***
Не выделяйся! — беспринципно кричит общество, эти безумные куклы с масками на лицах и одним мнением на всех. «Не выделяйся» — повторяет он, когда нарушает правила, сбивая пыль с дороги где-то на окраине города у 138 километра. К чему нужны эти правила, когда ветер бьется о стекло, шины стираются об асфальт, и бензин уже, кажется, стремится к нулю, но… Но адреналин бьет в груди, мысли из головы вылетают напрочь, и дышать становится легче — на гонках всегда так. Не выделяйся! — кричит все это же общество, облачаясь в одну и ту же марку «брендовой» одежды и подстригая волосы «по моде». «Не выделяйся» — смеется глухо он в ответ, когда на пятый раз забивает наконец-то рукава на левой руке. «Не красиво», — скажет кто-то из той самой однотонной массы. Но разве может быть что-то прекраснее вечного на твоем теле. Ноющая боль, жужжание машинки и запах крови в воздухе, что чуть оседает на языке. И как-то легко и непринужденно на душе. Юнги вообще-то смешит вся эта ситуация до невозможного. Общество, жизнь которого теперь сводится к поиску соулмейта, сходит с ума. И Мин искренне негодует всему этому — знакомство с имени, дежурные фразы каждому встречному и облегченная улыбка, если пронесло все-таки. Все эти лживые любезности только потому, что человеку с этими словами жить до своего конца — ничтожно фальшивы. И Мин один из немногих, которых, правда, это все не волнует. Потому что разговор, начатый с мата и спокойного «Отъебитесь» — милым и любезным не назовешь. И да, Мин ненавидит это общество. У Юнги очередная гонка, черная Шелби с красным тюнингом по бокам и ментоловые сигареты в зубах. Когда он подъезжает — его узнают, если не все, то, блять, все — потому что Мин Юнги отнюдь не безызвестен. Ветер невесомо продувает салон через приоткрытые окна, гоняя никотиновый дым по машине. Он откидывается на спинку сидения, когда слышит рев мотора совсем рядом — по левую сторону от него. Кидает взгляд на звук и обреченно хмыкает. Это и есть его новый соперник? Тот, что всклокоченный какой-то, с мутным бегающим взглядом и руками тонкими-тонкими? Руль-то хоть не выбьет при первой же кочке? Юнги мысленно проносит всю тираду в своей голове, стараясь не замечать того, как восторженно люди окружают соседнюю с ним машину, кто-то из девиц смеется, парни обсуждают общее состояние машины. И это как-то пиздец раздражает. — Вы готовы? — голос «с трассы» заставляет Мина вернуться в привычное положение. Машины ответно рычат, и Юнги поклясться готов, что с движком у того парня какие-то проблемы — обычно машины так не хрипят. Ставки давно сделаны, остается вопрос — кто? — Мин Шуга! — голос Джуна, объявляющего старт, заставляет напрячься. — Неужели и ты, Джун-и, теперь окольцован? — шепчет Мин в лобовое стекло, когда замечает на запястье друга полоску слов. Что там — разобрать не получается, но Юнги уверен — что-то банальное до безумия, потому что это же «общество», это же «нормы», это же «принято». — Джей-Хоуп! — звенит второе имя, и Юнги поворачивает голову, встречаясь взглядом с тем парнем. Тот смотрит на него выжидающе, они не отводят взгляда друг от друга, но, когда объявляется старт, оба, как по команде, дергают сцепление, газ, и забывают друг о друге напрочь. Единственное, что имеет смысл сейчас — трасса. Дикий азарт, жажда скорости. Клокочет где-то в горле — Юнги шумно дышит. Очередной поворот, визг тормозов и облегченное «не сегодня» в мыслях. Трасса всего в четыре улицы — не самое тяжелое испытание в жизни Юнги, бывало, выходил победителем и в более дерьмовых ситуациях. Но сегодня однозначно что-то идет не так. Совсем не так. Неизвестный парень, которым толпа восторгалась минуты три назад. Ровно, как они восторгались Мином после череды его побед. И это как-то настораживает. Совсем немного настораживает, но