Дорога назад

Багажник забит всяким дерьмом. Хьюз не может вспомнить, зачем им столько оружия, но Рой утверждает, что так и должно быть. Всё это лежало в машине, когда они ее подобрали: не выкидывать же. Логику Хьюз не понимает, но спорить не решается — в конце концов, Рой задает правила игры. Правила игры просты: они едут. Хьюз не знает, куда, не знает, зачем, не знает, сколько уже они проехали и сколько еще осталось. На вопросы Рой не отвечает — пожимает плечами и дает самый бессмысленный ответ, который только может придумать. — Куда мы едем? Вперед. — Зачем мы едем? Мы поймем, когда приедем. — Сколько мы уже едем? Какая разница — мы еще не приехали, вот что важно. Такие вопросы Роя раздражают — он отрывается от карты, которую всегда держит неправильно, и сдвигает темные очки на нос: черные провалы глаз гипнотизируют Хьюза. Пару раз он чуть не съехал на обочину, завороженный этим взглядом, но Рой тогда просто поправил очки и снова уткнулся в карту. Они едут через степь, через горы, через леса, поля, пустыни. Ландшафт меняется непредсказуемо — иногда они засыпают в поле и просыпаются в лесу; проезжают один и тот же мост несколько раз; каждый городок, в который они попадают, точная копия предыдущего. В городках Рой оживляется: говорит с людьми, однажды стреляет у парня в инвалидной коляске сигаретку, которую засовывает за ухо — и там и оставляет еще на несколько дней. Он говорит с тем парнем как со старым знакомым — как у друга просит помощи; но тот не отвечает на вопросы, и Рой возвращается к машине. Хьюз в разговоры не вмешивается: он все равно не знает, что сказать. Но к нему никто и не обращается, все смотрят на Роя с его темными очками, с его полурасстегнутой рубашкой, накинутым на плечи плащом. Сам Хьюз носит форму армии страны, о которой он никогда не слышал, знаки различия, по которым ничего нельзя различить; в карманах вещи, которые принадлежат не ему; очки разбиты. Хьюз прекрасно видит и без них, но носит по привычке, снимает только на ночь: без них ему неуютно. Пару раз он пытается одолжить очки у Роя: тот позволяет и тревожно наблюдает за ним, пока Хьюз поправляет зеркало заднего вида, разглядывая себя. Темные очки ему идут, но Хьюз в них выглядит как-то неправильно. Когда Рой спрашивает, что Хьюз видит без своих очков, тот только пожимает плечами. Обычный мир — все то же самое, что и в очках. Рой, кажется, удивлен: он путано объясняет Хьюзу, что без очков он сам не может видеть нормально. — Знаешь, так бывает, когда долго смотрел на одно и то же — и теперь оно постоянно всплывает перед глазами, — говорит он, и Хьюз понимающе кивает. Он, когда закрывает глаза, видит бесконечную дорогу. Рой видит огонь — дрожащий от жара воздух, языки пламени — и вместе с этим сажу и тлеющие угли. Все стадии костра одновременно, весь мир в огне. Жуткая картина, и Хьюз не удивлен, что Рой почти не снимает свои очки. Он прячется за темными стеклами не от посторонних — Рой прячется от самого себя; он вбил себе в голову, что мир в огне — это его рук дело, и Хьюз не знает, как его разубедить. Способен ли человек сделать такое? Хьюз точно не способен, но… Он и сам не знает, кто он, что он: в отличие от Роя, Хьюз еще относительно цел. Нечего прятать за темными очками, незачем носить перчатки — ладони Роя кровоточат, так что машину всегда ведет Хьюз, а Рой вечно держит руки в карманах. У Хьюза только шрамы от ран, которые убили бы любого на месте; мелочи, правда? По дороге он уже видел девушку с перерезанным горлом, и ей, похоже, это нисколько не мешало. Одежду надоело стирать, сказала она Рою, но это превращается в привычку. Рой задал ей тогда множество вопросов, но не получил ни одного