О ревности к еде

В последнее время Филипп начал ловить себя на том, что он все чаще просыпается лишь с одной мыслью: «Где этот идиот?» На самом деле звучало это в его голове больше как «Где этот ангел?», но значение, что вкладывалось в слово «ангел», постепенно становилось «идиотом», так что… да, почему бы и нет, думалось Филиппу, когда он одевался, приводил себя в порядок и, удостоверившись, что никого блистательнее и краше, чем он сам, при дворе сегодня не будет, выходил из своей комнаты. А выйдя из нее, заходил в соседнюю — ту, в которую потребовал поселить уже пятнадцатилетнего шевалье де Лоррена, златовласого, прекрасного лицом и телом, но лукавого. Филипп был уверен, что сможет держать его лисью природу под контролем, и лишь потому мирился с этим. Ну и еще, конечно, была причина: шевалье был великолепен, и брат короля ничего не мог поделать ни с ним, ни со своим сердцем, которому мальчишка был мил. — Ты очень долго спишь, — прикрыл за собой дверь Филипп, вздохнув. Де Лоррен даже не стал заправлять рубашку, только улыбнувшись. — Увы. Но вам ведь и это нравится, мой принц? — повел он плечами, подходя к Филиппу, и коснулся его груди, пальцами сминая дорогую ткань. Филипп подумал ненароком, что шевалье чувствует, как бьется его сердце — и наверняка оттого он так и улыбается. Или же нет? Это было не так важно, на самом деле. Он мазнул языком по розоватым губам и, не колеблясь ни мига, поддался на провокацию: шевалье с упоением поцеловал его, деля свой воздух с кровью короля, и после не стал ни на мгновение печальнее. Филипп смотрел на него, улыбающегося ему, и сам, не думая, руками скользил по худым бедрам. Сколько юношей улыбались ему так?.. Сколько девушек с такой же улыбкой на губах теряли надежду?.. Но ни одному, ни одной из всех своих поклонников, всех своих фаворитов не улыбался так же искренне и счастливо сам Филипп. Никому. Даже самому королю. Шевалье, присмотревшись к одежде герцога, тоже дал рукам волю, осторожно взявшись за шейный платок Филиппа, и потянул к себе, шаг назад делая. У Филиппа перехватило дыхание, и он пошел следом, шаг за шагом, пока де Лоррен со все такой же лисьей улыбкой не сделал оборот и не усадил его в кресло толчком. С тихим смехом Филипп сел. В глазах его сквозил интерес: нагловатый шевалье был особенным, единственным, кто мог быть столь же фамильярен с братом короля… кроме самого Людовика XIV. Никогда бы раньше Филипп не подумал, что кто-то подобный будет его фаворитом, никогда, но так было лишь до того момента, как он встретил ангелоподобного де Лоррена. И лишь де Лоррен мог удивлять его раз за разом — так и сейчас, вместо того, чтобы прильнуть к Филиппу, положить его руки себе на бедра иль грудь, он сам склонился и снова принялся целовать герцога. Нежно, игриво и смеясь от каждого прикосновения, он уселся на колени Филиппу, пока еще легко на них помещаясь, и, будучи обнятым, прильнул к его груди. — Куда же пропал твой настрой? — поинтересовался Филипп, запуская тонкие пальцы в золотые волосы шевалье. — Быть может, иногда я хочу лишь твоих объятий? — мягко коснулся кончика носа герцога де Лоррен. Филипп посмотрел на него с укором. — Надо же. — Ты ведь считаешь это милым, не так ли? — Я считаю это и милым, и… Я немножечко разочарован, — честно ответил герцог Анжуйский. — Но, мой дорогой, — посмотрел он на юношу с любовью, — ты от меня никуда не денешься, а потому… давай не будем пропускать завтрак? Если уж все так, — стал его голос чуть тише, — повернулось. — Предпочитаешь еде меня? Де Лоррен взялся за нить, затягивающую ворот рубашки, и распустил ее, открывая глубокий вырез. — Что ты за дитя? — рассмеялся Филипп. — Не такой голодный, как ты думаешь, и на самом деле всем сердцем любящий объятия, — попытался изобразить невинного шевалье, но его брови выдавали с головой каждую его мысль. Он вовсе не был таким уж хорошим и милым — но был готов стать для Филиппа. Только для Филиппа. — И ревнующий к еде? — Или, быть может, еду к тебе, — театрально повел плечами шевалье. Филиппа более чем устраивало сейчас вот так сидеть, держа на коленях златовласого юношу, и просто любоваться им. Через пару лет все границы — внешности и лет — сотрутся между ними, и сейчас казалось разумным ловить любой момент, покуда они еще не были слишком похожи. Филипп хотел помнить молодого де Лоррена, совсем молодого, потому что, похоже, ему оставалось именно что пару лет, чтобы перерасти герцога Анжуйского. А ведь год назад Филипп был выше его на целую голову. — Быть может, — проронил наконец шевалье, и дыхание его защекотало кожу Филиппа, — я просто принесу еду сюда? — Она остынет десять раз, пока ты приведешь себя в подобающий вид, — с оттенками строгости в голосе изрек Филипп, головой качнув. — Лучше займись собой. — А ты будешь смотреть? — хитро глянул на него шевалье. Филипп разомкнул влажные губы. — Одевание — это раздевание, повернутое вспять. Я думаю, что смогу получить от этого удовольствие, — ответил он под стать своему фавориту, и тот, губу прикусив, соскользнул с его колен. Хотелось бы Филиппу, если бы де Лоррен вставал бы так рано, как и он, и одевался столь же быстро, а еще — сам приходил к нему в покои. Ведь тогда бы герцогу не приходилось мучительно долго ожидать его… День за днем, день за днем. Филипп надеялся, что, постарше став, де Лоррен изменится хоть немного. Но сам еще тогда не понимал, что, похоже, у него нет шансов никаких: шевалье очаровал его всего однажды — и, кажется, навечно. И менять себя пришлось Филиппу.