Soul mate

На тонком запястье вместе с вязью иероглифов растекается боль и кровь. Его имя здесь. Короткое и резкое, как взмах катаной, и от него тоже не увернуться, не отбиться — оно уже под кожей. Соулмейт у Узумаки Наруто появился относительно недавно, но уже успел одним своим наличием больно ударить по нервам, сбить с толку — впервые в жизни. И ни с кем не хочется делиться, да и зачем? Эта боль и ответственность за неё принадлежит ей. Джинчуурики девятихвостого действительно не ожидала, что будет кому-то парой. Считалось, что если имя избранника или избранницы не появится лет в тринадцать, через несколько недель после дня рождения, то его уже и не будет. Это могло быть из-за того, что человек умер раньше или его вообще нет, не родился ещё, или просто он не нужен, не случится, не пригодится… По статистике такие одиночки умирают обычно не позднее тридцати, и Наруто со временем как-то даже свыклась с этой мыслью. Наруто целых восемнадцать лет жила только с Курамой внутри, и ей было хорошо, а тут — снегом на голову, сезонной мигренью, судорогой… Она теперь, вот прямо сейчас, вдруг — чья-то. Кому это уже надо, а? Руку в очередной раз скрутила такая жгучая боль, что Узумаки не могла заснуть всю ночь: ворочалась на кровати, без толку глотала снотворное, смотрела телевизор, заедая горечь осознания едва тёплым заварным раменом. Под утро имя кровоточило так, что бинты промокли насквозь и испачкали её любимую простынь с жабами. Расстроено хмыкнув, Наруто подумала, что так, по-глупому, вполне можно умереть от недостатка крови — не ей, конечно, у Курамы-то под крылышком, но вполне. Первая неделя у соулмейтов всегда ужасна, но не до такой же степени! И представить трудно, что Гаара сейчас мучается точно также. Как ему, должно быть, непривычно ощущать пульсацию под кожей, смотреть на эти несчастные иероглифы её имени. Песчаная защита его на этот раз не спасла. Наруто по-человечески его жаль. Она устало выдохнула и направилась в ванную, на ходу поправляя упавшие лямки ночного топа. Включила кран в раковине и подставила запястье, дрожащими пальцами убирая липкие бинты, кривясь, закусывая губу и шепотом матерясь. Опять нужен бинт. Доставая последний моток из старой аптечки, куноичи пришла к выводу, что пора бы выйти-таки на улицу и купить десяток упаковок, и сакэ немного — промыть душевную ранку. Куноичи грубо стерла ладонью прозрачные росчерки слёз на щеках. Раньше она улыбалась, а сейчас ей хотелось напиться вдрызг и забыть обо всех этих осточертевших сказках о соулмейтах. Об этой чёртовой предназначенной Ками-сама любви. Ну зачем это Героине Четвёртой Мировой Войны Шиноби? Она мало рыдала, когда теряла на фронте близких? А теперь ещё и страдать от безответной любви. Она ведь для него только друг, верно? «Гаара.» Гаара, Гаара, Гаара. Генерал Объединённой армии, бывший джинчуурики, талантливый политик. Гаара. Молодой, светлокожий, с волосами цвета крови. Гаара. Человек, который в двенадцать лет чуть не убил её сокомандницу, человек, который был согласен на ликвидацию её сокомандника. Он просил одуматься, умолял не гнаться за Саске, он смотрел ей в глаза умоляюще, он говорил с ней, «как с моим лучшим другом», — то есть, не признавая её, Наруто, даже как девушку: для Гаары блондинка была кем-то, к кому, очевидно, не захочется потянуться за поцелуем даже спьяну, так какие же они соулмейты? Наруто могла поверить, что ей просто приснился дурной — немного желанный, но всё же дурной, обидный сон, где она реально могла на что-то надеяться, но ведь это же просто