Семья - это они двое

Звук оглушительно закрывшейся двери – похуже криков из преисподней. Он отстукивает в ушах грозным намёком на бесполезность попыток, безысходность и очевидную серьёзность ситуации. Сэм пытается взглядом отыскать предмет вокруг себя, за который может зацепиться, чтобы привести себя в равновесие. Но комната плывёт, как в чёрно-белом калейдоскопе, теряя очертания и ясность происходящего. От пика злости, смешанной с грандиозно щемящей болью в груди, его отделяет только осознание того, что старшему брату сейчас в миллион крат хуже. - Дин, я… - Нет! – он одаривает брата одним из своих суровых взглядов, коллекция которых с каждым новым ранением пополняется. Не важно, реальное оно или всего лишь душевное. - Я только хотел сказать… - хриплый голос Сэма, надламывающийся на гласных, как горлышко ампулы, с характерным, сырым хрустом заставляет Дина ещё больше выходить из себя и испытывать к своей матери чувство, наподобие немецкого hassliebe*. Это жжёт где-то прямо в гортани и горечью оседает на лёгких. - Не смей! Дину хочется сорваться с места и бежать. Просто бежать куда-то, не слыша терзающих сердце тревожных ноток в словах брата, и этого металлического стаккато двери, и бьющей под рёбра речи матери. Матери, которую они обрели. Той самой, по которой скучали всю сознательную жизнь, которой не было рядом тогда, когда это было необходимо, долгожданной, безумно любимой совершенно ни за что. И той, что просто смогла уйти, лишь потому что скучает по прошлой, уже, можно сказать, не настоящей жизни. Дин сносит ладонью стоящую на столе, максимально беззащитную лампу, которая мимоходом разбирается на запчасти, соприкоснувшись с полом. Сэм зажмуривается. Он знает, каково это – когда гнев даже некуда направить. Он не боится Дина, даже хочет, чтобы тот ударил его. Может, даже не раз. Сэм хочет выбить из головы её «я люблю вас», хочет отринуть её прикосновения, горящие на коже и в сердце. Он хочет, чтобы она не возвращалась. Совсем. Мечтает повернуть время вспять и умолять Амару на коленях не возвращать её – ведь это не её мир. Ведь лучше уж светлая память, чем разбитое вдребезги сердце. Ведь лучше помнить идеальный образ, чем слышать, как она уходит, самостоятельно сделав выбор. Дин почти бесшумно оседает на пол. Сэм вздыхает за них обоих и присаживается рядом, облокотившись о стол и прижавшись плечом к плечу брата. - Ей абсолютно наплевать, - выдыхает Дин. – Сэмми, - поднимает солёный взгляд на брата. – Аб-со-лют-но, - он сильно сжимает зубы, словно звуки собственного голоса причиняют ему агонию. – Она не чувствует нас, словно мы чужие. - Дин, её не было столько лет. Мы должны дать ей шанс, дать время… - Нет, только не снова! – сокрушается старший Винчестер. – Не включай своё великодушие. Сам знаешь, семья – превыше всего. - Может, только для нас? Дин запрокидывает голову и нервно сглатывает комок, внезапно появившийся в горле. А ведь действительно: если только для них? Всю свою сознательную жизнь у Дина была всего пара наиболее значимых целей, неких установок, которые вели его сквозь мрак жизни, освещая дорогу тёплым оранжевым светом. Первой, конечно же, был Сэм. Его жизнь, его благополучие и даже его сон были первостепенными потребностями Дина. Он знал, что должен защищать его. Так говорил отец. Сейчас старший Винчестер понимает, что убеждения отца тут не причём. Ему самому было невероятно важно, чтобы с братом всё было хорошо, даже если ему самому будет не очень. Второй целью было уничтожение монстров в память о матери. Именно с неё всё началось. Может, ею и должно закончиться? Когда она вернулась, Дин думал, что теперь жизнь наладится. Солнце будет светить чаще, птицы петь громче, а реки не будут иссыхать. Ведь произошло то, о чём они с Сэмом и не мечтали – она рядом, живая, не постаревшая, почти их ровесница. Мама. Её уход лишил его возможности опираться на что-то доброе в своей душе. Её уход разбил все хрупкие мечты, которые он имел слабость построить. Дин видит, как вода прилива забирает с собой картинки счастливой жизни, нарисованные палочкой на песчаном берегу, и чувствует себя четырёхлетним мальчиком, плохо осознающим, что его мамы больше нет. Его начинают бить током прошлые эмоции, а в нос ударяет запах гари, от которого он в тот год никак не мог отмыться. Ему казалось, что дымом пахнет даже малыш Сэмми, и стирал его одеялко раз пятьдесят. Отец тогда сильно ругался, утверждая, что у младшего может быть аллергия на такое количество порошка. Но Дину было плевать. Он пытался не думать о ней тогда, сосредотачиваясь на брате. Как и пытается не думать сейчас, хоть и эти попытки совершенно не заканчиваются успехом. Он вздрагивает от миражных стуков закрывшейся двери, закрывая глаза и видя перед собой лишь её лицо, обрамлённое светлыми волосами, как нимбом святых. Она была для него всем. Мечтой. Ангелом. Мамой. А теперь от неё остались лишь прошлые воспоминания, подрагивания губ и прерывистые выдохи, с помощью которых он старается унять дрожь, проходящую по всему телу. Сэм уверенно кладёт свою ладонь на его предплечье. Кожа Дина кажется неимоверно холодной, какой никогда в его жизни не была. Сэм удивляется тому, как его горячая ладонь тихо затухает, словно тлеющий огонёк костра, соприкоснувшись с ледяной рукой брата. Кажется, словно все жизненные силы, прежде питавшие того и разжигающие внутри огонь, вытекли через невидимую рану, нанесённую собственной матерью. Дин чувствует тёплое прикосновение брата, и ему чудится, будто он сидит у обогревателя. От этого чувства даже хочется улыбнуться, но Дин знает, что улыбка выйдет кривой. Он всегда считал, что Сэм лучше его. По крайней мере, в учёбе всё было именно так. Сэм усерднее, самобытнее, сообразительней, упрямей. Он умеет прощать – не раз проверяли. И Дину хочется стать им: позволить этой незнакомой женщине обнять себя, понять её и не держать зла. С лёгкостью отпустить… Но Дин не такой. Он не терпит обид, не выносит предательств, не чувствует симпатии к тем, кто его разочаровал. Единственное, что он знает – это то, что он никогда бы не оставил любимого человека. Он никогда не оставил бы брата. Даже если бы для этого ему пришлось пожертвовать всеми остальными членами семьи. - Сэмми… - в его глазах Сэм видит благодарность, радость и уверенность в младшем брате, пересечённые, словно самурайским мечом, тоской и разочарованием по матери. Сэм всегда знал, что семья – это они двое. Вне зависимости от жизни и смерти всех остальных. Только они двое значили всё. Лишь двое. И также Сэм уверен, пока они вместе – они со всем справятся. И он-то уж точно не собирается никуда уходить, почти потеряв брата, пережив муки скорби в плену, и вновь обретя его, живого, здорового, хоть и не такого греющего, как обычно. Сэму хочется в кои-то веки помочь ему, сказав что-то очень важное. Ему хочется, чтобы слова имели смысл. Чтобы они в действительности имели лечебный эффект и показали то, что ярким адским пламенем горит в его огромной душе. - Я знаю, Дин. Я тоже тебя не предам.