Больше чем друг

POV ДЕНИИЛ Я никогда не узнаю, что изменилось во мне в тот день. Может, это все из-за неправдоподобно синего неба и разлитого в воздухе пьянящего аромата жимолости. А может, дело было в том, что все время моей учебы в средней школе обо мне ходили сплетни, хотя сам я никогда не давал для этого повода. Или же я почти три месяца не видел Кейна, и от встречи с ним у меня слегка закружилась голова. А потом, возможно, я просто хотел влюбиться. — Знаешь, Дениил Бирн, в чем твоя проблема? — Знаю. В том, что ты постоянно спрашиваешь, знаю ли я, в чем моя проблема, — ответил я Кейну Парсону — своему лучшему другу и, к несчастью, самому суровому критику. — Опять неправильно, — Кейн помотал головой и перевернулся на спину. Мы были на пикнике на Гэмблерском пруду, и, похоже, Кейну начинала надоедать учтивая беседа о том, как прошло лето. Проводить День труда на пруду, — это у нас с Кейном своего рода обычай. Когда дружишь с человеком больше трех лет, складываются определенные традиции и, если ими пренебрегать, то у обоих возникает ощущение, будто что-то серьезно разладилось. Поэтому, вместо того, чтобы еще несколько дней побыть с другими вожатыми в лагере «Шервудский лес», я на пару дней раньше прилетел домой из Миннесоты. Дабы не изображать из себя мученика, должен признать: Кейн тоже пожертвовал походом на байдарке с Эндрю Райсом, ради того, чтобы провести этот день со мной. Но это не означало, что я горю желанием выслушивать его отвратительные речи по поводу «давай-ка-Дениил-разберем-твое-поведение». Чтобы, наконец, покончить с этим вопросом, я вздохнул как можно тяжелее: — Ладно, доктор Парсон. Просветите меня, пожалуйста. Кейн сел и выплюнул стебелек травы, который жевал до этого. — Представь себе… Вот ты предпочитаешь диетический чай со льдом. Больше того, всегда только лимонный, и никогда персиковый или малиновый. Он улыбнулся (самодовольно, как мне показалось), и снова лег. Выглядел он так, словно только что решил проблему мирового голода, а не пробубнил что-то невразумительное про чай со льдом. Будь я умнее, я бы, наверное, напялил наушники плеера и не обращал на него внимания. Но, у Кейна есть раздражающая манера вовлекать меня в свои дурацкие теории. — Ну, и дальше что? — спросил я. — Может, мне прекратить пить чай со льдом и сидеть ждать, что выпускной год принесет славу, удачу, красоту и настоящую любовь? — Ага! Дениилочка хочет знать, что дальше… — Кейн огляделся по сторонам и продолжал театральным тоном, как будто вокруг были тысячи зрителей, следящих за этим захватывающим разговором: — Можно и дальше. Видишь ли, Ден, в магазине перед тобой есть большой выбор напитков. Даже у чая со льдом по крайней мере дюжина оттенков вкуса. — И что? — если Кейна не подгонять, то можно умереть, пока он часами ходит вокруг да около. — Почему же ты тогда не возьмешь «манговую страсть» или «фруктовый пунш для влюбленных»? Или хотя бы крем-соду? — Не думаю, что «пунш для влюбленных» — это вкусно, — скептически ответил я. — Правильно, но дело не в этом. А в том, что ты не стремишься ни к чему новому. Никогда не скажешь: «А ведь „манговая страсть“ звучит интересно. Надо бы попробовать!» Вместо этого ты мрачно тащишся мимо, и твой единственный спутник, — диетический чай со льдом. — Мой единственный спутник не чай, а ты. Кейн выхватил у меня из рук полупустую бутылку того самого чая со льдом и сделал большой глоток. — Дэн, я говорю в переносном смысле. А ну, давай-ка, потрудись вместе со мной. — Тружусь, тружусь, — сказал я, снова вздохнув. — Ты в любой ситуации выбираешь безопасный путь. Боишься пробовать