Трое

С самого волнующего возраста в мире — с шестнадцати лет — Виктор знал, что неправильный. Когда ровесники радостно демонстрировали всем имя своего соулмейта на запястье, Никифоров носил кофты с длинными рукавами, чтобы никто не заметил. Конечно, ему, как подающему надежды фигуристу, приходилось носить открытые костюмы: тогда в ход шли тональные крема, пудры и другие косметические средства. Неудивительно, что спустя столько лет, никто все еще не знал, что красуется на его запястье. Тогда — в шестнадцать — Виктор был ошеломлен двумя именами, проступившими на руке. Он помнил, как всхлипывал в подушку всю ночь, пусть и считал такое поведение недостойным для мужчины. Но ничего с собой поделать фигурист не мог, видя одно имя — мужское — на русском и какое-то еще то ли на японском, то ли на китайском. Виктор тогда еще не знал, но уже был уверен, что тоже мужское. На то, чтобы смириться, ушли года, и фигурист был рад, что встретил их уже в зрелом возрасте. Он сам не мог представить, что натворил бы, узнай соулмейтов раньше. Но даже спустя одиннадцать лет, Виктор смог только делать довольно убедительный вид, что не узнает. И если Плисецкий еще ничего не подозревал, ввиду своего пятнадцатилетнего возраста, то Юри Кацуки был жутко расстроен, что один из его соулмейтов ведет себя по отношению к нему ни дать ни взять отвратительно — но ладно, тот еще был юн и даже не знал о них, а вот поведение Никифорова доводило до зубного скрежета. Виктор ласково смотрел, отшучивался при первом знакомстве, а потом и вовсе испарился, утащив за собой Юрия. Тогда-то Кацуки, угнетенный проигрышами и своими ненормальными соулмейтами — хотя, чего он еще ожидал от русских мужчин? — решил бросить катание. Виктор отреагировал на его решение бурно, но вот только об этом никто так и не узнал. А через год появилось видео. Видео, на котором Юри исполняет его программу и которое стало спусковым крючком. В конце концов, даже сам Виктор знал, что поборет свою легкую гомофобию, привитую, кажется, с молоком матери, и страх таких отношений. Поэтому через пару лет после получения имен, он упорно учил японский, а потом заставил учить его и русского восьмилетнего мальчишку, которого взял под своего крыло, стоило узнать его имя. Следующие месяцы превратились в яркий калейдоскоп событий: прилетев в Японию и став тренером Юри, Виктор всеми силами старался добиться расположения японского фигуриста. Но выходило это с трудом — Юри может и был жутким фанатом своего соулмейта и, конечно же, любил его, но вот так просто простить ту игру в «прозопагнозию*», не мог. Но лед все же тронулся, особенно после отъезда Плисецкого. Виктор и Юри не обсуждали это вслух, но как-то кинутый ими одновременно взгляд на блондина, а потом друг на друга, выразил все. Юра был слишком вспыльчив, заносчив и, что важнее всего, юн. Виктор помнил свою реакцию и мог только представить, как отреагирует темпераментный юноша. Этот год парни решили не становиться ближе, чем друзья, ожидая пока подрастет их последняя — третья — часть. И это было самым правильным решением за всю их жизнь. Юрий практически неизменившийся внешне, но получивший в шестнадцать свои надписи на запястье, примчался из России в Японию первым рейсом, крича на встретивших его мужчин, что те — старые извращенцы, и что он не хочет иметь с ними дела. Впоследствии и Виктор, и Юрий отказывались переводить японцу то, о чем тогда сгоряча голосил на русском Плисецкий. Но, наверное, это уже было неважно, ведь той ночью Юрий стонал в объятиях двух невероятно родных — пусть временами и раздражающих — мужчин и, кажется, впервые в жизни был абсолютно счастлив.