ответа; кажется, он тогда объяснил Хьюзу, что она ничего не помнит из того, что должна была бы. Откуда Рою знать, что она должна помнить? А что, по мнению Роя, должен помнить сам Хьюз? Кто он? Как сюда попал? Хьюзу кажется, что он что-то упускает; Рой на его вопросы снова пожимает плечами. Откуда взялся Рой, Хьюз тоже не может ответить. Как они встретились? Хьюз помнит, что машина принадлежит не им, но на этом всё: дальше пробел за пробелом. Рой ловит его взгляд — он никогда не моргает, и Хьюзу кажется, что он смотрит в бездну. Бездна смотрит в Хьюза; Хьюз включает поворотники. Они останавливаются в мотелях и ночуют под открытым небом. Они спят в машине под шум дождя и разводят огонь в брошенных домах. Строго говоря, сон им вовсе не нужен, но Хьюзу нравится эта привычка — они прижимаются друг к другу, хоть чужое тело и не греет; огонь тоже не греет; Хьюз сомневается уже, существует ли вообще тепло. Он просыпается однажды посреди ночи: Рой переворачивается рядом с ним, проводит ладонью по его бедру, пачкая форму Хьюза кровью. Хьюз снимает с него очки и смотрит пристально. — Я что-то потерял, — убежденно говорит он. — Мне нужно найти это что-то. Мне нужно узнать, что это было. Рой зевает и садится. — Наконец ты понимаешь, — говорит он и снова зевает. Утром они снова едут. Хьюз почти уверен, что здесь они уже были. Рой не смотрит на карту, не дает указаний, так что Хьюз полагается на себя: пропускает один поворот, другой, сворачивает на третьем, кружит по развязке, останавливается на пустом перекрестке и ждет. Рой кладет голову на стекло и насвистывает песенку. — Когда мы приедем? — спрашивает он, и Хьюз сам пожимает плечами. — Когда найдем то, что ищем. — А если кто-то найдет раньше? — Тогда второй поедет дальше один. — Хьюз поворачивает к городу. Оружие им не пригождается — Хьюз кладет пистолет в пустую кобуру, но нет случая его использовать. Никто на них не нападает; они ни на кого не нападают; в конце концов они выкидывают всё из багажника где-то в поле и едут дальше. Рой отмечает это место на карте; когда он разворачивает карту на следующий день, на ней нет ни одной отметки. Внутренний компас гоняет их по кругу: они проезжают места, где уже были не по разу. — То, что мы ищем, ищет нас, — Рой закуривает ту самую сигарету. Хьюз косится на него. — Почему мне кажется, что в этом нет ничего хорошего? Чем дальше, тем больше Хьюзу всё это не нравится. Они встречают других — тех, кто ищет потерянное. Никто из них не знает, куда ехать, никто не знает, что искать. Кто-то идет пешком, кто-то бежит, кто-то скачет, кто-то едет — кто-то стоит на месте в вечном ожидании тех, кто придет. Кто-то бежит от идущих за ними. Кто-то живет, с трепетом ожидая, когда придет их время пуститься в путь. Путешествие без начала, путешествие без конца. Хьюз останавливает машину, когда нутро тянет его вперед; Рой выпадает из дремы. — Что такое? — Я устал, — Хьюз роняет голову на руль, — может, мы никогда не найдем. И нас не найдут. — Тогда мы будем ехать вечно. Но это интереснее, чем вечно стоять на месте. Рой снимает очки и устало трет глаза — чернее ночи, с густыми ресницами. Кровь на его ладонях давно засохла; Хьюз пялится на него секунду и заводит двигатель. Может, завтра они найдут то, что ищут. Может быть, послезавтра. Может быть, через несколько лет или вообще никогда. Но Хьюз не перестанет искать — пока его тянет вперед, он будет идти. В конце концов, они уже мертвы. Что еще с ними может случиться? *** Дорога, дорога, одно и то же неделями, если не месяцами. Рой начинает позевывать, клевать носом; Хьюз косится на него, когда Рой смотрит в другую сторону. Они откуда-то знакомы — Хьюз знает его жесты, его