Шоколадная помадка

      Юри отчаянно пытается понять, что происходит. Утром, проснувшись, он оказался прижат к стенке рядом с кроватью чем-то очень тяжелым. Голова гудела от мыслей, ходящих ходуном. И только потом, когда сознание постепенно прояснилось, до ушей доносится сиплое, мерное и обжигающее дыхание. Кацуки испуганно поворачивает голову на подушке, и первое что ему попадается — белобрысые, почти седые короткие волосы. Юри скользит взглядом по прикрытым пушистым ресницам, аккуратному носу и довольно пухлым, чуть приоткрытым и обнажающим яркую белизну идеальных зубов, губам. Затем по сильному, слегка выпирающему подбородку, по нежной коже на тонкой длинной шее, по острым ключицам, и наконец, по обнаженной сильной груди, накачанному прессу, но дальше путь ему преградило одеяло. Юри не нужно было много времени, чтобы понять: перед ним был Виктор. Да и к тому же голый. Спал рядом с ним на одной кровати. Японец покраснел и внутренне взвизгнул, умудряясь не разбудить лежащего напротив. Ему было так стыдно ощущать запах дорогого одеколона, смешанного с алкоголем. Постепенно Кацуки успокаивает гулко стучащее в грудной клетке сердце, готовое свихнуться от подкатившего жара к телу. Юри делает несколько глубоких вдохов, но делает только хуже: запах Виктора только сильнее врезался в легкие, опьяняя мозг. Кацуки легонько приподнимается и садится, стараясь воспроизводить как можно меньше шума. Не дай бог скрипнет кровать! Затем скидывает с себя одеяло, и тут замечает: на нем были пижамные шорты. Перекидывает одну ногу через тело Виктора. Аккуратно переносит на нее вес, стараясь перешагнуть. Ему почти удалось перелезть и второй ногой, как вдруг неожиданно доносится сонное бормотание Виктора. Не удерживаясь, болтаясь в воздухе, Юри плюхается на тело русского. Когда Никифоров окончательно просыпается и фокусирует взгляд на лежащем сверху него теле, Кацуки падает с кровати, ударяясь правым локтем о пол, хватает первую попавшуюся футболку и пулей выбегает из комнаты, захлопывая за собой дверь. Только потом, надев на себя предмет голубой ткани, он замечает, что это футболка Виктора. От нее так же пахнет.

