«Встреть меня там, с охапкой цветов. Мы часами ждём на холоде. Зима завывает у стен, Разнося в клочья двери времени. На нашем пути есть прибежище... Пообещай мне: Ты будешь ждать меня одного, одного. И возможно, просто может быть, я вернусь домой. Я расскажу тебе свою историю Я стану для тебя бременем, одиночеством. Кто я для тебя? Я приду сюда один…» "Promise" by Ben Howard
Впервые Юрий видит фигурное катание по телевизору лет в пять, когда дед случайно переключает телепрограмму. Сначала Юрий удивлённо распахивает свои удивительной красоты светлые, точно зелень под прозрачной водой, глазищи, затем шумно вздыхает и тянет деда за рукав. — Хочу так же как он! — требует он, почти что хнычет, а дед лишь смеётся и подхватывает Юрия к себе на колени, целуя в светлую макушку. — Правда? Зачем как он, ты будешь ещё лучше, — обещает он, добродушно усмехаясь в усы, а Юрий по-прежнему не отрывает очарованного взгляда от тонкой фигурки, завершающий последний пируэт и скользящей по льду к судьям. Серебристые длинные волосы липнут к его лицу, влажному от пота, когда юноша принимает награду и целует свою золотую медаль. Голубые глаза блестят непролитыми слезами восторга, машет рука, затянутая в чёрный бархат, трибуны взрываются громкими дробными аплодисментами. Таблоид крупно вспыхивает алым именем, на долгую жизнь отпечатавшимся у Юрия в памяти. Виктор Никифоров. Восходящая звезда фигурного катания! Невероятный дебют! — Я хочу так же, — хнычет Юрий и утыкается лбом деду в сильное плечо — от его рубашки успокаивающе пахнет крепким табаком и мятой. — Я тоже хочу кататься. И побеждать. Виктор Никифоров. Я хочу быть таким же, как он. И даже лучше. — Завтра решим этот вопрос. Я даю тебе обещание, — дед протягивает ему руку, и Юрий спешит пожать его твёрдую, гладкую, точно полированное дерево, ладонь и прижаться к ней щекой. Возможно, именно в тот момент обещание, данное с уверенностью в голосе, производят на Юрия сильное впечатление. Настолько сильное, что обещание превращается для Юрия в священный символ доверия и ритуала пожатия руки. Настолько сильное, что все дальнейшие обещания навсегда связывают его с тем-самым-длинноволосым-эльфом в чёрном бархате из Ледового Дворца.***
Дед свои обещания на ветер не бросает — уже через неделю Юрий под зорким присмотром тренера, взрывного, вспыльчивого Якова, боязливо ощупывает коньками лед, испытывая его на прочность, — Юрию всё кажется, что он провалится в полынью наподобие тех, в которых студёными зимами рыбачит дед. А лёд испытывает на прочность самого Юрия. Коньки цепляются за рыхлые выбоины, зубцы на носках первое время сильно мешают, тело при повороте заваливается назад, и Юрий никак не может найти спасительное равновесие. Ему помогает Мила, смешливая рыженькая девчонка на целых три года старше — старше и по возрасту, и по опыту в катании. Три года — между ними настоящая пропасть; Юрий, еще не приступивший к настоящим, выжимающим душу тренировкам, завороженно смотрит, как она катается по кругу, отрабатывает простейшие прыжки, неумело приземляясь на носок. Чуть позже Юрий вытаскивает у Якова из сумки запасные ключи от катка и каждый божий вечер тренируется как проклятый, прогоняя старую программу старшего товарища под музыку из домашнего кассетного магнитофона. Каток закаляет его — методично, долго, по каплям выпивая всё свободное время, все силы и... окончательно отбивая любое желание соревноваться сверх меры. А зачем, если он уже лучший? Лёд покоряется после первого удачного падения на тренировке, когда Юрий, небрежно отряхивая штаны, спокойно продолжает программу. Лёд покоряется после первого двойного акселя, когда Юрий аккуратно приземляется на одну стопу и сразу входит в обратную спираль. Яков изумленно ахает и позже отстраняет Юрия от льда почти на целую неделю за непослушание… Впрочем, ключи от катка по-прежнему лежали у Юрия в сумке. Лёд покоряется после первой золотой медали на местных, а затем и зарубежных соревнованиях. Лёд