интонации, и помнит, как Рой ругается, смеется, стонет, кричит. Когда Хьюз спрашивает, Рой не отвечает: отводит взгляд, вертит в руках ненужную карту, словно знает что-то, о чем не хочет говорить. Что-то, о чем он не хочет вспоминать, но помнит всё равно. Хьюзу кажется, что это ужасно нечестно — он не помнит, но хочет узнать; Рой помнит, но не хочет делиться. Что-то, конечно, Хьюз знает и сам. Он был здесь до прихода Роя, а потому правила их мира понимает чуть лучше. Но сейчас именно Рой знает, что происходит, и Хьюзу остается только следовать за ним — вести машину, повинуясь его указаниям. Хорошо, что им пока в одну сторону, правда? Хьюз не хочет думать, что однажды им придется снова расстаться. Впрочем, ему кажется, что конец путешествия всё ближе. Им реже попадаются другие люди — теперь они могут ехать неделями, не встречая ни людей, ни жилья. Рой больше времени проводит без очков; однажды он объявляет, что видения исчезли. Рой очень этому рад, а Хьюз, напротив, ничего хорошего в пропаже не видит. Очередной закат застает их в поле; обнявшись, они лежат на земле. Хьюз зарывается носом в волосы Роя — от того пахнет гарью, и Хьюз уже так привык к этому запаху, что не может представить, чтобы Рой пах чем-то еще. Рой не шевелится, позволяет Хьюзу гладить его под рубашкой, и Хьюз пользуется свободой. Ему нравится любоваться талией Роя; он кладет ладонь на его бок — и замирает, ощутив под пальцами шрам. Этого Хьюз не помнит: здесь должна быть гладкая кожа. Чтобы убедиться, что осязание его не обманывает, Хьюз осторожно расстегивает рубашку Роя — и видит шрам во всей красе: неправильной формы, бугристый, явно от ожога. Хьюз готов поклясться, что раньше его не было. Рой приподнимается на локте. — Он появился уже после того, как ты… как ты попал сюда, — негромко говорит он и одергивает рубашку. Хьюз садится рядом. Он не может объяснить, почему его так взволновала находка; он был уверен, что знает тело Роя наизусть, а оказалось… Рой снова ложится, закрывает глаза, и Хьюз принимается заново исследовать его тело, кончиками пальцев ведет по груди — но когда берется за ремень Роя, тот ловит его руку и отводит ее в сторону. — Не стоит, — так же тихо говорит Рой, садясь, — мы не... нам не стоит этого делать. Он легко гладит пальцы Хьюза, касается тонкого кольца на его безымянном пальце. Хьюз смотрит на него с недоумением; Рой вымученно улыбается в ответ. Высвободив руку, Хьюз снимает кольцо и вертит его в руках. Он не обращал на него внимания раньше, а теперь на пальце видна полоска кожи посветлее. — Оно что-то должно значить? Рой кивает. — Влюбленные обмениваются кольцами и клянутся друг другу в верности и вечной любви. Обещают всегда поддерживать друг друга, пока смерть не разлучит их... Ты говорил, это был самый счастливый день в твоей жизни. Хьюз смотрит на руки Роя: тот без перчаток, и на его пальцах нет ни колец, ни полосок незагорелой кожи. — А... где твое? — осторожно спрашивает Хьюз. Рой лишь пожимает плечами. — Ты клялся в верности не мне, — просто говорит он и снова ложится. Хьюз снова смотрит на свое кольцо — а потом, размахнувшись, закидывает его подальше в поле. Он ничего не помнит об этом и не хочет вспоминать. Рой его вполне устраивает — собственно, Хьюз даже не может понять, почему вдруг решил обменяться кольцами с кем-то еще. Неужели нашелся кто-то лучше? Хотя и это тоже неважно. Пока смерть не разлучит их… ну, Хьюз ведь технически уже мертв. Обняв Роя покрепче, Хьюз закрывает глаза до утра; когда небо светлеет, на его пальце снова это кольцо. Они опять едут — серое небо низко-низко нависает над серой степью. Всё то же самое — но Рой толкает его в бок, и Хьюз впервые за день