смешно. До истерики — смешно. Наруто бинтует руку и хрипло смеётся. Абсурд. Гаара и Наруто. Вместе. Взаимно. Навсегда. Узумаки сколько угодно могла твердить, что они — лучшие друзья, а потом краснеть ушами, потому что никто вокруг, кроме Гаары, ей не верил. Они понимали друг друга, верно, они были духовно близки, их тянуло, но со стороны бывшего джинчуурики эта тяга была совершенно иной. Очевидно. Под панцирем песчаной защиты Гаара оказался очень чутким и добрым человеком, но на безопасном расстоянии. Ни одного намёка, ни одного прикосновения. Наруто не лучше: могла бы уже и рискнуть, решить вопрос словами, успокоить себя каким-никаким ответом. Но о любви разве говорят? А что вообще такое любовь? Спасибо счастливому детству, папаши-Каге, спасибо, что научили!.. Наруто с Гаарой не будет разговаривать, если он не заговорит первым сам. Узумаки-то трусиха. Узумаки бы подраться с кем-то, пошутить, потупить — это к ней, а выслушивать, как, очевидно, Гаара недоволен их связью — уж увольте. Это знание и так режет без ножа. Бабка Цунаде даже противиться не стала, молча отправила блондинку домой на целый месяц: у самой на запястье уже поблёкшее имя Дана Като, после его воскрешения, отчего-то стало насыщенно-чёрным, и она всё понимала. «Беги, если хочешь. Но если осталась, никогда не привязывайся — иначе всю жизнь, как собака на цепи, просидишь…» Джинчуурики завязала лёгкий узелок на руке, раздумывая над словами Сенджу, уже пожившего своё, сломанного человека. Наруто было страшно стать такой же, страшно, только забыв лицо любимого, вспомнить его вновь — потому что это будет всего лишь миг, даже не полжизни. Увидеть его в луже крови, умирающим, или свирепым и недовольным вашей связью, увидеть его, добровольно уходящим от тебя… Можно ли придумать что-то хуже? — Хочу увидеть его. — пробормотала Наруто. — Но мне всегда будет мало. Гаара в отражении зеркала, за её спиной, болезненно нахмурился: — Твой дом не защищён никаким барьером? Почему я проник сюда так просто? Узумаки открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба, не сразу додумалась даже обернуться, довольствуясь отражением Казекаге в заляпанном зеркале. Его большие бирюзовые глаза были строгими, колючими, а её — отчаянными. Прислонившись копчиком к ледяной раковине, Наруто обняла плечи руками, нелепо пырясь в пол. Гаара упрекает её в том, что в её доме всё равно нечего красть? В родной деревне она никого не боялась, да и от этих барьеров один только геморрой. — Просто я никого не боюсь, даттебайо. — Ты дрожишь. Наруто непроизвольно фыркнула: — От страха, по-твоему? Курама предупредил бы, грози мне опасность. Курама молчал, когда красноволосый нагло рассекал пространство её ванной комнаты, когда остановился на расстоянии меньше вытянутой руки. Наруто облокотилась на раковину, пытаясь показательно отдалиться, хотя всё внутри неё стонало: «Ближе, ближе.» Она почти не одета, вообще-то, и правила приличия для пыльного с дороги Казекаге и для обычного шиноби были одинаковыми. Он должен был держать дистанцию. Стоять на пороге, дождаться разрешения войти, снять обувь, тактично отвернуться от девушки, одетой в домашний топ и неприличной длины шорты (если это вообще были шорты). Но вместо этого он схватил её за ноющее запястье, недовольно поджимая губы и затуживая узелки повязки. Его пальцы и ресницы дрожали, и резковатые движения выдавали его настоящую нервозность. А может, дело было в боли. Он ведь тоже её чувствует. — Ты пришёл. Я не ожидала. Спасибо, — блондинка шмыгнула носом и подалась вперёд, смыкая