почти покоряется ему к десяти годам, принося первое серьёзное золото в первых серьёзных соревнованиях. И лёд покоряется окончательно, когда тринадцатилетний Юрий дебютирует в юниорском турнире, снова завоёвывает очередное какое-то-там-по-счёту золото и небрежно прячет медаль под спортивную куртку. После соревнований он остаётся на трибунах возле тренировочного малого катка, а не уезжает сразу, только ради Якова, — скучая, гоняет шарики на телефоне и не сразу замечает чужое присутствие, лишь когда под потолком вспыхивает ослепительный белый свет, и рядом опускается Мила — хорошенькая, весёлая, с длинными, тугими кудряшками, рассыпавшимися огненным водопадом по худеньким плечикам, и серебряной медалью, сверкающей на груди. — Ну разве он не чудо, скажи, Юра? Как жалко, что он пропустил соревнования из-за травмы, — шепчет Мила восхищённо, почти влюблённо. — Точно взял бы золото, никто и не сомневался. А самому Юрию, по правде сказать, всё равно. Мила влюблялась часто и мимолётно, посвящала Юрия в свои интересы, множество и множество раз обжигалась в свои шестнадцать лет о красивых опытных мальчиков, словно мотылёк об открытый огонь, остужалась о лёд катка, упорно тренировалась, возрождала сгоревшие некогда крылья и снова вступала в неравный бой с пламенем очередной любви. — Интересно, достигнем ли мы когда-нибудь хотя бы половину того, что он уже имеет?.. Как бы мне хотелось, чтобы когда-нибудь, хотя бы на один день, он взял меня под своё покровительство! Юрий, уверенный в своей уникальности, в своём безграничном, бушующем, точно океан в серый шторм, таланте, задиристо вскидывает подбородок, собираясь резко осечь Милу, унизить обидными словами... и замирает, не веря своим глазам. А в десяти шагах — давай же, протяни руку, Юрий, и проверь иллюзию на прочность! — танцует под свою музыку из плеера кумир, уже остригший свои длинные серебристые волосы. Повзрослевший, вытянувшийся, но такой же изящный, красивый какой-то призрачной, не от этого мира красотой. В десяти шагах — легенда, что проложила ему, Юрию, его путь в мир фигурного катания. В десяти шагах... Юрий порывисто подрывается со скамьи. В семи... в пяти... в трех шагах... Когда между ними остаётся только барьер, Юрий позволяет себе короткий, едва слышный судорожный вздох, тонкими белыми пальцами сжимая борт. Виктор Никифоров. Бич, подгонявший его вперёд на протяжении восьми с четвертью лет отчаянных тренировок, падений и стремительных взлётов на первое место белоснежного пьедестала. — О, Витя, хорошо, что ты здесь! Как твое колено? Как связки? Доктора уже разрешили тренировки? — навстречу уже спешит Яков. Юрий отстранённо смотрит, как Виктор, небрежно смотав наушники в кулаке, подъезжает к краю катка и обменивается с Яковом коротким, сильным рукопожатием. Руки у Виктора белые, холёные, с длинными пальцами. Наверняка прохладные на ощупь. Интересно, какая у него ладонь в рукопожатии?.. — Познакомься, это Юрий Плисецкий, победитель нынешних соревнований и подающий надежды юный талант. Юрий наклоняет голову — светлые отросшие волосы падают ему на лицо, скрывая внезапный лихорадочный румянец. — О, вот как. — В голосе Виктора не сквозит ни удивления, ни любопытства — наверняка сам прошел сквозь чащу лести и множества титулов, венчающих самолюбие и гордость. — Сколько тебе лет, Юрий? Виктор смотрит вполне дружелюбно и называет его полным именем, почти как равного, — отмечает Юрий отстранённо и складывает руки на груди. С неясным себе до конца вызовом, чтобы разрушить эту маску равнодушного интереса. — Тринадцать мне. Имеет значение что ли? Улыбка Виктора исчезает — он на мгновение запинается, мешкает с ответом, а Яков отвешивает Юрию профилактический подзатыльник, больше смахивающий на отцовскую затрещину. — Не покажешь ли мне, в таком случае, Юрий, на что ты способен? — Виктор чуть отстраняется от прохода и приглашает жестом к себе. Юрий ухмыляется, снимает с коньков — как же хорошо, что не переобулся! — защитные