действительно смотрит на дорогу. На обочине стоит какой-то мальчишка и машет им рукой, чтобы притормозили; Хьюз послушно останавливает машину. Мальчишка подбирает костыль и бодро скачет к ним: пустая штанина нелепо болтается, пустой рукав завязан узлом. Рой оживляется, выходит из машины — они недолго что-то обсуждают, пока Хьюз наблюдает за их разговором. Следом за мальчишкой приходит мужчина: такой же длинноволосый блондин, но в очках, и кожа у него — как высохшая земля, вся в трещинах. Жуткое зрелище. Хьюз все же идет к ним — Рой быстро всех знакомит. Мальчишка, Эд, его отец, Хоэнхайм, его брат, Ал; брата нигде не видно, но остальных это не смущает — они говорят с пустым местом, и пустое место им отвечает. Всем, кроме Хьюза. — Им в ту же сторону, — отвечает Рой на не заданный вопрос. — Заведи машину, мы сейчас придем. Дальше они едут впятером — Хьюз по-прежнему не видит Ала, но это смущает его всё меньше. Попутчики рассказывают, что видели во время своих странствий, спрашивают Роя, кого видел он; Хьюз становится невидимкой, функцией — руки на руле и ноги на педалях. Вечером, когда они останавливаются на символический ночлег, ведь никто из них не может по-настоящему устать, Рой уходит поговорить с мужчиной. Хьюз остается наедине с мальчишкой — тот снует по заброшенному дому, который они отыскали, и стучит костылем по скрипучему полу. Он говорит с Хьюзом так, будто они знакомы, но когда Хьюз пытается спросить об этом, мальчишка замыкается в себе. Хьюз терпелив, а мальчишка не очень — на пятое повторение того же вопроса он отвечает взрывом. — Какой смысл тебе что-то рассказывать?! — он бьет костылем об пол. — Ты ничего не запомнишь! Мы уже пробовали с другими! Никто не может запомнить больше того, что они должны помнить! Хьюз начинает злиться. — Эй, у меня плохая память, но не настолько! — он встает, и мальчишка… пытается скрестить руки на груди, наверное, но одной рукой не так-то просто это сделать. Он едва не теряет равновесие, но кто-то невидимый подхватывает его и подает костыль. — Ну-ну. Хочешь проверить? — Хьюз кивает, и мальчишка фыркает. — Хорошо. Скажи мое имя. Хьюз открывает рот — и закрывает, не найдя ответа. — Разве ты его называл? — рассеянно спрашивает он. Мальчишка молча уходит на улицу, придержав дверь для своего воображаемого брата. Его слова не дают Хьюзу покоя. Он должен спросить об этом, пока не забыл, и ночью идет к Рою. Тот лежит с открытыми глазами, и в тусклом сумраке — здесь не бывает настоящей непроглядной ночи, — его силуэт кажется Хьюзу ужасно знакомым. Он ложится рядом, находит руку Роя; тот стискивает его ладонь так, что Хьюз почувствовал бы боль — если бы вообще мог ее почувствовать. — Ты помнишь меня? Откуда мы знаем друг друга? Не отвечай вслух, просто кивни. Рой кивает. Он смотрит в потолок, и Хьюз невольно вспоминает черные бездны, которые Рой раньше прятал под очками. Теперь ему незачем носить очки, незачем носить перчатки — раны на руках затягиваются, и скоро их не будет видно совсем. Хьюз сглатывает; он хочет узнать, очень хочет узнать. — Ты рассказывал мне об этом? — неуверенно спрашивает он. Рой снова кивает, и Хьюз молча обнимает его. Они лежат так до утра — Рой не двигается с места, словно окаменел в объятиях Хьюза; Хьюз прокручивает в голове все их разговоры и не может вспомнить ни одного раза, когда они говорили бы о прошлом. Мальчишка, черт бы его побрал, был прав. К утру Хьюз не может вспомнить, о чем он говорил вчера с мальчишкой. Хьюз ведет машину туда, куда тянет его самого, а остальные не пытаются что-то исправить — значит, цель у них одна и та же. Хьюз, правда, понятия не имеет, что это может быть за цель. Еще один невидимка? Новая