зацепка в голове остается, Юнги лишь крепче перехватывает руль, топит педаль в пол и смотрит в стекло заднего вида — машина позади него начинает отставать, на какие-то жалкие сантиметры, но отставать. Проиграть какому-то зеленому юнцу, появившемуся здесь… А сколько раз за месяц отсутствия Юнги, тот парень появлялся здесь? И, что поважнее, сколько побед у него было? Нужно было позаботиться об этом заранее — спросить Намджуна, ребят на старте, и самого Джей-Хоупа, кажется, так его зовут, Юнги не запоминал. Когда до конца круга остается жалких 20 метров, Юнги облегченно выдыхает, доходит до конца и как-то совсем не ожидает, что сердце пропустит удар… …Машина, плетущаяся позади него, приходит первой. Жалкие доли секунды, пара сантиметров, но тот парень пересекает черту первым. Толпа негодующе ревет — Мин Юнги, у которого рекорд 20/20 пришел вторым и проиграл Хоупу, у которого всего-то шесть побед. И это как-то совсем дерьмово. Только, волнует это всех минуты полторы от силы. И когда Джей-Хоуп открывает дверцу, опирается поясницей о капот и, скрестив руки на груди, говорит о том, что это было не так уж и трудно, Юнги не выдерживает. Хлопает дверью так, что жалобно трещат стекла, а ребята в толпе замолкают, расступаясь. В глазах — толика гнева и непонимания. Юнги открывает рот, решаясь сыпать всеми известными ему матами — чем хлеще, тем даже лучше. Сталкиваются взглядами, как перед гонкой. — … — А мы с тобой — влюбленные безумцы… Шепчет тот парень первее, чем с губ Юнги успевает сорваться «Какого хуя, ублюдок?». — Обычная… Мера предосторожности, — забывает, как дышать, тот парнишка, когда все присутствующие устремляют взгляд на руку Юнги. Ровным оводом, поверх татуировки, выжигается по забитой коже «А мы с тобой — влюбленные безумцы». И в Юнги, в одно мгновение, будто вталкивают чужие эмоции — то, что Юнги сейчас не испытывает, бьется в самом сердце, а взгляд того парня напротив — самое красноречивое из всего, что Мин видел за годы своей жизни. А видел он, уж поверьте, немало. Джей-Хоуп ожидает чего-то, хотя бы банального «Привет» или имени своего соулмейта, лишь бы чего-нибудь. Чтобы быть уверенным в чем-то и ощутить это же — покалывание, клеймо это самое и чувства, другие, принадлежащие не ему, но о связи с которыми все так любят говорить. Брюнет тянет руку к запястью Юнги, касается пальцами, а того будто током по телу, и из собственного мира выбивают. Мин не говорит ни черта, руку спешно одергивает, потирая ее второй ладонью, будто содрать эту незапланированную хрень с себя хочет, и смотрит на Хоупа с… Ненавистью? Недоумением? В этом водовороте молодой гонщик не может разобрать всей смеси эмоций своего предназначенного. Лишь его спину, поспешно удаляющуюся, видит и закусывает нервно губу. — Вот же дерьмо, — тянет болезненно Юнги, дверцой хлопает и срывается с места, надеясь, что тот парень не самоубийца и гнаться следом не намерен.***
Юнги впервые давится воздухом, глотает жадно ртом, будто осушает бокал с дорогим вином в последние часы своей жизни. На грани — между смертью и хоть каким-то наслаждением. И это как-то бьет по грудной клетке изнутри. А может это всего лишь чьи-то эмоции, закинутые ему в душу против его воли? Юнги не знает. Почему он так яро на все это реагирует, отрицает и пытается выкинуть из своей жизни? Юнги не знает. Почему глаза того парня, с застывшим в них ужасом и горечью — стоят перед его глазами даже сейчас, спустя достаточно приличное количество времени? Юнги. Не. Знает. Мин подтягивает колени к груди, перехватывает их ладонями и сжимается весь. Это чуждо, это отвратительно — быть привязанным к кому-то незнакомому против собственной воли. Юнги уже не юнец, который беспрекословно верит в сказки, которые рассказывают малышам. Истинность, предначертанность — когда