съехались

      Ларин влюблен. Так влюблен, что соглашается на все эти милые записочки, выведенные корявым, но таким родным почерком, оставленные везде и одновременно нигде, на безумные поцелуи, после которых долго остаются отметины, на глупые разговоры под фалафель и шаверму, на бухого Юру, шепчущего что-то вроде «люблю тебя» и «ты красивый» и матерящегося на весь подъезд... А еще Ларин свихнулся. Неделю назад Юра предложил переехать к нему, и его как переклинило. Лыбится, светится, тоже кричит на весь подъезд, игры какие-то странные предлагает, но от записок так смущается, что Хованский не может ему отказать. Клиника, в общем.       Юрий подмечает, осмысливает, все понимает и ласково зовет Диму своей уточкой, зная, что будет дальше. Тот сначала злится, потом смущается, снова хмурится и таки обнимает его, трогая его кудрявые волосы и лыбясь в плечо, мямлит что-то, задыхается. И Хованский коварненько улыбается этому всему, опаляя его своим дыханием и весьма постыдными словами, все же отпускает его.       Свихнулся не только Ларин. Они встречают Новый Год вдвоем, наспех нарядив елку и поставив стол, пока Юра смеется над рассуждениями о глупости данного праздника, уже на часах ровно 12. — С кем Новый Год встретишь, с тем и проведешь, — задумчиво и чуть улыбаясь говорит Хованский. Ларину лишь хочется, чтобы этот год не заканчивался.