Разбита.

      Третий бокал был лишним. Комната вдруг превратилась во вращающуюся карусель с беспорядочно двигающимися телами. Еле держась на ногах, я протискиваюсь через толпу танцующих к выходу. Голова раскалывается от выпитой бутылки коньяка и отнюдь не радостных мыслей. За что? Скажи мне, я решительно не понимаю тебя!       Я так верила в красочный мир, где мы непобедимы! Ты всегда говорил мне об этом. Ты единственный верил в меня, когда надежды не оставалось. Когда меня мучали непрекращающиеся кошмары, ты приходил и обнимал меня, трясущуюся от рыданий, и шептал успокоительные слова. Ты был для меня целым миром.       В том-то и дело, что был. Как ты мог покинуть меня?! Покинуть тогда, когда мой тщательно выстроенный и радужный мирок разрушался, как карточный домик? Когда сделать следующий вдох было куда сложнее, чем кажется на самом деле? Когда даже существовать не хотелось?       А ты всегда был эгоистом. Таким чертовски красивым и милым. Моим эгоистом. Я знала, что когда-нибудь это все же скажется на наших отношениях. Но не рассчитывала, что именно в этот момент.       Понимаю, что еще один шаг и я просто свалюсь. Мутным взглядом ищу, за что бы зацепиться. Облюбовав лиловый, обитый бархатом, диванчик, я опустилась на мягкие подушки. Сил плакать не было. И слез не было. Куда же они все подевались, когда так нужны?! И эта горечь отдается металлическим привкусом во рту и жгучим пламенем в грудной клетке, выжигающим остатки разбитого сердца.       А как же твои слова и чувства? Неужели все это тоже было ложью? Боже, если бы я только знала, то никогда бы не опоздала на пару в университет, решив проспать еще пять минуточек. И ты, возможно, не врезался бы в меня тогда, уронив стопку тяжеленных книг мне на ногу. Тогда все было бы хорошо. Было бы прекрасно. Но не крышесносно. Не так, как с тобой.       Я ведь тогда была жизнерадостной девочкой с двумя косичками, которая до ночи зачитывалась книжками о любви, и не знала, что такое предательство. Знаешь, ты тогда меня поразил. Глубоко-глубоко и неимоверно точно. Прямо в сердце. Запал в душу в тот же самый момент, когда я взглянула в омут твоих лазурных глаз.       Ты был впечатляющим. Моя первая и единственная любовь принесла мне столько счастья и ощущения полета, только благодаря тому, что рядом со мной был именно ты. И столько всепоглощающей боли, во сто крат превышающей радость, что хочется кричать.       Девочка-лето. Твоя. Куда же она ушла, оставив лишь свою оболочку? Она ушла вместе с тобой, когда ты вдруг решил полететь с двадцатого этажа. Что же руководило тобой тогда? Тебе не хватало меня, моих улыбок и поддержки? Неужели ты не понимаешь, что ты просто не в праве был решать за меня, справлюсь ли я с твоим недугом или нет? Мы вместе преодолели бы все, потому что мы непобедимы.       Знаешь, а твой серый шарф до сих пор висит дома. У нас дома. И кружка с недопитым кофе и отколотой ручкой стоит на журнальном столике. И твоя небрежно брошенная белоснежная рубашка. Я надеваю ее сразу же, как прихожу в дом. Она пахнет тобой. Потом включаю нашу любимую музыку на твоем навороченном музыкальном центре и танцую. Для тебя. Я знаю, что ты видишь это оттуда. И улыбаешься, потому что я не танцевала на большой сцене с того самого страшного дня. Дня, когда рухнули все наши с тобой надежды. Дня, когда я узнала, что ты болен. Страшно болен. И счет твоей жизни идет не на годы или месяцы, а на дни и недели.        - Максимум две недели, – поправив старомодные очки, произнес сухопарый доктор. – Мы сделали все, что смогли. Очень сочувствую Вам. Проведите это время рядом с ним. Он не должен умереть один.       Вот ты и не умер один. Вместе с тобой из этого мира ушла и я.       Чувствую легкое похлопывание по плечу. Оборачиваюсь и вижу смутно знакомый профиль. Перебираю в памяти все возможные варианты и не вижу ничего подходящего, кроме, разве что, одного.       Мой рот открывается в безмолвном крике, а глаза полны ужаса и непонимания. Ты оборачиваешься и твои губы растягиваются в безумно любимой усмешке. Не веря, я провожу пальцами по гладкой коже лица, пропускаю шелковистые черные, как смоль пряди сквозь пальцы и не замечаю, как вдруг начинают катиться слезы.       Его улыбка превращается в нежную и заботливую, а глаза горят желанием успокоить меня, дать мне защиту. Он поднес ладонь к моему лбу и с обеспокоенным выражением лица поцеловал.        - Милая, да ты же вся горишь! Сколько раз я говорил тебе не выходить на улицу без шапки? Знал ведь, что ты заболеешь, стоит только легкому ветерку подуть в твою сторону.       Я, не воспринимая его слова, смотрю в одну точку, шепча:        - Нет, нет, этого не может быть. Ты умер. Тебя нет рядом. И больше никогда не будет.       Заметив, что я не слышу его, он взял мое лицо в теплые ладони и нежно поцеловал. Каждая клеточка моего тела будто засверкала тысячами огней, а губы, впервые за эти два месяца, изогнулись в лучистой улыбке. Нет, я больше не сломана. Он исцелил меня. Он рядом.       