новое. Ты всю жизнь живешь, как какой-то монах, который дал обет ходить по одной-единственной дорожке. Признай это. Тебе необходимо с нее свернуть. — Зачем? — Зачем? Зачем? Если ты это сделаешь, могут произойти удивительные вещи. — Например? — как я уже говорил, у Кейна есть способность втягивать меня в свои рассуждения. — Ты мог бы стать изобретателем, — как тот, кто придумал разменный аппарат. Или поставить самый крутой мюзикл на Бродвее. И даже нечто еще более увлекательное — ты мог бы влюбиться. Или, по крайней мере, сходить на свидание. Я застонал. Мои сердечные дела или их отсутствие, — одна из излюбленных тем Кейна. Вопрос о моём «беспартнерном существовании» он может поднять в самый неожиданный момент. Например, когда мы делаем математику. «Это уравнение, прямо как твоя личная жизнь, — скажет он. — Масса неинтересных множителей, которые равны нулю». Я здесь выставляю Кейна бездушным наблюдателем, говорящим банальности, но это не так. Совсем не так. Он просто не понимает, как живем мы, нормальные люди. Под «нормальными людьми» я подразумеваю тех, кто ростом меньше шести футов, кто не имеет темных волос, голубых глаз и потрясающей фигуры. Если вы еще не догадались, то это описание внешности Кейна. Еще у него есть море обаяния, бесконечные шутки и несносная привычка непременно равнять всех по себе. Но, в том, что Кейн сказал о моем страхе, была доля правды. Я действительно боюсь. Многих вещей. Больше всего я в ужасе от того, что меня могут отвергнуть. Я вдоволь насмотрелся на парней-неудачников с разбитым сердцем, плачущих в уборной из-за того, что какой-нибудь девице вздумалось бросить их, как ненужный хлам посреди школьного буфета. И когда я гляжу на таких парней, храбро поднявших очки и направляющихся в зал, чтобы выносить новые пытки, я им сочувствую. Правда. Но при этом не понимаю, зачем они ставят себя в подобное положение. Неужели иметь девчонку так уж важно? И за это платить отвращением и болью каждый раз, когда видишь, как она обнимает другого парня? По мне, так не стоит. Мама часто называет меня «опунцим»[3]. Она имеет в виду, что я никого не подпускаю к себе слишком близко. Про опунцию — это из «Популярной психологии». Я постоянно говорю маме, что терпеть не могу популярную психологию. Она обезличивает всех, приклеивая четкие ярлыки, как будто это не люди, а всего-навсего коробки с презервативами или одноразовыми лезвиями. А мы ведь все разные, каждый со своими причудами. Зачем же сводить наши жизни к определению в словаре Вебстера[4]? Как сказал Кейн, я изрядно парализован страхом. А кто не боится? — «Боюсь», говоришь? — я, прищурившись, разглядывал Кейна. Он только что закончил трехмесячную практику в ближайшем питомнике, в котором разводят рождественские елки. Я не мог не заметить, что посадка деревьев сделала чудеса с его бицепсами и грудными мышцами. Вот бы преподавание танцев в стиле джаз кучке десятилетних детишек могло так же улучшить качество звучания моего мага! Кейн серьезно кивнул: — Посмотри на себя. Тебе семнадцать, а ты никогда еще не влюблялся. Ты что, собираешься в выпускной год оставаться один? Так, пора переводить стрелки на него. — А ты, Кейн? У тебя бесконечная вереница подружек, такое впечатление, что ты подцепляешь всех без разбору. Неужели, целуясь с очередной из них на заднем сиденье машины, ты не чувствуешь себя одиноким? — Я, по крайней мере, хоть стараюсь не быть в одиночестве. — Это я стараюсь, — категорично сказал я. — Просто у меня не получается. Кейн засмеялся. — Ты так поглощен этим, что у тебя под носом на белом коне может проскакать грудастая амазонка, а