ладони в замок за его спиной. Казекаге дышал ей в макушку, немного сбито, но с каждой секундой всё ровнее и тише. — Не за что. — Мне… теперь не так больно, — она отодвинула голову: хотела заглянуть в глаза, но не решилась, уткнулась носом в плечо снова, но Гаара успел заметить, как её лицо и уши побагровели от смущения. — Мне тоже. Что ты имела ввиду, когда говорила, что тебе всегда будет мало? Когда Гаара смотрел на Наруто, ему хотелось трогать её. Волосы, лицо, руки — неважно. Она была тёплой, как солнце, и грела его изнутри одним только упоминанием о себе. С ней происходило то, чего Гаара так боялся: он боялся, что она расстроится из-за этой связи. Посмотри на неё: эти круги под глазами, эти болезненно-блестящие синие глаза, рассеянный взгляд. Она никогда такой не была. Но сейчас… её горячее тело, прижатое к нему. И ей уже не больно. Может, не зря он пришёл? Может, зря рассчитывал на то, что это будет их последняя встреча? — Не хочу терять тебя, Наруто, — Гаара прикрыл глаза, вдыхая запах её волос, и бессознательно сжал пальцы на её спине — и не заметил, как обнял, как его буквально притянуло к ней, привязало, прижало. Темари и Канкуро даже не знали, что уже несколько дней их брат несчастен, что ему больно, что он боится. Каждая встреча с этой блондинкой была для него пыткой, но он не хотел, чтобы она заканчивалась. Когда Наруто говорила размытое: «Ещё увидимся!» и махала ему рукой, отворачиваясь, Гаару изнутри била дрожь. Наруто не замечала, как он подолгу наблюдал за ней, как искал встречи в Конохе (Цунаде весьма сговорчива, и всегда давала ему Узумаки в качестве сопровождающего), как искренне восхищался силой её духа. Она даже Саске умудрилась оправдать перед судом и Гокаге — она смогла победить его, заставить себя выслушать. Она восхищала. Почему эта храбрая и безбашенная куноичи так и не ответила на его простой вопрос? Не отодвинулась, не попыталась хотя бы перевести тему. Он спросил ещё раз, и она лишь прижалась к нему теснее. Между ними из одежды — его плащ, рубашка, да её топ, но бывший джинчуурики услышал её быстрое, птичье сердцебиение. — Если отныне ты собираешься меня избегать, Наруто, и этими объятиями мы прощаемся, то лучше скажи сразу. Пара капель из незакрытого крана звонко разбились о белую раковину. Джинчуурики отмерла, тут же вскинув кошачьи глаза: — Если бы ты только понимал, насколько нравишься мне, Гаара. Мы не расстанемся, если ты этого не захочешь, даттебайо. — Не захочу. Ведь я пришёл, — шепнул Гаара, нелепо и по-детски прижавшись губами к её лбу. А Наруто сорвало крышу. Она рвано выдохнула, обхватила руками его лицо и поцеловала по-настоящему, с напором, поцеловала, стремясь выпить его дыхание, так, что Казекаге опешил, отступая назад и округляя глаза. Её мокрые ресницы дрожали. Руки — гладили его стремительно краснеющие щёки. Он машинально расслабил рот, позволяя блондинке огладить его язык своим, позволяя ей всё. — Люблю тебя, давно люблю. Если бы не этот соулмейт, я бы не… — «не решилась. Я бы никогда, наверное, не призналась.» — прямо в губы, сдавленно, горячо, невнятно, он даже ничего не разобрал, ослеплённый этой неожиданной взаимностью и пылом. Ему не верилось. Но Наруто никогда с ним не шутила. Наруто его целовала. Его руки расслабились, сползая на девичью талию, обжигаясь о тепло её бронзовой кожи. Наруто бесстыдно вжалась в его пах, стоило ему приподнять её майку и прервать поцелуй — она не потерпела и секунды разорванного контакта, не дала Гааре и подумать последней трезвой клеткой мозга. Они