накладки и единым слитным движением на руках перемахивает через барьер, лезвиями взрезая глянцевую поверхность льда. — А дверь тебе на что, окаянный? — ворчит Яков; Юрий не слушает. На ходу он стаскивает с себя толстовку, отбрасывает её Миле и просит Якова включить музыку с телефона. Знакомые аккорды, под которые Юрий так долго накатывал изнурительные часы тренировок, спиралью ввинчиваются в солнечное сплетение. Юрий набирает скорость, чувствуя знакомое волнение, и безукоризненно выполняет тройной аксель. Откидывает голову назад, с полуприщуром следя за реакцией Виктора, и вскоре забывает о его существовании. Они остаются только вдвоем — Юрий и его лёд; музыка, отражаясь от стёкол, будоражит Юрия изнутри, и он вновь отдаётся своему танцу, растворяется в нём целиком. Юрий заканчивает томительные три минуты спустя — раскрасневшийся, запыхавшийся, как должному внимает бурным аплодисментам Милы и будто бы невзначай смотрит на Виктора. Виктор переговаривается с Яковом, кивает каким-то своим мыслям и подзывает Юрия к себе. — У тебя хорошая техника, — улыбается ему Виктор, и у Юрия словно распускается, раскрывается этим словам душа. Он не приемлет лести, но комплимент от человека, посвятившего свою жизнь, своё тело — взгляд Юрия невольно падает на правое колено Виктора, под тонкими штанами более заметно раздутое, чем левое, — фигурному катанию, комплимент от того, с кем Юрий незримо соревновался, пересматривая и пересматривая старые записи выступлений, обжигает щёки. Виктор протягивает ему ладонь, но Юрий резко отшатывается, кивает лишь сухо, чуть надломлено. Пожалуйста, не сейчас. Предложи мне свою руку, когда я стану равным и буду готов её принять. Подожди меня… ещё немного. — Я прекрасно знаю свои возможности, но… — он уворачивается от папки с бумагами, прицельно брошенной Яковом, прикусывает губы. — Но спасибо. — Юра, засранец! — ревёт Яков, кулаком стучит о барьер. — Кто учил тебя так разговаривать?! — Ну же, Яков, — Виктор смеётся заразительно, а Юрий не может отвести совершенно очарованного взгляда от ямочки на левой щеке. — Я не в обиде. А знаешь что, Юрий, — он оборачивается через плечо, подмигивает, убирая с лица длинную чёлку, — давай заключим уговор. Если ты займёшь в Сочи призовое место, я помогу подготовить тебе программу для дебюта во взрослом турнире. Идёт? — и вновь предлагает свою руку. Юрий на мгновение мешкается с ответом, внимательно рассматривая носки собственных потёртых коньков. — Это же обещание, да? — он осторожно подбирает, нащупывает нужные слова и против своей воли вкладывает собственную ладонь в рукопожатие. Рука Виктора оказывается ровно такой же, как он себе представлял однажды — прохладной, сильной рукой уверенного в себе и своих словах человека. — Конечно, обещание. И Юрий улыбается ему в ответ. У него снова появляется стимул упорно тренироваться.***
После жаркого, дождливого лета наступает долгожданная оранжевая осень, потом ей на смену приходит снежная и невероятно холодная зима. Сугробы заметают скамьи в парке рядом с ледовым катком, голые коричневые ветви деревьев покрываются ажурной шалью из снега. Воздух потрескивает, искрится, пахнет мандаринами и еловой хвоей, вдали гулко бьют куранты, — Юрий проводит Новый год на льду. Снег тает, обнажая голую стылую землю с пожухлыми островками травы, в переходе метро едва уловимо пахнет подснежниками и ландышами, среди стального хмурого неба, тёмных вод Невы и серых берегов из гранита появляются яркие охапки голландских тюльпанов. Юрий покупает цветы — жёлтые, с алыми подпалинами и совершенно без запаха. Он долго обрывает лепестки, по-детски гадает на имя и жмурится, когда последний лепесток обещает ему поцелуй. …Два года пролетают друг за другом совершенно незаметно. С Виктором Юрий наяву больше не виделся, слышал лишь отголоски разных слухов, доносимых Милой, — да и ни к чему: Виктор регулярно приходил к нему во снах. Только там он совсем другой, с длинным серебристым каскадом