обжигаешься обо все эти чувства, повторять во второй раз больше не хочется. И Мин из тех, кто второй раз в пекло лезть не собирается. Переболит, отпустит — он рассуждает обо всем именно так. Только собственное запястье печет, и Мин против воли прикладывает к нему ладонь, аккуратно поглаживая большим пальцем раздраженное место. Звонок телефона отрезвляет. Юнги буквально подскакивает в пустой комнате, когда звук бьется о стены, отражаясь. — Его зовут Чон Хосок, — сообщает Намджун. — Мне плевать, — практически не врет Юнги, но мысленно проговаривает заветное: «Чон Хосок». — Это странно, — начинает Нам, когда Юнги перебивает его грубым «Что?». — То, что именно он стал твоей парой. Вернее, нет. Что ты стал его парой. — Считаешь, что я недостоин? — старший невольно фыркает и бросает взгляд на слова. — Считаю, что он не заслужил, — вообще-то, Юнги плевать. Только за такие слова хочется отвешать Намджуну пару затрещин, и Мин не может объяснить такой свой порыв. — Ты бы видел, с каким лицом он смотрел тебе вслед, и с каким видом покидал трассу. — Он уделал меня, — шипит Юнги, раздосадовано потирая шею. — Ты нашел предназначенного! — громко заявляет Ким, и на заднем плане слышится чей-то шепот. — Давно ты подался в эту степь? Как там «Истинность — для безнадежных»? Твои слова, Намджуна, — сипло смеется Мин, отмечая, что друг замолкает, прокручивая в голове сказанные ему слова. — Я понял, что это можно или принять и смириться, или принять и влюбиться, Юнги. И оно того стоит, — он улыбается — Мин это чувствует и скрипит зубами, сбрасывая звонок. Запоздало ему приходит сообщение. Все от того же Нама, и Юнги читает, не зная, как реагировать. В нем время и адрес кафе, а все потому, что… Хосок хочет с ним встретиться.***
Юнги многое успевает обдумать за прошедшую ночь, придумать тринадцать раскладок их встречи и сотни вариантов фразы, которую ему нужно сказать первой. Юнги, правда, задумывается об этом, потому что из-за собственных загонов и прошлых неудач как-то не хочется рушить жизнь своей, предполагаемо, пары. Он не высыпается, протяжно зевает и недовольно хмурит лицо, просыпаясь практически в обед после бессонной ночи. Заваривает любимый горький кофе и неожиданно понимает, что испытывает к нему что-то среднее между желанием выпить и отвращением — и последнее, явно, принадлежит не ему. А потом в сердце колет, словно огромной швейной иглой, и Юнги чудом не смахивает чашку со стола. И это тоже принадлежит не ему. Мин не смеет отказаться от этой встречи, собирается чуть дольше обычного и не узнает самого себя — когда он в последний раз так старался и выкладывался ради кого-то другого? Года три назад, но вспоминать об этом — ужас, как не хочется. На улице сухо, что, вообще-то удивительно, и Мин засматривается на проходящих мимо людей. Они все выглядят так серо и обыденно, спешат каждый по своим делам, разговаривают друг с другом, останавливаясь у очередной остановки. И ему скучно наблюдать за этими людьми, охваченными этими манерами и правильностью, какой-то слепой пунктуальностью и никчемной вежливостью. Ровно до тех пор, пока его взгляд не цепляется за пару. Нетрадиционная, и Мин правда не видит в этом ничего плохого. Они стоят совсем близко, обнимаются и молчат, пропуская мимо себя косые взгляды некоторых людей и не замечая вокруг никого. Даже Юнги, встревожено наблюдающего за всем этим, не замечают. Что происходит дальше, заставляет сердце больно ойкнуть. Они прощаются — до него доходит это только сейчас, когда один из парней достаточно стойко отстраняет темноволосого парнишку от себя. Он разворачивается и уходит, и Мин видит, как дрогнула рука второго парнишки, в попытке ухватить и задержать рядом с собой хотя бы на жалкую секунду. Рука, застывшая в воздухе, выводит Мина из своих мыслей. — А было