Плывут киты

      Ты закрываешь глаза, засыпая (виной тому очередная передозировка), и под закрытыми веками видишь, как по красному небу, точно в соленой, с привкусом железа крови, капли которой не раз, на ничтожные доли секунд, замирая в складках юношеских морщин, скатывались по твоему лицу, плывут киты, разрезая хвостами воздух. Сквозь их непрерывную песнь тебе слышится голос, столь родной и одновременно с этим чужой до дрожи в коленях, поселяя под черепушкой желание впиться когтями в молочную кожу, разрывая ее и оставляя шрамы, чтобы только заглушить мой проклятый шепот, молящий о прощении.       Когда он успел стать ядом для тебя, человека, которого я осыпал поцелуями так чувственно, нежно и страстно, оставляя синие метки на длинной шее, вдоль по линиям часто пульсирующих, выпирающих вен, и везде, где ты только просил, шепча томным голосом мне в полуоткрытые влажные губы?       Что-то внутри не дает тебе осознать две вещи: мое предательство и то, как я покинул тебя. Мне не нужно даже очередного взгляда, наигранно холодно брошенного в твою сторону, чтобы понять это, ведь ты еще ощущаешься едким дымом, пропитавшим мой разум насквозь, добравшимся до самого укромного уголка, но даже не притронувшимся к нему, зная, что это слишком для меня важно.       Присутствие, не выходящее за рамки дозволенного — как-то я попросил тебя об этом, но сейчас ломаю собственную просьбу, думая слишком громко, слишком отчетливо, формируя из мыслей неоновые вывески с единственным словом «прости», умоляя только о том, чтобы ты решил посетить мою голову вновь.       Ты беспокоишься, но не даешь себе принять это, лишь только во сне, наконец, наши мысли соприкасаются, отчего я вздрагиваю, позволив себе потерять контроль, и чувствую, как по твоему лицу, столь ценному и любимому мной, скатываются несколько слезинок, падая одна за другой на пропитанную нашими запахами простыню. Не на подушку, так как ты сполз с нее и свернулся в калачик, поддавшись тихой истерике и множеству нахлынувших воспоминаний. Я ощущаю все, что происходит с тобой, картинки всплывают в моем сознании, ты сам не осознаешь, как транслируешь происходящее в мою голову. Не могу выносить того, как ты сейчас выглядишь. Я бы назвал это зрелище жалким, если бы не был виноват в случившимся с тобой. Слова, которые нужно было сказать, стерлись из памяти, оставив лишь то самое жалкое «прости», которое ты слышишь сквозь китовое завывание.       Почему тебе снятся именно морские чудовища, одни из которых все еще плывут по красному небу в разгаре заката, а другие истошно ревут в гигантских лужах из собственной крови? Это призраки твоих внутренних демонов, верно, о которых ты осмелился когда-то поведать мне, что было некстати и, без сомнения, зря, так как я, в диких порывах порочных желаний смелел направлять их в нужное русло, вслушиваясь в твои пошлые стоны, срывающиеся с ярко-алых, распухших, некогда праведных губ, и хватая тебя за растрепанные рыжие кудри, старательно любовно причиняя необходимую боль.       Рассуждение о сне, вместе со шквалом неважных, ненужных мыслей перетекает из моих моей головы в твою. Ты цепляешься за него, захлебываясь потоком нестерпимых душевных терзаний, пришедшими в твой мозг за компанию с моими низкими однословными мольбами. Кривая и хищная улыбка побеждает слезы, заменяя тяжелые моральные муки сладостными и, наверное, блядскими. Напоминание об использовании твоей тщательно замаскированной греховности доставляет тебе удовольствие, от заряда которым ты сжимаешь тонкой, худощавой рукой простыню, издавая сдавленный стон.       Кажется, я не прощен, но тебе уже лучше, поэтому ухожу из твоей головы, оставляя лишь невидимый след и подпись: «Твой величайший враг».