волос, полностью обнажённый, улыбающийся не снисходительно — а мягко, с нежностью, убирающий Юрию волосы с лица и целующий так крепко, так сильно, что у Юрия подгибались колени — уже наяву. Виктор становится его Idea fixa, навязчивой идеей, манией. О Викторе не думать уже невозможно, будь то домашнее задание по математике, очередная тренировка в балетном классе или собственная постель. Особенно постель. Тело неумолимо взрослеет, меняется — Юрий, усталый, бледный от недосыпа, каждый день застирывает испачканные простыни, сразу после школы, наплевав на подготовку к экзаменам, бежит на каток и чаще запирается в душе. Юрий чувствует эти желания, но боится признаться в них даже себе. Каждое прикосновение собственных — в его снах не собственных, а Виктора! — рук к ноющей плоти мучительно. Каждое мимолётное облегчение оседает невысказанным горьким именем на губах. Только лёд остужает разум и помогает не сойти с ума окончательно, и за восемь недель до отъезда Юрий почти забрасывает школу, полностью посвящая себя катку.***
Сочи распахивает свои гостеприимные солнечные объятия — вспышки камер слепят, приветственные крики сбивают с толку и оглушают. Яков крепко обнимает Юрия за плечо, ведёт в сторону незнакомой девушки с табличкой, и они все вместе прорываются сквозь толпу. — Дьявол, я же совсем забыл, что Виктор прилетает следом за нами из-за границы, — Яков озабоченно трёт колючий подбородок и внезапно разворачивает Юрия за шиворот, как котёнка, размахивает руками, точно сумасшедший: — Виктор, Витя! Сюда, мы здесь! Витя! У Юрия подгибаются, слабеют до дрожи колени, и он оборачивается. Сквозь плотный людской поток к ним идёт взбудораженный Виктор в помятой спортивной одежде, протаскивает за собой объёмный красный чемодан с отломанным колёсиком. Юрий испытывает огромное и неуместное желание заржать в кулак — гений фигурного катания на поверку оказывается совершенно обычным человеком. — Ну вот, не довёз, — обречённо вздыхает Виктор и с сожалением касается чемодана. — В чём буду ходить — Бог его знает. — А это тогда что? — к ним протискивается следом Георгий Попович, покрытый ровным бронзовым загаром, и указывает на ущербный чемодан. — А это, Жора, костюмы для выступления. Вторая сумка улетела в Ригу — надеюсь, не навсегда. Ладно, пойдём уже. — И Виктор обречённо тащит сумку за пришитую лямку на боку. — Эх, и ручка не выкатывается — заела что ли?.. — Ничего-ничего. — Георгий по-приятельски хлопает Виктора по плечу. — Если как следует попросишь меня, дам что-нибудь из своих шмоток. А если не сбежишь с очередного интервью, может, и Якова разжалобишь, и он подарит тебе одно из своих любимых трико с лампасами. Они оба заливаются хохотом, точно мальчишки. Юрий заворожённо смотрит на Виктора, отмечая, что за минувших два года у него прибавилось морщинок в уголках рта и чётче обозначились синяки под лихорадочно блестящими голубыми глазами. — Цыц, орлы, раскудахтались! — Яков привычно щедрой рукой Мидаса раздаёт взрослым ученикам подзатыльники и указывает на выход. — Идём, нам надо ещё лёд опробовать. Юрий силой давит в себе растущее возмущение и первым садится в машину. Рядом плавно опускается Виктор, и настроение с критической отметки переползает на вполне положительную, особенно после того, как уставший после двойного перелёта Виктор засыпает у него на коленях.***
Только в сам день соревнований волнение отступает назад. Юрий выходит на лёд под яркий, слепящий свет софитов и полностью отстраняется от каких-либо эмоций, откатывая программу как никогда идеально. Золотая медаль на этот раз приятной тяжестью греет сердце — Юрий вспоминает обещание, брошенное почти что вскользь два года назад на тренировочной арене. Он мечется по корпусу, ищет глазами Виктора, тоже завоевавшего первенство. Мельком касается взглядом табло с именами участников во взрослом составе. Katsuki… Yuri? Тёзка из Японии? Юрий наполняется жгучим интересом, но тут же затухает, вспыхивает яростью, едва взглянув на суммарное