ли плохо Хосоку так же, когда я выдернул свою руку из его ладони? — губами шепчет он, отвечая себе сам. Хосоку было чертовски больно, и он это чувствовал в ту минуту, когда заводил машину и заглушал гул ребят ревом мотора. Он проходит в кафе, оглядывается и в самом углу, за дальним столиком, видит глаза, полные надежды. «Хоуп» — это ведь и значит «Надежда»? Он нервно сглатывает, когда подходит ближе и присаживается за противоположный стул. — Здравствуй. Мне, правда, жаль, что все так получилось. Но, просто, ты же должен понимать, что я не знал и не мог ничего такого предвидеть. И это от меня не зависит, — быстро начинает этот парень, смотря куда-то на свои сплетенные в замок ладони, что покоятся на трясущихся коленях. Он тараторит до тех пор, пока Юнги не поднимает ладонь в легком жесте. И тогда Чон замолкает. Мин не говорит ничего, рассматривает его лицо и как-то в свойственной лишь ему одному манере фыркает. И это заставляет Чона вздрогнуть и понуро опустить голову. Только когда Юнги касается пальцами его подбородка, Хосок задерживает дыхание — руки у Юнги мягкие и грубые одновременно, он касается невесомо, но противиться ему Чон даже и не думает. — И меня зовут Чон Хосок, — запоздало добавляет Хо, понимая, что эта тишина в такой ситуации начинает давить на него. «Юнги» — набирает он в своем телефоне, понимая, что собственное имя в качестве чужой метки — будет пиздец, как «оригинально», а подготовленная им фраза… Он просто не готов ее произнести в эту минуту. — Юнги… — вслух читает Хосок, — Юнги, — повторяет он, смотря в глаза Мину, и от чего-то его щеки трогает пунцом. — Просто жарко, — вслух поясняет он, и Шуга вскидывает бровь вверх. Хосок краснеет еще сильнее. — Можно? — неуверенно просит он, когда бросает взгляд на не скрытое тканью запястье старшего. Мин кивает, сам не понимая, почему еще не зародилось в его душе желание встать и уйти отсюда. Хосок касается его руки совсем осторожно, будто трогает старинную хрустальную вазу. И тогда Юнги давится чужими эмоциями, смотрит шокировано на Хосока, который не замечает его взгляда, горько улыбаясь. — Никогда не думал, что эти слова лягут на чьем-то теле так красиво и… — Хо не договаривает, закусывая губу и отрываясь от его руки, пряча ладони под столом и сгибая их в «замочек». И Юнги, впервые за последние три года, хочется сказать кому-то что-то успокаивающее, обнять и добавить, что все будет хорошо. Даже если хорошо уже не будет. Он лишь поднимается с места, протягивает Чону ладонь и тянет его за собой, перехватывая его руку в своей, когда тот неуверенно подает ее. «Расскажи о себе» — снова неловко печатает Юнги, и Хосок вымученно оглядывается по сторонам. — Это сложно, — проговаривает он, поглядывая на Юнги — услышать его хочется сильнее, чем говорить о себе. — Мне 23. Ты старше? — Юнги лишь кивает, улыбаясь немного, — Я так и подумал почему-то, когда впервые увидел тебя. Вообще-то, найти истинного я же даже и не думал, — Мин давит в себе усмешку. — Но тебе ведь это и не нужно, да? — старший чувствует что-то странное, похожее на зарождающуюся надежду вместе с потерянными мечтами — самый странный коктейль из чувств, которые даже не принадлежат ему, — Хотя нет, не говори, — быстро просит Хосок, когда встречается с глазами Шуги, — Не хочу этого знать… — Я вообще в гонках недавно. В этом есть что-то такое… Скорость, адреналин и эта жажда, от которой нельзя отказаться, — воодушевленно говорит Хосок, облизывая периодически губы, и Юнги хочет сказать, что чувствует что-то такое же, когда ветер бьется о лобовое. — Я обожаю этот момент. В эту секунду, когда заводишь мотор, и машина срывается с места, остаешься только ты. Ты и твои желания. Ты чувствовал это? — Мин кивает. Они гуляют так долго, не замечая прошедших часов. Хосок, за все это