Я тебе обещаю

— Не пойдёт, — сухо бросает Лилия. — Даже у краба, которого мы вчера ели, свободная нога была красивее. Юра молча останавливается, начинает сначала; упрямства мальчику не занимать, думает Лилия почти с гордостью. Как о собственном сыне, которого у неё уже никогда не будет. Не то чтобы она об этом сожалела — Лилия не сожалеет никогда и не о чём, занятие это бессмысленное и непродуктивное, но от навязчивой мысли не избавиться. Детей ей всегда заменяли ученики. Сколько бы их ни было — каждый врезался намертво в память, каждого она любила сухой и строгой своей любовью, почти невидимой для посторонних. Думала, примерно таким станет и Юра, но с этим мальчиком всё почему-то немного иначе, и неизвестно, на что пенять — то ли на возраст, сделавший её, прежде несгибаемую, странно мягкой, то ли на присутствие во всей этой истории Якова. Нет, она, конечно, не собирается с ним сходиться — и без того много боли причинили друг другу в молодости, чтобы сейчас вновь пытаться сплясать на старых граблях. Но когда они все вместе, втроём, занимаются одним делом, Лилия чувствует что-то странное. Она вдруг ощущает какую-то непонятную, спокойную, родственную почти, привязанность к Якову, ей начинает казаться, что Юра, этот ершистый, упрямый, так рано оставшийся без матери мальчишка — её сын. Позавчера она отчитала его за беспорядок в комнате; потом стояла, скрестив на груди руки, наблюдала, как он раскладывает по местам разбросанные по полу вещи, скорчив недовольную гримаску, как ходят под тонкой футболкой остренькие лопатки, и думала, думала, думала…

***

— Ничего, — шепчет Лилия себе под нос, почти неслышно, — ничего. Ты станешь примой, мальчик. Это я тебе обещаю.