рука для мальчишки? Пассажиры о чем-то разговаривают: мужчина спорит сам с собой на разные голоса, мальчишка рассказывает историю — до того, как отправиться в путь, они жили с кем-то вместе. С кем-то, кого они знали, но она не узнавала их. Неважно, сколько раз ей рассказывали: она всё забывала, — и мальчишка шмыгает носом. — Нам пришлось уйти, — говорит он, пиная кресло Роя. — Мы... мы каждый день рассказывали ей и каждый день теряли снова. Мужчина согласно кивает. — Она помнила мое имя, но больше ничего, — он тяжело вздыхает. Рой смотрит в окно; Хьюз хочет коснуться его руки, но одергивает себя и вместо этого переключает передачу. — Тебе тоже придется уйти рано или поздно, — мужчина кашляет, и Рой резко выпрямляется. — Я знаю, — мрачно отвечает он. Пассажиры на заднем сиденье переглядываются, а Хьюз делает вид, что ничего не слышал. Это было ожидаемо — Рой же говорил, что им придется расстаться. Всем приходится рано или поздно. Но, может, у Хьюза получилось бы задержать его?.. Или уйти вместе с ним. В конце концов, что он теряет? *** Им приходится бросить машину. Дальше они идут пешком — мальчишка на своем костыле возглавляет группу, Хьюз замыкает: он смотрит на спину Роя и пытается как-то... привести свою память в порядок. Он помнит слишком много и слишком мало; это здорово его путает. Спрашивать Хьюз не хочет: мальчишка, хоть и знает его, вряд ли в курсе подробностей, а лишний раз бередить память Роя просто жестоко. Они были близки, это ясно, а потом... потом что-то случилось. Они идут, пока перед ними не вырастает дом — ветхий, как и большинство домов, в которых они побывали; разглядывая его, мальчишка замирает на месте, и Хьюз подходит ближе: зов его не обманул, именно это место они искали. Выходит, они наконец доехали, и... кто знает, сколько еще здесь пробудут. Мужчина открывает дверь. Внутри кто-то надрывно то воет, то скулит — от этого у Хьюза мурашки по коже. Он заходит в дом первым: Хьюзу почему-то кажется, что ему уже нечего бояться. С ним ничего не может случиться, а вот насчет остальных он не так уверен. Идя на звук, он выходит в большую комнату и останавливается на пороге. Вой смолкает; силач поднимается с пола и сжимает кулаки. В центре комнаты, прямо на полу, сидит женщина. Поджав ноги, она плетет вокруг себя паутину из непонятных символов, вписанных друг в друга кругов — прочерчивает линию за линией. На Хьюза она не смотрит. Только когда он отступает на шаг, и под его ногой скрипит половица, женщина поднимает голову. — Наконец-то, — она кладет мелок. — Долго же вы сюда добирались. Они свои, — говорит она силачу, и тот покорно возвращается в свой угол. Рой подходит к ней и садится на пол. Они разговаривают о чем-то внизу, когда Хьюз уходит на второй этаж, ложится на пол, вытянувшись во весь рост, и пытается уснуть. Он пытается понять, что не так — его не покидает чувство какой-то неправильности; но спустя ещё полночи до него все же доходит. Зов исчез — его больше никуда не тянет. Вряд ли дело в том, что он должен оставаться здесь, скорее... он просто стал не нужен. Доставил кого надо куда надо — можешь идти на все четыре стороны. Что с ними будет дальше, уже не должно его волновать — но всё еще волнует. Голоса на первом этаже становятся громче: они забывают о его присутствии, с неясной грустью думает Хьюз. О силаче они тоже забывают — он приходит наверх, потерянный, полубезумный, и Хьюз садится рядом с ним. Говорить им не о чем — Хьюз немного сомневается, что его новый знакомый вообще умеет говорить; так что они сидят молча, и Хьюз жадно ловит обрывки разговора внизу. Он слышит немногое, а еще меньше понимает. Внизу планируют, как им всем выбраться отсюда — им