юные, влюблённые, дорвавшиеся — не сомневаются уже, просто делают. — Я тебе больше не друг, Гаара, — Наруто не говорила, Наруто выстонала это ему на ухо, кусая мочку и зарываясь в медные колючие волосы. Её губы и руки колол песок, но теперь он быстро осыпался, падая под ноги неконтролируемой кучей. Гаара приподнял её за талию и усадил на раковину, а сам судорожно принялся расстёгивать заклёпки на походном плаще и рубашке. Она была почти обнажена, её соски напряглись от холода в комнате, но он смотрел только ей в лицо, запечатывая в памяти эту звенящую пошлость: распухшие губы, румяные щёки, стыдливо-жадный взгляд, опущенный на его жилистые плечи и белый подтянутый живот. Гаара не уделял тайдзюцу столько времени, сколько уделяла ему Наруто, но он возмужал и, воспитанный поражениями, не избегал усиленных силовых тренировок. Он пристроился меж девичьих ног и они снова поцеловались, неумело пытаясь побороть друг друга, стукаясь зубами, давя улыбки. Запястья не болели, да и кровь, вероятно, перестала течь: на старой повязке Гаары, которую тот не менял уже два дня, не было сухого места, но и ничего не вытекало. Гаара попросту забыл, что ему было больно — он испытывал это физическое чувство столь редко, что совсем не привык к нему; не больно — и ладно. Для Наруто это отсутствие боли было наслаждением. Она делилась им, ласкаясь с тем, кто помог ей ощутить себя живой, желанной. А ещё недавно Казекаге думал, что для неё, Наруто, просто друг. Теперь от этой мысли его прорвало бы на истерический смех. Его подруга была его мечтой. Эта мечта теперь стонала в его руках, выпрашивая прикосновения, потираясь голой грудью о его грудную клетку. Гаара уткнулся губами в ложбинку меж девичьими ключицами, оседая на колени и проводя мокрую дорожку до пупка. Наруто выгнулась дугой, растерянно впиваясь руками в раковину. — Ой! Она скоро… сломается… Горячее дыхание Казекаге замерло на её правом соске. Он нерешительно прикусил его, обласкивая мокрым кончиком языка, и понятливо переместил руки с колен под бёдра. В голове — дурман и дорогой запах соулмейта, её дрожь от холодной, остывшей постели, желание согреть, закутать, заклеймить. Гаара оставил первый в своей жизни засос на женской шее, желая, чтобы наутро его увидели все. Подумав, оставил второй, третий. Наруто недовольно заворочалась: — Я такая мокрая… О боже… — руки на его плечах сжались до белых отметин. Гаара вздрогнул, почувствовав лишь щекотку. Одна его рука поползла к коротким шортам, нагло отодвигая ткань хлопкового белья и оглаживая лобок. Он сухо сглотнул, ловя мутно-бирюзовыми глазами такие же, только синие. Наруто сама не поняла, что сказала это вслух, но краснеть было поздно: Казекаге уже проник в её узкую влажность двумя пальцами, двигаясь медленно-медленно, давя на языке проклятия. Он напряжён насколько, что впору уже кончать, выстанывая девичье имя. Ему не верилось. Всё ещё не верилось, что Наруто принадлежит ему. От этого возбуждение было острее, поскольку он чувствовал её отдачу, её маленькие шершавые ладошки, её мягкие, отдающие ликёром поцелуи. На кухонном столе остывал недоеденный рамен и лежала опустошённая бутылка мятного ликёра, которая пылилась в кладовке ещё с её шестнадцатилетия. Как хорошо, что джинчуурики давным-давно не брали такие напитки: она могла забыться только от саке, поэтому и была сейчас трезвой, шмыгающей носом от напряжения, осознающей, как одновременно страшно и приятно — взрослеть, как женщина. — М-мне прекратить? — хриплый от возбуждения голос чуть дрогнул, и Гаара тут же вынул руку из-под