***
За годы, проведённые в Храме, Кецилий стал ощущать себя живым. Дивное солнце Непала отогрело его, а лечебные травы и ароматы излечили тело. Сухой ветер приносил необычайный покой, а ночами шептал на ухо о древних легендах и новостях из внешнего мира. Пыль старинных книг окутывала и защищала от внешнего вторжения, и Кецилий наконец-то понял, что он дома. Он много читал и быстро запоминал материал, мог творить настоящие чудеса, и он видел в улыбке, Её улыбке, смысл своего существования. Кецилий обзавёлся друзьями, даже нашёл последователей, которым помогал находить свой путь и раскрывать себя. Его юные ученики улыбались, когда он зачитывал им истории из древних книг, и они словно зашивали его душу, заставляя забыть о тех мрачных днях, когда всевышний решил проверить его на прочность. Бог растоптал его, смешал с пылью, а они, эти дети, вернули ему смысл. И Она тоже улыбалась ему. Легко и несколько небрежно, словно по-доброму усмехаясь. Но Кецилий не обижался и лишь улыбался в ответ. Он знал и верил, что в Её сердце столько любви, что нет места лицемерию и обману. Она, в отличие от Всевышнего, оберегала, защищала и любила своих детей, как любила и хранила этот мир от чужого вторжения.***
Глаза Кецилия болезненно распахнулись, и в сузившихся зрачках отразился ужас, когда в ту ночь его привычный мир перевернулся. Истина, злая и жестокая правда, обрушилась на него, когда Кецилий читал одну из Её книг. Тайна, открывшаяся ему, была подобна удару бича, или взрыву, уничтожившему обманчивую утопию и иллюзию света. Его крик эхом отразился от стен, но библиотекарь ничего не понял. Когда он вбежал в зал, там уже было пусто. А Кецилий спешил к ним, к своим ученикам и последователям, двум юношам и девушкам, что приняли его сломленного и разбитого в свои объятия. Слёзы катились по щекам, пока он говорил им об обмане, о лжи, что царила в Храме, пока он раскрывал правду о Той, которой они присягали на верность. — Она соврала нам! — кричал он, сжимая руки в кулаки и впиваясь ногтями в кожу до крови. — Всё это время врала! Она могла защитить нас всех от потерь! Слёзы ученицы, когда она в ужасе зажала ладонью рот, отрезвили его. Боль отступила, уступая место гневу, и во взгляде Кецилия отразилась такая ярость, что он не ведал прежде. В тот момент он поклялся, что никто из его подопечных не будет лить слёзы, и никто из них больше никогда не испытает его боли. Старейшина присвоила спасительную силу себе, а он, Кецилий, готов был отдать её всему миру. — Мы впустим в этот мир Дормамму, — произнёс он, смотря на своих приближённых. — И он одарит вечностью не только нас, но и всех в этом мире. Больше не будет боли, не будет потерь и слёз, все мы будем жить вечно. А Она умрёт. «Она могла спасти их». Его сын, совсем ещё ребёнок, его жена, молодая красавица, они теперь были где-то там, за порогом жизни, ожидающие лишь его. Старейшина не просто позволила им умереть, она сокрыла ту грань, что разделяла оба мира, терзая Кецилия болью и мукой потерь каждый день и каждую минуту. — Мы убьём библиотекаря, — сказал он в предрассветный час. — Чтобы она хотя бы на миг поняла наши чувства и ощутила решимость. Он убил библиотекаря, он убил хранителей. Он назвал их просто пылью, ничтожеством, хотя творил во благо. Стрэндж видел ответ в его взгляде. Видел, что считать своих братьев пылью его научила Она. Невольно, случайно, но своим обманом Старейшина сотворила из Кецилия убийцу, который верил, что спасает этот мир. Распадаясь на частицы, падая в тёмное измерение, Кецилий успел посмотреть Стрэнджу в глаза. Доктор понял его, как и он понял Доктора. Только для обоих было уже слишком поздно.