ты позволишь ей проехать мимо. — Ничего подобного, — ответил я. К сожалению, чем дольше длился разговор, тем сильнее я ощущал, что Кейна понесло. Я мечтал, чтобы он поскорее добрался до сути и дал мне спокойно съесть мой бутерброд с котлетой. — Докажи это, — заявил он. — Доказать — что? — я уперся взглядом в землю, размышляя о том, как бы поскорее закруглиться. Может, отвлечь его анекдотами о десятилетних девочках, которых я учил танцам этим летом? Что угодно, только бы направить мысли Кейна на что-нибудь нейтральное. — Продемонстрируй мне, что ты на самом деле хочешь влюбиться. — Как? — А как ты думаешь? Влюбившись, естественно. — Кейн, это совсем не то, что получить пятерку по истории. Я же не могу просто взять и влюбиться. — Откуда ты знаешь, если никогда не пробовал? Да что же это такое! Кейн не отставал, и я почувствовал, что краснею. Ему нравится, когда я смущаюсь. Почему-то он считает, что это очень мило. Я же нахожу это унизительным. Я откусил бутерброд и включил плеер. Если я перестану обращать на него внимание, ему надоест и он отвяжется. Кейн потянулся и стащил с меня наушники. Я слышал приглушенный и какой-то металлический голос Ареты Франклин, доносившийся из них. — Я серьезно, Дениил. Попробуй влюбись. Слабо? Поменяться с Кейном ролями не удалось. Непостижимым образом, это обернулось против меня. Но какой у меня был выбор? Я сделал еще одну отчаянную попытку: — Ладно. Но и ты тогда тоже. Но я говорю не о каком-нибудь двухнедельном романе с официанткой из пиццерии. И не о нескольких свиданиях с этой Сарой Фейн — капитаном болельщиков. — «Ну держись, — подумал я, — уж я поставлю тебе условие». — Имеется в виду, что ты должен найти родственную душу. Он пожал плечами: — Оʼкей. По рукам. — Что?! Я не ожидал, что он согласится. Думал, он отделается какой-нибудь шуточкой, которая сведет всю дискуссию на нет, сделав ее бессмысленной. — Я бросил вызов тебе. Ты бросил вызов мне. Выигрывает тот, кому удастся влюбиться. По выражению его лица ничего нельзя было прочесть, и я все еще надеялся, что это шутка. — Ты правда хочешь поспорить, кто из нас влюбится? — Почему бы и нет? — он скрестил руки на груди и казался удивительно самодовольным. Совершенно неожиданно идея мне начинала нравиться. Возможно, Кейн прав. Может, действительно пора Дениилу Бирну показать девчатам, или хотя бы одной девчонке, в школе Джефферсона, чего он стоит. Если сваляю дурака, то в наихудшем случае я прострадаю до конца выпускного года, ну и не буду появляться на вечеринках. А может быть, и вообще перестану на них ходить. Но если уж отдаваться этой сумасшедшей затее Кейна, то мне бы хотелось, чтобы ставки были высоки. Я не собирался за здорово живешь разбивать свое сердце просто потому, что так сказал Кейн. Я медленно кивнул: — Ты прав. — Думаешь? — в первый раз его голос прозвучал не совсем уверенно. — Не сомневаюсь. Только давай заключим пари. Глаза Кейна загорелись. Он обожал всяческие пари. — Заметано. Дэн. Но чур не мелочиться. Я выпрямился. — Есть какие-нибудь идеи? — Тот, кто проиграет, в течение месяца кормит победителя завтраками. Я покачал головой. Спорить — так по-серьезному. Если выигрыш кажется незначительным, то мы оба можем бросить эту затею и остаться при своем. Кейн попытался придумать что-то еще. — А как насчет того, чтобы проигравший целый год раз в неделю убирал комнату победителя? — Вряд ли это будет честно. Я помешан на чистоте, а ты лентяй. — Кто продует, неделю должен будет носить табличку «Пни меня». — Нет. Не оригинально. — Пятьдесят баксов? — Ну давай же, Парсон. Ты же можешь изобразить что-нибудь