количество баллов — почти на целую треть меньше четвёртого места, и почти в два раза — победителя-Виктора. Да как смеет это узкоглазое позорище, давно перешагнувшее порог совершеннолетия, откатывать свою убогую программу в присутствии Виктора и судей?! Юрий уходит быстрым шагом в сторону туалета умыть пылающее гневом лицо, толкает дверь плечом и замирает, слыша сбивчивую иностранную речь и всхлипывания из-за единственной закрытой кабинки. Ну конечно, где же ему ещё быть, этому убожеству по имени Katsuki Yuri. Юрий, повинуясь внезапному порыву, ударом ноги сотрясает кабинку. Убожество по имени Katsuki Yuri громко икает с той стороны и распахивает дверцу. Юрий смотрит в бездонные карие глаза, заплаканные и опухшие до красноты, на закушенный бледный рот и бесформенную, оплывшую фигурку под тёмным спортивным костюмом и испытывает смесь глубочайшего омерзения и жалости. Омерзения, правда, больше. — А ну выскребайся оттуда, лошня! — Юрий смотрит с вызовом, и его тёзка, не переставая икать, поднимается на ноги, оказываясь выше самого Юрия примерно на ладонь. — Are you… Yuri Purisetsuki? Con… conguratiurashionsu! — выдаёт он с сильным от волнения акцентом и пятится обратно в спасительную кабинку. Надо же, какой вежливый. Юрий кривит рот в усмешке и пальцем целится ему в лоб. Пиф-паф. Вся эта ситуация значительно приподнимает ему настроение. — Эй, в следующем году я дебютирую во взрослой лиге. Два Юрия там не нужны. А такой лошне, как ты, лучше дома под одеялом рыдать! Юрий уходит прочь, испытывая жгучее желание ещё раз пнуть туалетную кабинку напоследок, и вскоре забывает свой гнев — Виктор сам идёт ему на встречу с лукавой улыбкой и обещанным предложением тренерства. Мысли о толстяке по имени Katsuki Yuri остаются там, где им и положено быть — в туалетной кабинке.***
Мила и Георгий покидают шумный Сочи первыми — улетают в Москву, а Виктор, Юрий и Яков задерживаются, держат курс на туманный Санкт-Петербург. Яков, как всегда положено Якову, совершенно не стесняется в выражениях, распекая Юрия за безответственность и невежество. Юрий фыркает, отворачивается, невольно заступая за Виктора — он не в настроении выслушивать эти речевые помои. — Katsuki-kun! — слышится возмущённое издали, и они с Виктором одновременно оборачиваются. Ах, ну да. Толстяк упрямо несётся к выходу, используя свой чемодан как таран. Останавливается, разворачивается к собеседнику, упрямо что-то твердит на своей тарабарщине, стиснув руки в кулаки. «Вали отсюда побыстрее, Лошня Katsuki, ты нам здорово мешаешь», — с раздражением думает Юрий. Взгляды Виктора и толстяка пересекаются, и Виктор улыбается совершенно обезоруживающе: — Фото на память? Конечно. Толстяк столбенеет, краснеет жгуче-жгуче — в его глазах вскипают слёзы — и отчаянно машет головой. Он исчезает так же стремительно, как и появляется, а Виктор задумчиво лохматит свои волосы. — Слушай, Яков, а это случайно не Кацуки Юри был? Яков наконец захлопывается и старательно морщит лоб. — Тот, что с последнего места? Может быть. Я, Витенька, за лузерами не особо слежу. Неинтересно. — Ну и зря, знаешь ли, — Виктор улыбается той самой улыбкой, что много раз являлась Юрию во снах — мягкой, задумчивой. Нежной. — Я смотрел его программу. У него слабая техника, но очень сильная душа. — Как это, сильная душа? — удивляется Юрий и вспоминает их первую и последнюю встречу. Ничего сильного в дрожащей толстой фигурке с мокрыми глазами и заплаканным лицом он не находит, хоть и упорно старается. — У этого толстяка из сильного разве что челюсти — столько лишнего веса нажрать! — Боюсь, тому, кто делает упор только на сильную технику, этого не понять. Пойдёмте, — и Виктор подхватывает свой чемодан. Последняя фраза ранит Юрия, хоть он и не понимает, почему. Разве это неправильно — делать упор на технику? Всю дорогу до аэропорта Юрий докладывает о своих умениях и успехах, пытаясь вовлечь Виктора в разговор, и только позже, уже в самолёте понимает: Виктор его совсем не слушает, глубоко погрузившись в свои мысли.***