её одежды. Наруто сморгнула одну-единственную слезу, судорожно качая головой, и пробормотала: — Не в том… Я так мало могу для тебя сделать, даттебайо… — она имела ввиду свою неопытность. Гаара тоже был таким, его знания были ограничены учебником по анатомии и рассказом полупьяного Канкуро о своём дне рождении в ночном клубе, но он был решительным и осторожным одновременно. Её подкупало это, радовало, ведь он был чутким, прислушивался к каждому её вздоху. Она прочитала все романы Джирайи, но в них не было ничего о такой искренней любви, из-за которой хочется всего и сразу: получать и отдавать. Она прикусила губу, приподнялась, нащупала его член сквозь шероховатую ткань брюк, и Казекаге чуть подпрыгнул на кровати от удивления, сжал осторожно её предплечье. — Ты мне ничего не должна. — Сними штаны. Я хочу. Кое-что. Попробовать. — через вдохи. Ей душно, волнительно. Гаара туманно посмотрел на неё, расстегнул пуговицу и молнию мокрыми от её смазки пальцами. Песок вокруг него уже не вился, потому что броню он скинул в ванной, а огромную бутыль небрежно бросил в прихожей. Так же, как и он недавно, Наруто проникла ладонью под его бельё. Огладила горячий член рукой, мокрой и скользкой от волнения. Охнула: как-то слишком тяжело он ощущается под пальцами, большой, наверное. Гаара со свистом втянул наэлектризованный воздух, хватился мёртвой хваткой за покрывало, оперся на локти — ещё чуть-чуть и упал бы на спину, как подстреленный. Но он и так подстрелен — от любви, которой так много внутри, которая, как Яшамару и говорил, способна лечить. Она наклонилась к нему, чтобы поцеловать, и он с удовольствием выдохнул ей в рот, но не смог ответить, лишь покусывая её нижнюю губу. — Я сейчас… Нару…то. — то ли утвердительно, то ли вопросительно. — Кончай. Я… потом, — Узумаки уткнулась мокрым носом в белую щёку, ритмично надрачивая головку: главная героиня последней, хотя бы немного интересной книги Извращённого Отшельника была профи в этом, а ещё шикарно делала минеты, но Наруто бы скорее умерла со стыда, чем попыталась сделать это сейчас. Гаара протяжно вздохнул, изливаясь в девичью руку. Наруто смотрела ему в лицо, закатившиеся глаза, изогнувшиеся, стонущие губы — некогда белые, как мел, а теперь красные-красные. Это было божественно. — У нас вся ночь впереди, — Наруто пожала плечами, ловя удивлённо-осуждающий взгляд красноволосого Казекаге. — Я… побоялась сначала. — Мы могли бы прекратить, Наруто, ты не должна была… Она перебила его поцелуем, а потом перебила снова, когда Гаара недовольно обхватил её за плечи. — Я хочу. Поверь, я хочу, даттебайо. Как только ты будешь готов снова. Я люблю тебя. — А я люблю тебя. — над ответом он не думал ни секунды. Они, в одном только белье, выбрались из-под мокрого покрывала, откинули его на пол и вытянулись на голой кровати, потные и сплетённые телами. Гаара помог блондинке собрать волосы в резинку, не удержавшись, щекотно погладил мокрую спину. Волнение и трепет, бывший с ним до их первого раза, отступил, и Казекаге расслабленно обнимал её, слыша, как её сердце стучит ему в такт. Их связь соулмейтов укрепилась и окончательно привязала их друг к другу. — Не быть мне теперь Хокаге, верно? — Наруто надула губы, но тут же улыбнулась, не дав Гааре усомниться в несерьёзности её обиды. — Жалеешь? Ты шла к этому всю жизнь. — Не жалею. Цунаде сказала, что отдала бы мне шляпу через пять лет. Осознавать это приятно, даттебайо. Но ты мне дороже. Имена на запястьях больше не кровят. Они меняют друг другу повязки, целуются и засыпают вместе.