помогает ему, хватается за ягодицы, раздвигая их, приподнимает худенькую задницу и смотрит на него через плечо. Взъерошенная, красная, словно пылающий костер в обрамлении задранного до пояса платья, сбившейся челки и голодного взгляда. — Пожалуйста, — она больше не стонет, просто выговаривает это одними губами, молча. И его захлестывает. Он трахает ее с закрытыми глазами, прижимая к себе, насаживая на член рваными толчками, и образ ее сливается с образом Евы, наконец приобретая свою завершенность. В этот раз все хорошо. А потом перед глазами все темнеет, и его уносит в темноту. *** — Пап? Папа… — Он чувствует ее ладони на своем лице. Длинные и холодные. Они прогоняют боль хоть на какое-то время, и он может вздохнуть. Ему слишком жарко, так жарко, что он сейчас вспыхнет как спичка и сгорит прямо тут. — У тебя температура. — Образ Иви перед глазами почему-то расплывается. Все сливается в одно ярко-оранжевое пятно, и Джоэл не может понять, где он и что с ним. Иви убирает руку от его лба, заменяя ее мокрой холодной тряпкой. — В аптечке ничего нет. Что мне сделать? — она встревоженно смотрит на него, прикусывая губу, и он понимает, что снова облажался. Он ее отец и обещал всегда заботиться. Обещал ей и Еве перед смертью. — Ты ходила наверх? — Его прошибает пот от одной мысли, что кто-то мог видеть ее там, в доме. Хотя кто мог? Они же отшельники. — Я была очень осторожной. Но я ничего не нашла. Тебе нужны лекарства, — она снова окунает тряпку в миску с водой, а затем принимается растирать ему лоб, виски и шею. — Я хотела позвонить, но телефон не работает. Пап, что мне делать? — Все будет хорошо, Ив. Серьезно, — он пытается улыбнуться, но горло раздирает изнутри, и он закашливается, задыхаясь от боли. — Нет, не будет. — У нее такие жалобные глаза. — Я не хочу, чтобы и ты умер. Мне нужно сходить за лекарствами. — Нет, нет, не надо… Она только шмыгает носом и поднимается на ноги. — Я пойду. Я же обещала, — она смотрит на него категорическим взглядом. — Я маме обещала, что всегда буду рядом с тобой и сделаю все, что понадобится, чтобы ты был счастлив. Так что я смогу. Она оставляет его и идет к своему углу, где под лестницей спрятан шкаф. Отбрасывает в сторону ненужные тряпки и принимается переодеваться, даже не заботясь о ширме. Или о том, чтобы отвернуться. Перед глазами все плывет от жара, но Джоэл видит, как она стягивает с себя платье, напяливает мужские штаны, свою старую застиранную рубашку с коротковатыми рукавами. Ищет ботинки. А потом смотрит на себя в зеркало и решительно тянется к волосам, стягивая их в хвостик на затылке. Вот теперь она становится собой. Настоящим собой. — Ив… — кашляет Джоэл, — Эван, — он выговаривает это имя с трудом, — прости. — Все хорошо, пап, — отвечает тот хрипло. — Я скоро вернусь, ты отдыхай. В последний раз Эван касается прохладной ладонью пылающего лба, оставляет на нем короткий обжигающий поцелуй и исчезает, оставляя вместо себя пустоту. — Пап… Па-а-ап, — шепчет кто-то ему на ухо. — Ты должен выпить это. Голос уговаривает его и просит, так что Джоэл послушно открывает рот, и холодная, горькая жидкость скользит по горлу. Его чуть не выворачивает наизнанку от кашля, а внутренности заходятся от боли. Это Иви. Она стоит над ним, прижимая к его рту стакан с какой-то дрянью. Следит за тем, чтобы он выпил все до капли, а затем облегченно вздыхает и валится на стул рядом. Они в его спальне. Здесь темно и тихо как в могиле, но кровать удобная, а жар, кажется, проходит, и больше всего ему хочется свалиться обратно в сон. — Ты поправишься, — она с нежностью гладит его по щеке. — А я о тебе позабочусь. Все будет хорошо. — Иви встает, забирая стакан. — Может, хочешь какао? С молоком. Она хлопочет рядом, поправляет одеяло, поднимает с пола сброшенную одежду. На ней снова новое платье — огненно-рыжее, яркое, теплое. Напоминающее солнце, которое однажды обязательно появится. — Спасибо, — шепчет он и улыбается. Совсем слабо, изможденно, но искренне. Может, сын из Иви вышел не очень, но вот дочка у него лучше всех.