пятерым, считая невидимку. Хьюз и силач в расчет не идут — точнее, силач должен отправиться за ними неясным способом, а Хьюз... — Ему там не место, — говорит мальчишка, и остальные соглашаются. Рой молчит, и Хьюз воображает, как тот скрипит зубами. Или он тоже согласен? Вдруг он кивнул? Что Хьюз понимает, его не радует. Он не такой, как остальные: они оказались здесь случайно, по воле какого-то безумца в его кошмарной попытке стать богом, — а Хьюз именно здесь и должен быть, в этом странном пустом мире. Назад, где бы он ни был до этого, ему дороги нет. Даже Рой это признает: он по большей части молчит, а когда говорит, его голос звучит глухо; кажется, он единственный помнит, что Хьюз всё еще в доме и может их слышать. Им придется расстаться — «снова» придется расстаться, а Хьюз даже не помнит, как они расстались в тот прошлый раз. Рой помнит, но не пожелает рассказывать. Внизу продолжают говорить, наверху продолжают слушать. Пятеро собираются уходить вместе, иначе не выбраться: как пришли, так и уйдут. Все остальные должны последовать за ними. Их не должно здесь быть — этих пятерых, а вместе с ними и еще толпы народа. Хьюз даже понимает, кого они имеют в виду: здесь в последнее время много новичков, не понимающих, как этот мир устроен; Хьюз не считает себя старожилом, но новеньких — пришедших недавно — он вычисляет на раз. Ему сложно не смотреть свысока на тех, кто до сих пор не понял: чтобы оказаться здесь, им всем пришлось умереть. Значит, они заберут с собой всех новичков? Рой уйдет, а Хьюз снова останется один. Хьюз не хочет оставаться один — среди людей, которых он не помнит, в мире, где ему некуда пойти и нечем заняться. Он даже не помнит, чем занимался до прихода Роя: кажется, что всегда ждал его прихода, а когда Рой наконец явился, они сразу отправились в путь. Но как попросить его остаться? Удержать силой и вечно помнить, что Рой здесь не по своей воле? Убить его и надеяться, что Рой возродится в этом мире? Тут никто не умирает, не болеет, никто не рождается — новички просто появляются сами по себе, без всякой системы. Голоса становятся тише, но спор — оживленнее. Хьюзу надоедает слушать, и он снова ложится на пол. Когда за окном начинает светлеть, Рой бесшумно проходит по обычно скрипучему полу и ложится рядом с Хьюзом. Между его бровями залегла морщинка, уголки рта опущены. Хьюз притягивает его к себе и старается не думать, как легко перерезать ему горло, сломать шею, сжимать ладонь на горле, пока Рой не сможет больше вдохнуть. Пока не останется здесь навсегда. Завтра он попросит, непременно попросит — конечно, Рой откажется и всё равно уйдет, но так Хьюз успокоит совесть: он ведь попытался, а Рой сделал свой выбор. «Завтра», впрочем, уже здесь — Хьюз перебирает волосы Роя, пытается запомнить. Он боится, что стоит Рою уйти, как Хьюз сразу же его забудет. Ведь он не помнил Роя до его прихода — так что с чего бы Хьюзу помнить, когда Рой вернется в свое «туда». Рой не остается с ним надолго: снова идет вниз, обсуждать план. Хьюз тоже спускается — он стоит у открытой двери, наблюдая за ними всеми. Женщина рисует что-то на полу, а когда она встает, Хьюз не может оторвать взгляд от ее запавшего живота — как будто из него вынули всё, что могло там быть. Почему, интересно, только у Роя заживают раны? Может, это знак того, что ему не нужно уходить?.. Или Хьюз просто видит то, что хочет видеть? Он помнит, как Рой впервые снял темные очки — провалы глаз заворожили Хьюза, хотя ему стоило бы испугаться; теперь Рой снимает очки без опасений, по нему и не скажешь, что когда-то его глаза были безднами, поглощавшими свет. Раны на его ладонях кровоточили, когда он только пришел к Хьюзу; но