— Нет, ну вы это видели?! — Мила влетает на каток, отчаянно размахивая телефоном, словно за ней гонится по меньше мере дюжина Яковов с вилами. — Этот Кацуки Юри всё-таки показал настоящий класс! — Мила, Мила, потише. Что случилось? — Георгий ловит её за плечо, но Мила всё-таки впихивает телефон в руки Юрия. — Смотри от начала до конца! Ты должен это посмотреть! Юрий, пожимая плечами, нажимает «play» и замирает от изумления. Он узнаёт эту программу с первых секунд — вольную программу Виктора с соревнований. Вот только вместо Виктора — Лошня Katsuki. Юрий не верит своим глазам. — Это ещё не всё! Вы самого главного, поди, не слышали! — Мила от волнения сжимает Георгия в своих сильных руках. — Виктор будет тренировать Кацуки Юри к следующему сезону соревнований Гран-при! — Ты лжёшь!! — взрывается криком Юрий, отбрасывая чёртов айфон в сторону трибун. — Он не мог так поступить со мной! Он дал мне обещание! Мила смотрит на него с жалостью и укоризной, качает головой. Поднимает телефон, осматривая на наличие возможных повреждений. — Все знают, насколько наш Виктор забывчив. Ты напоминал ему? Жизнь развела их с Виктором порознь на целый год из-за викторовой старой травмы — их общение ограничивалось короткими смс-ками, комментариями в инстаграме, двумя звонками и одной-единственной встречей почти полгода назад. Естественно, об обещании Юрий и не думал, возлагая огромные надежды на долгожданные тренировки. — Нет, но… он же обещал! Это нечестно! — Юрий лихорадочно бледнеет. Мечта, синяя птица счастья, уже трепетавшая у него в руках, забилась внезапно, вырвалась с плена. Спланировала на плечо этому Katsuki Yuri, хитро блестя аквамариновыми глазами. — Ты давно инстаграм проверял? Виктор уже кучу фоток с тэгами города выложил. Юрий лихорадочно вглядывается в мерцающий экран — спокойный, безмятежный серо-зелёный океан, восточный замок, селфи, селфи, селфи… город Хасецу, что на острове Кюсю. Его, Юрия, следующая цель. — Только не наделай глупостей, ладно? — с тревогой спрашивает его Мила. Юрий улыбается одними уголками рта. — Не наделаю. Сутки спустя, со всеми пересадками, он ступает в столь ненавистный ему городок Хасецу, усыпанный снегом и опадающей сакурой.***
Какой-то странный дедок направляет его на местную ледовую арену — Юрий упорно прорывается сквозь толпу, пока его не замечает одна из девчушек в жилетке. — Виктор там, внутри, да? — спрашивает он, получая утвердительный ответ. Рядом проносится смазанная чёрная тень, упирается в стеклянные двери, выравнивая шумное сорванное дыхание, и Юрий цепенеет, узнавая Лошню Katsuki рядом с собой. Не медля ни минуты, он делает подсечку, пяткой толкает его между лопаток и испытывает острое желание пройтись подошвами своих леопардовых кроссовок по мокрому от пота лицу. — Это всё ты виноват! Извиняйся немедленно! — кричит он; выходит до невозможности жалко. Они переобуваются в раздевалке, когда Юрий стаскивает с себя куртку и, опираясь локтями о стойку, спокойно поясняет: — Он обещал мне, что создаст программу специально для меня. Ты тут с какого боку припёка взялся, а? Чем ты его прельстил?! — Программу? — толстяк удивлённо поправляет очки. — Мы с Виктором ничего подобного не обсуждали. — Что?! Не смеши меня. Ты вынудил его уйти на целый год в перерыв, и ради чего? Ради плаксы из сочинского сортира, мечтающего измениться только потому, что его будет тренировать сам Виктор?! Толстяк отстраняется, как-то странно улыбаясь, и приглашает Юрия за собой. — Почему бы тебе, в таком случае, не спросить Виктора самого? Виктор проявляется из-за стеклянных дверей — танцует с полуприкрытыми глазами новую программу. Юрий вздрагивает — он до последнего верил, что всё это — дурацкое видео с Ютуба, фото с инстаграма, слухи о тренерстве японского фигуриста — не более чем розыгрыш, глупый фарс… но нет. Виктор сам проделал огромный путь до Карацу, разглядев в этом странном, смешном парнишке явный