получше. Кейн снова перевернулся в траве, вытянул руки и ноги и зажмурился от яркого солнца. — Дай подумать минутку, — сказал он. — Я изобрету такие условия, что у тебя волосы на голове встанут дыбом. Я лег на живот, положив голову на руки. Хотел дать отдых глазам и сосредоточиться на предстоящем пари, но мысли разбегались. Поэтому, пока Кейн молча напрягал мозг, я дал волю воображению. Представил себе, что я на первом, в этом учебном году, важном футбольном матче и держу в руках знамя нашей школы. Моя, пока еще безымянная любовь, рысцой выбегает на поле. Вот она оборачивается, скользит взглядом по зрительским рядам, пока не встречается глазами со мной. Потом приветственно машет руками и начинает танцевать с помпонами, поддерживая футболистов. Я рассмеялся над этой фантазией. Черлидерши не в моем вкусе. Куда лучше атлетки, пользовавшиеся репутацией девиц, которые молотят друг друга в раздевалке мокрыми полотенцами. Хотя нет, это тоже не по мне. Тогда, я вообразил себя на сцене танцующий «Лебединое озеро». В конце представления три дюжины красных роз ложатся к моим ногам. В грезах, я нежно улыбался и посылал воздушные поцелуи своей расчудесной избраннице. Это был бы замечательный сценарий, если бы не одно «но»: пожалуй, «Лебединое озеро» мне не осилить. Кейн внезапно сел и захлопал в ладоши. — Придумал! Если ты готов принять вызов, то вот мои условия. Я перевернулся, и теперь уже полулежал, опершись на локти. — Ну, выкладывай. — Оʼкей. Если ты проиграешь, то должен будешь коротко подстричься и выкраситься блондином, — он взглянул на меня, сдвинув брови. — Что? — вскричал я. Я решил, что Кейн свихнулся. Он прекрасно знал, что густые длинные волосы — единственное мое достоинство. Почти каждый раз в нашем школьном туалете, какая-нибудь девчонка с тонкими волосиками задумчиво вздыхала, с легкой завистью. Это предмет моей гордости, и Кейн хочет отнять его у меня! Думаю, он заметил мое пришибленное выражение. — Что случилось, Дениил? Ты что, так уверен, что проиграешь? Гордыня — скверное чувство. Она заставляет говорить и делать такие вещи, которые нормальные люди сочтут за глупость. В данном случае, из-за своей гордыни я согласился с условиями Кейна. — Ну, хорошо, мистер Само-Спокойствие. А что, если я выиграю? — Очень просто. Я проколю себе ухо. — Ну нет уж! Ты все время говоришь, что хочешь проколоть ухо. Это не считается. — Ладно. Тогда сам придумай что-нибудь. Меня не так часто посещает вдохновение, но если уж оно пришло, то тогда действительно осеняет блестящая идея. — Если я выиграю пари, то тебе, Кейн, придется выбрить на голове слово «неудачник». Чтобы подсластить пилюлю, я даже сам тебя побрею. Он присвистнул. Ему явно не понравилась перспектива иметь прическу, которая известит весь мир о том, что он проиграл. Но он не мог пойти на попятную. Это не в его духе. — Идет, — проговорил он. Мы торжественно пожали друг другу руки, и я вдруг понял, что мы не оговорили сроки. Нам нужно было достаточно времени, чтобы по-настоящему влюбиться, но не столько, чтобы успеть состариться к моменту оглашения результатов. Похоже, Кейн прочел мои мысли. — Подведем итоги на новогоднем балу, — сказал он. — Кто покажется со своей истинной любовью, тот победил. Мне в голову пришла еще одна вещь. — Эй, а что, если мы оба влюбимся? — спросил я. Кейн протянул руку и погладил меня по голове. — Значит, мы оба выиграли. Ничья. Когда мы убрали еду, одеяло и разнообразное чтиво, я почувствовал холод в желудке. В следующие несколько месяцев, от меня потребуется больше, чем напряженный труд и везение, — мне необходимо совершить чудо.