теперь даже Хьюз не всегда может точно сказать, где именно они были. Время идет там, где не должно быть никакого времени. Что это значит? Мальчишка ловит его взгляд. Хьюз быстро извиняется и уходит на улицу. Солнце не светит; серое небо совершенно игнорирует его проблемы. Хьюз прибавляет шаг, но ничего вокруг не движется: он идет на месте, не в силах отойти от дома, как бы не старался. Обойти дом получается, но выйти за пределы зачарованного круга — никак, словно что-то не пускает его. Все больше непонятного; когда Хьюз кидает камень, тот отскакивает от невидимого препятствия. Похоже, идти отсюда некуда. Когда из дома выходит мужчина, Хьюз просит его выйти за круг. Мужчина удивленно смотрит на него, но подчиняется: его круг выпускает без проблем. Хьюз, впрочем, не возвращается в дом до темноты: он смотрит на небо, на уродливый закат — как будто кто-то пытался объяснить творцу их мира, как должны выглядеть закаты, но тот ничего не понял. Хьюз не хочет вспоминать про план: он слышал, что они собираются закончить все уже завтра. Осталась всего одна ночь, а утром Рой уйдет — и вместе с ним уйдет всё, чего Хьюз не помнит и что не хочет терять. Голоса смолкают. Рой выходит на крыльцо и садится рядом с Хьюзом. — Всё решили? — Хьюз легко приобнимает его, притягивает к себе, и Рой кладет голову ему на плечо. — Да. Завтра, как рассветет... Надеюсь, всё получится. Хьюз только кивает. Он не может пожелать удачи — знает, что так будет правильно, но... Они сидят в молчании, пока Рой не встряхивается резко, будто на что-то решившись. Он вытягивает из кармана перчатки и протягивает Хьюзу; тот с благодарностью принимает подарок. — Я хочу, чтобы они остались у тебя, — Рой сам неловко обнимает Хьюза, — чтобы они напоминали тебе… хоть о чем-то. Хьюз кивает. — Спасибо, — серьезно говорит он. — Я постараюсь не забыть. Пойдем наверх, тебе стоит отдохнуть хоть немного. Они устраиваются на полу второго этажа — Рой закрывает глаза, и Хьюз легко целует его веки. Он снимает кольцо, стараясь зачем-то, чтобы Рой ничего не заметил, и прячет в карман; вместо этого Хьюз сжимает в руке перчатки. Так проходит их последняя ночь: Рой мерно дышит рядом, пока Хьюз пытается запомнить его в мельчайших деталях. Утро, кажется, наступает позже обычного — мальчишка тыкает Хьюза своим костылем, и тогда им с Роем приходится подняться. Заметив перчатки, что Хьюз до сих пор держит в руке, мальчишка фыркает, но ничего не говорит, с трудом спускается по лестнице, опираясь на невидимого брата. Рой молча идет следом. Хьюз тоже спускается вниз, но проходит мимо той комнаты, где уже собралась пятерка. Вместо этого он выходит на улицу, ложится в траву и смотрит в серое небо. Из дома слышны голоса, но Хьюз старается не слушать. Наконец они начинают — Хьюз видит синие вспышки, и небо расползается на глазах, как старая ткань, которую слишком сильно потянули. То же происходит и с травой, и с самим домом; Хьюз снова ощущает зов — но в этот раз в десятки, в сотни раз сильнее, чем прежде. Тело становится невесомым, и Хьюз закрывает глаза. *** Он просыпается в кромешной темноте и пытается поймать за хвост ускользающий сон, но бесполезно — уже через несколько секунд он помнит только багажник машины, забитый всяким дерьмом. Зачем ему во сне нужно было столько оружия? О чем вообще был этот странный сон? В гробу пахнет влажной землей, и Хьюз щурится, даже зная, что ничего не увидит. Его, конечно, хоронили без очков; пошарив по карманам, Хьюз находит перчатки и обводит пальцами вышитый на них круг. Может, это был не сон? Может быть. Стоит спросить кого-нибудь. Но для начала — для начала ему придется воскреснуть и узнать, для чего он вообще умирал.