время раскрепостившийся, тараторит о чем-то без умолку. А Юнги, слушавший его всю дорогу, узнает о многом из жизни своего предназначенного. У Хосока аллергия на кофейные напитки — и это конкретно объясняет утреннее желание Юнги. А остальное, что говорит Хо, Юнги принимает безоговорочно, потому что находит в этом свои привычки и манеры. — Господи, я так хочу услышать твой голос, — неожиданно отчаянно шепчет Хосок, проходя чуть вперед и тормозя спиной к Юнги. И собственное сердце бьется очумело, в унисон хосоковскому, дыхание становится глубже и медленнее. Юнги делает шаг. — Я стану твоей надеждой, — шепчет он совсем близко, проходится ладонью по плечу Хосока и впитывает в себя эту дрожь, которая проходится по телу младшего. — Ахуеть, — только и срывается с языка, когда Хосок вдруг оборачивается. Только остальные слова тонут.***
За прошедшую неделю, что они проводят вместе, Юнги вдруг успевает подметить, что Хосок намного разговорчивее, чем ему показалось в первый раз. И это как-то даже не отталкивает, а наоборот позволяет им избежать возможной тишины. Оказывается, Юнги не единственный, кто обжегся об эту истинность и любовь и потерял все то, на чем стоял его мир. Оказывается, Юнги не единственный, кто считает эти понятия абсолютно различными и друг с другом не связанными. Оказывается, Хосок влюбился в Юнги ровно за тринадцать секунд, что они стояли на старте и прожигали друг друга взглядами. А участие в гонке, обгон и вырванная за доли секунд победа — способ познакомиться (самый дерьмовый из всех известных Хосоку). — Куда мы поедем? — восторженно спрашивает Хосок, когда Юнги давит на тормоз и останавливает машину на выезде из города. Мин лишь хрипит, перехватывает руль по-крепче и разгоняется — за чертою города можно отпустить все правила и нормы. И все кажется совсем правильным и обыденным. Ровно до того момента, пока теплая ладонь не падает на колено Мина. Тот бросает на Чона быстрый взгляд и, вернув внимание на дорогу, успевает войти в поворот. — Какого хрена, Хо? — шипит он, когда рука начинает движение и чуть скользит, оглаживая его бедро. Юнги давится воздухом, а нога на педали чуть дергается. — Не отвлекайся, хен. Хосок смеется заливисто, протягивает вторую ладонь к шее Юнги и скребет слегка — по бьющейся жилке и правее, касаясь дернувшегося кадыка. Проявившиеся ключицы приковывают к себе внимание, и Хосок, не думая о чем-то другом, наклоняется, чтобы коснуться кожи Мина губами. Тот недовольно фыркает, хотя у самого по телу дрожь и трепет, зародившийся внутри. Когда рука доходит до ширинки старшего, тот уже успевает возбудиться, и Хосок не смеет сдержать сдавленного смешка: — Серьезно, хен? Хотя самому это льстит, и Чон улыбается мимолетно, сжимая чужое возбуждение и массируя. На скорости все это ощущается в разы острее, и Хосок недоуменно вскидывает брови, когда Юнги сбавляет скорость, тормозя у обочины. — Ты чего? — насупившись, выдыхает младший, когда Юнги хлопает дверью и манит его на улицу. — Все эти твои, — Юнги давится воздухом, подбирая подходящее слово, — действия. Это же просто ебанный… — так и не заканчивает он, подходя к предназначенному совсем близко и вжимаясь в него всем телом. — Хосок… — выдыхает он отчаянно, перехватывая его под ягодицами, сжимая до синяков и слыша гулкое биение чужого сердца. — Я просто… Хочу ощутить, каково это — быть с тобой, — он прикусывает губу, цепляясь за плечи старшего и подтягиваясь, вставая на носочки, но глаза опускает. — Посмотри на меня, — Хосок отчаянно мотает головой. — Посмотри на меня, твою мать. Когда он поднимает глаза, Юнги видит в них что-то сродни обиды и немой печали, которые стереть можно лишь одним способом. Он прижимается к губам младшего, притягивает к себе вплотную и углубляет, не давая Хо возможности сориентироваться. А