Боль

      Стивен ещё никогда в жизни не чувствовал такой боли. Штифты впивались в плоть, полностью обездвиживая, но дело не в этом. Осознание того, что он уже никогда больше не сожмёт в своих тонких пальцах скальпель, да что там – вообще не войдёт в операционную. Это было действительно больно.       Какого чёрта? Этот вопрос не давал Стрэнджу покоя. Лёжа там, на казённой жёсткости больничного постельного белья, он раз за разом закрывал глаза, стараясь вспомнить тот самый момент – момент, когда его жизнь разделилась на яркое «до» и жуткое «после». Момент аварии.       Какого чёрта он тогда напился?       Какого чёрта сел за руль?       Какого чёрта подушки безопасности ни черта эту самую безопасность не обеспечивают?       Кристина как-то обмолвилась, что главное – он выжил. «Ты будешь жить!» – вот что она сказала. В тот момент Стивену впервые захотелось ударить женщину.       Жить. Он будет жить! Какая горькая ирония!       Как объяснить ей, посредственному врачу, что это – не жизнь, а существование мелкой бактерии, вируса, способного жрать и множиться? Хотя, как иногда, в моменты особой горечи, казалось Стрэнджу, именно этого хотелось верной Кристине – колечко на безымянный палец, дом на Лонг-Айленде, маленькие светловолосые головки на кроватках в детской. Полноту картины обычно дополнял золотистый ретривер, но дальше Стивен предпочитал не думать, потому что, как правило, в этот момент просыпалась совесть, и он тут же начинал считать себя неблагодарной свиньёй. Хотя, совести хватало тоже не на много. Её – как и все остальные ощущения – заглушала боль.       Сон облегчения не приносил.       Сны доктора Стрэнджа были наполнены чёрной пустотой, чавкающей, булькающей, словно огромное мрачное существо, мерно пожирающее его жизнь. Тьма ревела автомобильным двигателем, стучала по крыше перевернувшегося авто крупными каплями дождя, гудела ледяными горными ветрами и медными восточными колоколами, звенела тысячами стеклянных осколков, отдавала эхом хора человеческих голосов, кричащих в безысходном ужасе последнего мгновения жизни… Правда, было в этом мраке и что-то, чего Стивен всё никак не мог увидеть, зацепить хотя бы краешком своего сознания. Что-то светлое, что-то по-женски тёплое… Что-то, носившее имя Клеа.       Он безуспешно старался вспомнить, во сне ему всегда очень хотелось увидеть её – но всё, что он видел – это копну белых, по-неземному белых волос. Слышал мягкий голос, что-то упорно шептавший ему. Всё это обрывала боль – ведь именно тогда, когда она заговаривала со Стивеном, он просыпался. Снова в больничной кровати, снова за окном бесконечная серость будней, снова штифты и разбитая, покорёженная жизнь.       Умереть – вот, казалось бы, самый логичный выход. О, как же он жалел, что не погиб на той скользкой дороге! Как жалел, что не умер на операционном столе позднее. Сколько раз хотел, чтобы боль, наконец, ушла, чтобы, чтобы…       Стивен взглянул в окно. Большинству людей не дано знать, когда придёт он – их последний день. Но нейрохирург доктор Стрэндж – не из числа большинства. Сегодня он умрёт. И неважно, что придётся совершать нелепые, абсурдные телодвижения, пытаясь дотянуться ногами до прикроватной тумбочки, в которой Кристиной неосмотрительно оставлен запас болеутоляющего. Было бы желание – а желания у него, видит бог или кто там, наверху, в избытке.       Боль должна уйти. И он уйдёт вместе с болью.       Стивен прикрыл глаза, задыхаясь, рвя зубами упаковку.       — Стойте! – внезапный женский крик подействовал на него словно пощёчина. Удушающая волна стыда заставила Стрэнджа покраснеть. Но её тут же сменил закипающий гнев.       — Пошла вон! – заорал он, отплёвываясь, распахивая глаза и… Замолчал, поражённый.       Схватив его за ворот больничной рубашки, наклонившись вперёд, яростно сверкая глазами и задевая его лицо растрепавшимися белыми – неестественно-белыми – волосами, замерла молодая женщина.       — Ты будешь жить. Будешь терпеть свою боль. Ты нужен этому миру, Стивен Стрэндж! – сказала она, отбрасывая пряди волос назад. Что-то хищное, по-птичьи хищное было в этом жесте, но Стивен понял, что ему всё равно. Её волосы манили, хотелось пропустить пальцы, словно гребень, через эти пряди, сжать и притянуть за них ближе к себе.       — Этому миру нужен не я, а волшебник, – сказал он – просто, чтобы что-то сказать, вся ситуация казалась настолько неуместной и глупой, что дальше – некуда.       Она рассмеялась и, легко оттолкнувшись от кровати, наклонилась, чтобы поднять рассыпавшиеся на пол медикаменты.       — Волшебник, и в самом деле, нужен. Так почему бы им не стать?       Он ещё долго не мог уснуть, вглядываясь в огни тёмного города за окном.       Жить доктор Стивен Стрэндж будет – в конце концов, хотя бы просто для того, чтобы пропустить пальцы через белые волосы странной девушки по имени Клеа, подарившей ему сегодня эту самую жизнь.