Пока мы живы

　　Однажды старшая королевская дочь вернулась домой. 　　Такого обычно не происходит. Старшие не возвращаются — это попросту против правил. 　　Они проторяют дорогу для младших. 　　Уходят в подземное царство, чтобы остаться там навсегда. Срываются с первого же обрыва, попадают в первый же капкан, умирают от чумы в далёкой-далёкой стране, где воздух всё время пахнет палёной человеческой плотью. Злят фей, и те дарят им ядовитых лягушек и ядовитых змей — срываться с губ до тех пор, пока яд не разъест язык и кожу, пока не выжжет глаза, пока гады не начнут застревать прямиком в горле. (Говорят, другой подарок этих фей ничуть не лучше: острые грани драгоценных камней царапают горло, а розовые шипы дырявят дёсны. Ядовитые змеи убивают быстрее, чем застрявшие во рту алмазы и рубины.) 　　Старших обменивают на золотую пряжу у карликов с непроизносимыми именами. Та, что вернулась, была из таких. И карлик шёл подле неё. 　　Старшая дочь короля вернулась зимой. Кожа её потемнела от южного солнца — прядильшики золота любят жару. Губы её побелели от непривычного холода. Волосы её всегда были красными, слово начавшая густеть кровь. За спиной у неё алело оперение тонких стрел: в далёкой жаркой стране не было охотника лучше принцессы. С пояса её свисали высохшие головы Красных Колпаков, которые имели несчастье напасть на усталых путников. 　　Принцесса вернулась. Её встретила тишина. 　　На чёрных ветках деревьев вокруг дворца развешаны сердца: на цепочках, на пропитавшихся кровью нитях, на отрезанных косах с кусочками скальпа. Ветра давно сбежали из этого королевства, снег падает тихо, словно боясь кого-то потревожить, и ясно слышно, как сердца эти бьются. 　　Принцесса ступает почти беззвучно. Этому научил её карлик, тенью идущий следом: не дело для старших заниматься пряжей и драгоценностями. Ведь что может быть драгоценнее, чем чужая жизнь? 　　Комочки плоти сжимаются и разжимаются на каждый десятый шаг. Медленный укачивающий ритм — чтобы усыпить бдительность, чтобы детям королевы, бессердечным, с пурпурными шрамами на груди, легче было охотиться. 　　Они нападают сзади — её племянники. Карлик отбивается проклятиями. Зубы королевичей вонзаются в сотканные из золотой пряжи одежды. «Серебро было бы полезнее», — думает принцесса с алыми волосами и вынимает из ножен меч. 　　У каждого чудовища есть семья. А те, у кого её нет, берут её силой или обещаниями. 　　У королевы Белоснежки был муж, любивший её маленькое сердечко, её холодную кожу, её неподвижность и отчуждённость. Только с ней он мог почувствовать себя настоящим мужчиной. Когда пришло время, она отдала его тело своим новообращённым детям, и те выпили его досуха — так, что не осталось больше ни похоти, ни слабости, ни жажды. 　　«Мы не покинем друг друга, пока живы, — говорили подданные Белоснежки. — Что у нас есть — всё пополам». 　　Королева разделила их поровну: на своих детей и на их добычу. Всё, как в говорили в народе. 　　Старшая дочь короля делит пополам только тела: могучим движением рук, сильнейшим взмахом меча. Золотая одежда карлика, научившего её всему, что она знает, пропиталась злой, тёмной кровью. Его собственной. Принцесса знает, что оставит его умирать перед воротами замка. Она будет плакать по нему потом. 　　Когда доберётся до башни, в которой сидит королева. Когда поднимется на шестьсот с лишним ступенек и распахнёт дверь. Когда посмотрит в лицо чудовища с кожей белой, как снег, губами красными, как кровь, и волосами чёрными, как вороново крыло — лицо своей младшей сестры. 　　— Пока мы живы, — прохрипит Белоснежка голосом, так похожим на голос их матери. — Что у нас есть — всё пополам. 　　И Алороза, старшая королевская дочь, пронзит крошечное сердечко, подвешенное к потолку, заговорённым на солнце мечом. 　　Её младшая сестра уже давно мертва. Делить им больше нечего.