***

      Юри не решился возвращаться за своей футболкой, боясь встретиться взглядом с Виктором. Он все никак не мог вспомнить, как Никифоров оказался у него в комнате и почему они заснули в одной кровати. Может, Виктор опять просился переночевать вместе, и Юри, поддаваясь уговорам фигуриста, впустил его к себе? Вполне возможно, однако Юри так и не понял, откуда эта ноющая боль в голове…       Кацуки, уже умытый, спускается на кухню. На столе стоят две круглые посудины, накрытые тарелками. От них пахло свининой. «Кацудон». — Подумал Юри. Сев и наскоро поев свинину, Юри берет две тарелки и относит их в раковину, чтобы помыть. Рядом с раковиной лежала миска, полная растопленного шоколада. Нагнувшись, чтобы рассмотреть поближе (очки он забыл у себя в комнате) он понял, что это шоколадная помадка. От нее пахло свежим молоком и сливочным маслом. «Наверное мама хочет приготовить пирог…» — подумал японец, наслаждаясь вкусным запахом. Не удержавшись, Кацуки домывает посуду и ставит ее в сушилку, хватает большую ложку и окунает ее в густую массу. «Уже остыло». — Замечает он, смакуя. Было немного горьковато.        — Доброе утро, Юри. — Шепчут ему на ушко. Юри словно прошибло электрическим разрядом молнии, и он роняет так и недоеденную помадку в миску. От удара ложки с бортиком, миска накренилась, и содержимое вылилось прямо на Кацуки. Юри застыл, понимая, что пролил помадку на любимую футболку Виктора.        — Юри, ты в порядке? — Никифоров испуганно разворачивает его к себе, глядя в карие теплые глаза. Но замечает лишь только вспыхнувший румянец на щеках. А переведя взгляд ниже, невольно сглатывает.       Шоколадные струйки медленно стекают по оголившимся ключицам, а затем теряются за футболкой Виктора, которая так и висит мешком на маленьком теле Юри. Голубая ткань окрашивается темно-коричневым цветом. Никифоров снова жадно сглатывает. Он представил как сладкие капельки проделывают путь по костлявой груди, задевают маленькие бусинки сосков, а затем тягуче и плавно катятся к животу, окунаясь в ямку пупка. В горле у Виктора образовался ком, а рот наполнился слюной. Видя его жадный пожирающий тело взгляд, Юри вздрогнул, и проговорил, заикаясь:        — Я в п-порядке… Извините, что испортил вашу футболку…        — Ничего страшного. — В голосе Никифорова послышались хриплые нотки. — Лучше скажи, ты не обжегся? — произнеся это, он провел рукой по темным пятнам на груди, заставляя сжаться.        — Конечно. Помадка уже была остывшая…        — Вот оно как… — голубые глаза Виктора застлала морская пена, и он сгибает руку Кацуки в локте. — Можно мне попробовать? — спрашивает он, указывая на красовавшиеся блестящие капельки сладости на ладонях. Юри кивнул, не отдавая себе отчета в том, на что сам соглашается.       Виктор поднимает перед собой руку Кацуки, хватает запястье, и начинает слизывать жидкость с кончика безымянного пальца. Японец вновь вздрагивает, словно на миг ощутил разряд электрошокера. Русский ухмыляется, проводя горячим языком по всей длине. Берет в рот кончик пальца, и заглатывает полностью, плотно обхватывая губами. Затем отстраняется, образуя нитку липкой коричневой от шоколада слюны, переходит на выемку между средним и безымянным пальцем, мимолетно водит языком по ладони, слизывает засохшие полоски на запястье. Отпускает руку, слыша глубокий вздох Юри, и хрипло шепчет на ухо, горбясь и кладя подбородок на плечо:        — Сладко…       Приобнимает шумно дышащего японца за талию, прижимая к своему разгоряченному телу, а другой рукой дотягивается до миски с помадкой, обмакивая туда кончик своего длинного костлявого пальца. Размазывает жидкость по пухлым и покрасневшим от постоянного прикусывания до крови губам Кацуки, наслаждаясь его недоуменным видом. Снова приближается, кончиком языка пробуя на вкус, сжимает забившегося в конвульсиях японца до хруста ребер, удерживает за подбородок, слушая рваные выдохи. Заставляет приоткрыть губы, рычит, впиваясь и делясь сладким привкусом во рту. «Шоколад опьяняет сильнее алкоголя» — думает Юри, судорожно пытающийся оттолкнуть сорвавшегося русского. Наконец, понимая, что задыхается, Кацуки бьет кулаком по гибкой спине Никифорова. Виктор нехотя отстраняется — и тело напротив уже не дрожит, его трясет, а румянец будто воспалился по всему телу Юри. Довольный развернувшийся картиной, Виктор убирает ледяные руки с талии и проникает под свою футболку, чуть ли не мурлыча от удовольствия — его вещи так мило смотрелись на низкорослом брюнете. Плавно водит руками по горячему телу, создавая разительный контраст между температурой двух тел. Приподнимает голубую ткань, кусает острые ключицы, прокладывает дорожку из поцелуев к левому соску, жадно вбирая его, теребит правый, слушая стук чужого обезумевшего сердца. Юри прикрыл рот ладонью, что-то отчаянно мыча. Ноготком царапает живот японца, и тут же зализывает, как будто извиняясь, как вдруг:        — Ах-хах! — Кацуки резко выгибается, будто его позвоночник сломало пополам. Вцепляется в белокурые волосы что есть силы, подставляется под холодные руки, стеная от нахлынувшего возбуждения.       «Так вот где твоя зона… Нашел!» — радостно подумал Виктор, втягивая гладкую кожу и оставляя засосы. В паху у Юри резко заныло, и, не выдерживая, он опускает голову Виктора ниже. Поняв все без слов, Никифоров хищно облизывает губы, оттягивает резинку штанов, слизывает последнюю капельку шоколада и резко встает, сбивчиво говоря:        — Спасибо за угощение. Помадка очень вкусная. Дальше ты мойся сам. — И, подмигивая, садится за стол есть кацудон. Юри ошарашенно смотрит, сползая на пол.