дальше оба взрываются томимым желанием обладать и принадлежать. Юнги отталкивает его на капот, и Хосок покорно опирается о него, расстегивая ремень на брюках, в то время как старший смотрит на него с ожиданием. — Прямо здесь, — уверенно говорит Юнги. — Прямо сейчас, — вторит ему Хосок, откидываясь назад, когда старший устраивается между его бедер и разводит обтянутые джинсой ноги в стороны. Они целуются долго, развязно, постоянно вжимаясь друг в друга и отстраняясь, чтобы вздохнуть и предаться наваждению в следующую же секунду. Сталкиваясь языками и ударяясь зубами — от нетерпения и накатившего желания. Юнги проникает ладонями под футболку младшего, ведет по впалому животу и груди. Одежда задирается, открывая подтянутое тело, а Юнги сжимает чужую шею, не давая Хосоку возможности шевелиться. Тот лишь смотрит на него сквозь пелену желания и ерзает по металлу, не отдавая отчета тому, что они будут делать в следующий момент. Мин позволяет Хосоку стянуть с себя джинсы и нижнее белье, освобождая собственное возбуждение. Но совсем не ожидает, что Чон соскользнет с капота и упадет на колени перед его ногами, беря в рот. У Юнги десятки мыслей в голове, сотни матов, что норовят сорваться с языка и единственное сказанное: — Хосок! Тот заглатывает до конца, замирает так и стонет, посылая вибрацию по заполнившему его рот и глотку члену. Тот впивается в крепкие бедра ладонями, и двигает головой уверенно, поглядывая на Юнги снизу вверх, отстраняясь со смачным чмоком и присаживаясь на свое прежнее место. Хосок гладит себя по вздыбленной ширинке и многозначительно смотрит на Юнги, которому и говорить не нужно — и так все понимает. Сдергивает с него брюки нетерпеливо и решительно, когда Хосок падает на спину и приподнимает бедра. Юнги вжимается пахом в мягкие ягодицы и шепчет Хосоку на ухо что-то совсем горячо и развязно — тот не находит слов, чтобы ответить, лишь целует его ключицы, выцеловывает шею и сцепляет зубы на его плече, когда Мин проталкивает два пальца. — Неужели ты не хранил себя ради истинного? — смеется Юнги, свободно двигая пальцами в разгоряченном от возбуждения теле. — Я не был уверен, что встречу тебя когда-нибудь, — выдает неожиданно он. — Когда-нибудь мы обсудим это, — поспешно добавляет Юнги, направляя себя в тело любовника и входя в него одним толчком. Хосок цепляется за его плечи, обвивает ногами, но все равно скользит по поверхности на каждом толчке — Юнги двигается глубоко и размашисто, выбивая из него сиплые вздохи. Чон отчаянно впивался в плечи Юнги, подавляя желание застонать в голос, ровно до тех пор, пока Мин не остановился. — Так не пойдет, Хо, — говорит он уверенно. — Я хочу слышать тебя, твои стоны. Так что кричи о том, как тебе хорошо, стони ради меня и не смей сдерживаться. И Хосок стонет. Когда Юнги, врываясь в него одним толчком, ударяется яйцами о ягодицы и срывается, вбиваясь в него и заполняя собой раз за разом полностью. Хосок вскрикивает, когда откидывается назад и ударяется лопатками о металл. Неприятно холодит разгоряченное тело, мокрая от пота спина липнет к футболке, а Хосок лишь выгибается дугой, обхватывая член у основания, чтобы оттянуть оргазм. Метка на руке жжется, разливаясь по венам огнем, и Хосок цепляется за запястье Юнги, где ровным оводом — его собственные слова. И тогда накрывает — он вскрикивает минутно, задыхается воздухом и чувствует, как жаром проходится по всему телу, а сердце стучит бешено. Когда они приводят себя в порядок, солнце уже переходит в закат. Хосок бросает быстрый взгляд на Мина — тот прикуривает и выпускает дым из практически сомкнутых губ. — Мин? — тихо зовет Хосок, привлекая к себе внимание. Юнги аккуратно берет его ладонь, переплетает со своей и, прижав тело парня к себе, шепчет совсем тихо: — Я буду любить тебя вечно.