Оторвавшись от пленительных губ родного человека, я восхищенно смотрю на его слабую улыбку и вижу, что он совершенно изможден, темные круги залегли под глазами, а лицо приобрело мертвенную бледность. Но, не теряя вновь обретенной надежды, я спрашиваю:        - Теперь же ты никуда не уйдешь? Правда? Останешься со мной?       Его улыбка угасла также внезапно, как и появилась. Глаза наполнились слезами, а дрожащие пальцы нервно барабанили по матовой поверхности стоящего рядом столика.        - Мое любимое лето, я пришел попрощаться с тобой. Больше ты меня не увидишь. Я знаю, что ты испытала, и так сожалею, что не поставил тебя в известность о своем решении. Но я не исправил бы ничего, если бы у меня была такая возможность, – здесь он нервно облизал сухие губы, а меня отбросило на спинку дивана, будто ударив током. – Ты всегда была, есть и будешь моей маленькой принцессой, и я буду следить за твоей жизнью с неба. Я так сожалею, что не успел сделать тебе предложение, но я верю, что ты еще встретишь свою судьбу, и я буду счастлив, если будешь счастлива ты.       Я качала головой, не веря и не понимая его лихорадочно произносимых слов. Закрыв лицо ладонями, я вновь дала волю слезам. Вся накопившаяся внутри боль вылилась в бесконечный поток кристальных капель, а внутри тлел уголек, оставшийся от некогда большого и любящего сердца.        - Моя девочка, я не хотел делать тебе так больно, но у меня не было иного выхода. Мне пора идти, скоро рассвет. Это тебе. Прочти. И живи. Дыши всем назло. И танцуй. Ты навсегда останешься жить в моей голове, сердце и душе. Прощай, - смахнув непрошеную слезу, он приблизился ко мне и поцеловал в макушку, а затем растворился в золотистом свете восходящего солнца.       А я, не имея уже никаких сил, взяла исписанный хорошо знакомым почерком листок и красную бархатную коробочку. Дрожащими пальцами развернула бумагу и стала читать:       «Моя хорошая, здравствуй! Я так хотел сказать тебе обо всем раньше, но не смог. У меня не было сил. Я не мог видеть тебя расстроенной и тонуть в омуте твоих печальных глаз.       Я болен. Неизлечимо болен. И мне так чертовски тяжело писать эти строки, любимая, но я должен, иначе ты не поймешь ничего.       С самого детства у меня постоянно болела голова. Это были мучительнейшие боли. Иногда, особенно когда был маленьким, я не мог сдерживаться и кричал. Но я вырос и смог запрятать боль глубоко внутрь, хотя она все равно продолжала давать о себе знать. А потом я встретил тебя, принцесса, и влюбился. Окончательно и бесповоротно. Твои лучистые глаза и неизменная улыбка были моей отрадой, они оградили меня, излечили от постоянной боли. Но на последнем плановом осмотре врач сказал, что опухоль в мозге не операбельна и мне осталось чуть больше месяца.       Я тогда поехал на нашу полянку, усеянную твоими любимыми ромашками и закричал, что есть силы. Во мне было столько отчаяния и горечи, что я не мог никак успокоиться. Затем две последующие недели я исправно делал вид, что со мной все в порядке. Мы с тобой смеялись целыми днями, ели мороженое и сладкую вату и катались со снежной горки. Я старался запомнить тебя такой. Моей самой сильной маленькой девочкой. Девочкой-лето.       Но совсем скоро мне стало совсем невмоготу, а ты догадалась обо всем, но старалась всячески меня поддерживать и опекать, улыбаться и радоваться. Как будто я не слышал то, как ты плачешь от горя по ночам в подушку. Тогда я решился на такой шаг. Я не могу ломать тебе жизнь, лето. Я только все порчу. Но перед тем, как научиться летать с высоты двадцатого этажа, я решил написать это письмо. Я так тебя люблю. Ты не представляешь, милая. Помнишь, я как-то раз сказал, что у меня никогда не было реальной мечты? Так вот. Я соврал. Эта мечта у меня появилась еще четырнадцатого сентября, когда в меня врезалась милая первокурсница со стопкой книг. Ты стала моей мечтой. И я хочу спросить сейчас о самом главном. Давай навсегда, лето? Пусть мы никогда не будем вместе больше,но я всегда рядом с тобой. Ты станешь замечательной мамой и супругой. Я ничего не имею против. Только носи это кольцо в знак моей вечной и неугасающей любви. Пусть оно напоминает тебе обо мне. Прости, что причинил столько боли. Я навсегда твой, принцесса. Будь счастлива. Прощай.»       Крупные капли падали на текст, размывая торопливо написанные строки. Встав, я подхожу к балкону и смотрю на встающее солнце.        - Ты тоже стал моей самой большой и настоящей мечтой. И ради нашей любви я буду сильной. Именно такой, какой ты всегда меня видел, хотя я таковой не являлась. Прощай, родной, и давай навсегда, я принимаю твое предложение. Единственное, о чем я жалею, так это то, что мы так и не смогли прожить счастливую жизнь. Но мы получили гораздо больше, чем многие получают в этом мире. Мы получили любовь и друг друга. А это самое огромное счастье.       Я стояла, встречая новый день, а на моем безымянном пальце поблескивало кольцо. Я разбита, но вновь поднимусь, какими бы ни были тяжелыми обстоятельства, что сломали меня. Я воскресну лишь потому, что у меня есть тот, ради которого нужно жить. Наша история не заканчивается, а я верю в истории, у которых нет конца.