неогранённый потенциал. Юрий набирает воздуха в лёгкие. — Эй, Виктор, может, спустишься уже с небес на землю и обратишь на нас своё долбанное внимание?! Виктор удивленно замирает и оборачивается. Улыбается своей идиотской, снисходительной улыбкой. — О, Юрий, ты тоже приехал сюда ради горячих источников? Удивлён, что Яков тебя отпустил. Ты что-то хотел? В горле настойчиво растёт ком, и Юрий упрямо сжимает борт катка. — О, я забыл о каком-то важном обещании? Судя по твоему виду, я точно что-то забыл… «Все знают, насколько наш Виктор забывчив. Ты напоминал ему?» «Нет, Мила. Не напоминал. Какой же я идиот…» И Юрий выпаливает ему всё, что у него копилось на душе эти три года, скрывая, разумеется, самое сокровенное и болезненное. — Обещание есть обещание! Давай вернёмся в Россию, в Санкт-Петербург, на нашу ледовую тренировочную арену! — он неотрывно смотрит Виктору в глаза. — Ну пожалуйста. Виктор явно не рад такому решению — он хмурится, потирая подбородок, как делал это Яков в беспокойные минуты, — и, наконец, качает головой. — Так я поступить не могу. Но я могу поставить вам программу — обоим под одну музыку. Идёт? Разумеется, нет, не идёт, Юрий не хочет и не собирается делить с этим боровом что-либо общее — программу, музыку… или тренера. Но толстяк смотрит на Виктора своими щенячьими карими глазами, почти пожирает взглядом, как суши — или что ещё он там трескает на досуге… Помедлив, Юрий всё-таки соглашается и просит оставить этого Katsuki их с Виктором наедине. — Да не уведу я его через окно, лошня! — вопит он и неожиданно добавляет уже во второй раз: — Пожалуйста. Чёрт побери. После такого Яков должен по-настоящему им гордиться. Толстяк Katsuki легко пожимает плечами и исчезает за дверью. Юрий обессиленно приваливается к барьеру. Три года упорной работы. Три года цели, ярким знаменем горевшей в темноте. Три года ожидания… и ради чего? Ради этого. Не ради долгожданной, заслуженной награды после нелёгкой победы. Ради унижения, ради выпрашивания подачки. Будто он, Юрий, какой-то убогий. — Я понимаю, что провинился перед тобой. — На плечи невесомо опускаются руки — Юрий дрожит, кусает губы, чувствуя, как горячие слёзы всё-таки катятся по щекам. Позор, какой позор… — Но ничего уже сделать не могу. Я дал обещание. — Да неужели! — Юрий вскидывает подбородок. — Что тебе стоит забыть об этом, а, Виктор?! Ты же так легко расстаёшься со своими словами! Если я стал неинтересен тебе, почему бы просто об этом не сказать?! — Виктор молчит, отведя взгляд. — Свалил в задницу мира, оставил меня гадать по кофейной гуще, в чём я провинился, не удосужившись даже сообщение в Viber послать! Он давится гневом, когда Виктор вдруг перемещает ладони, крепко обнимая Юрия поперёк спины. От него пахнет свежим снегом, зеленоватым океаном и хвоей, пахнет душистой мелиссой, и Юрий невольно прижимается щекой к его груди. — Прости меня. Юрий как-то обмякает, вздыхает едва слышно. И падает обессиленно, по-прежнему не выпуская Виктора из объятий и увлекая за собой, — ноги уже не держат. — Я тебе больше не верю, знаешь ли. — В таком случае, я могу дать тебе новое обещание. Пожмём друг другу руки? — Да кто тебе поверит, кроме Лошни Katsuki, — хмыкает Юрий. Виктор баюкает его в своих руках, точно ребёнка, — Юрий утирает недавние слёзы и смотрит уже с вызовом. — Ты жал уже руку. Раза три жал. Придумай что-нибудь другое. — У меня есть довод посильнее. Сердце Юрия пропускает удар — губы Виктора, не размыкаясь, накрывают его собственные мягким, но чувственным поцелуем. Юрий вздыхает, тянется навстречу, сжимает куртку Виктора в своих кулаках, но тот легко отстраняется и исчезает в полумраке за стеклянной дверью. Юрий садится на пятки, накрывая рот ладонью. Показалось?.. Привиделось?.. Но нет, губы по-прежнему жжёт недавний поцелуй, а руки помнят тепло чужого сильного тела. Он усмехается, обнажая мелкие острые зубы. Кажется, у него снова появляется стимул тренироваться, ведь Виктор дал ему Обещание. Снова.