О не предначертанном.

      Ино старалась быть примерной хозяйкой и любящей женой изо всех своих грёбанных сил. Старалась готовить домашние обеды со всей любовью, что должна была бы вкладывать в блюда любящая жена и мать. Она проводила пальцами по мягким льняным волосам сына и целовала его со всей своей материнской любовью, заглядывая в глаза цвета лазури, унаследованные от неё. Она умилялась рисункам, что были нарисованы (Чему удивляться? Отцовские гены) не по-детски твердой рукой: на рисунке она стояла в окружении любимых цветов.       Стоя на кухне, любуясь принесёнными Химавари, что пришла вместе с матерью, подсолнухами, она с интересом слушала вкрадчивый голос Хинаты, повествующий об очередной проделке Боруто. Она слушала её и отмечала отстранённо, что великая удача для детей, что они унаследовали гораздо больше от своего бьющего жизнью отца, чем от меланхоличной матери, усыпляющей своим голосом и раздражающую странным, непонятным смирением с жизнью.       Ино отвлечённо думала о том, что сам Наруто предпочёл бы детей от совсем другой женщины, пусть никогда и не признает этого, назови кто вещи своими именами. Он предпочёл бы смотреть не в эти блёклые молочные глаза, всегда так раболепно смотрящие на него, а сочные, полные жизни зелёные омуты, которыми жил с самой первой встречи с ними. Они никогда не признаются, хотя и Хината знала правду, иногда по ночам прижимая тонкие пальцы к губам, только бы не услышал муж, закрывающий даже после стольких лет глаза в минуты близости.       Ино смеялась так звонко, будто хрусталь осыпался осколками разбитого стакана, и смахивала вечно мешающую чёлку, запрокидывая голову. Ино щурила глаза, разумеется, только от жгучего солнца, что слепило сквозь окно кухни. И кажется, она никогда ещё не врала так правдиво, так искренне, так почти веря сама в то, чем она жила.       Ино прихрамывала на одну ногу, не залечивая её и другим не давая исправить это, уклончиво, с долей смеха увиливая от вопросов «Почему?»       Почему? Вы хотите знать, почему? Потому что нет лучших судей для нас, чем мы сами. Мы сами знаем о себе слишком тошнотворно много, и наказывать себя становится нашим единственным выходом, единственным способом усмирить иногда так некстати просыпающуюся совесть.       Почему Ино спустя столько лет после войны не залечила вечно ноющую, вечно отдающую всполохом боли ногу? Она знала ответ и специально наступала ещё сильнее, надавливая, доводя боль до апогея, выпуская скомканный вздох.       Она в который раз вспоминала, как рванулась к Шикамару, когда того откинуло волной на камни, как рвалась к нему, крича что-то безумное, непозволительно отчаянное, пропитанное ужасом и безграничной потребностью спасти.       Она помнила, как прорывалась сквозь груды камней, людей, их тела и ошмётки тел, как не видела ничего, кроме его изломанного тела, и хотела только спасти.       Она столкнулась с Темари на полной скорости рядом с ним и готова была убить её голыми руками, только если бы она не была во сто крат сильнее её. Вопрос не только в техниках, не только в вопросе превосходства дзюцу, гендзюцу.       Темари была сильнее только потому, что тот, к кому они обе спешили, выбрал Песчаную Принцессу.       И ничего не поделаешь с этим острым, как бритва, и прозрачным, как стекло, фактом. И Ино была готова плюнуть ей под ноги, была готова кричать и пытаться сжать тонкими пальцами с обломками некогда так тщательно ухоженных ногтей тонкую шею этой чужестранки, этой грубой и надменной Королевы Ветра.       Темари стояла перед ней, холодная как всегда, сжимающая веер своими тонкими пальцами, и Ино показалось — конечно, только показалось, — что в глазах этой женщины мелькнуло такое странное понимание. Понимание её, Ино, и понимание того, что она давным-давно проиграла. Темари выпустила веер, что тяжело упал на камни, и развернулась быстро, молниеносно подскакивая к гению Деревни Листа, судорожно хватая его за голову, пачкая свои и так исцарапанные руки в его тёплой багряной крови.       Она не знала, что делать, прижимая его голову к себе, в панике оборачиваясь на Ино, стоящую в ступоре.       Темари никогда не была, не позволяла быть себе такой женщиной. Простой, захлебывающейся от ужаса возможной поте      ри любимого женщиной, что кричала сейчас что-то Сакуре, срывая к чёрту горло, от паники прокусывая губы. Ино смотрела в упор, забывая, что и она тоже медик, что тоже может сделать хоть что-то, пока величайшая из целительниц не прибудет, отбрасывая розовые волосы с грязного, изодранного лица.       Ино заставила себя двигаться, понимая, что на руках другой женщины умирает совсем не её Шикамару. Заставила себя передвигать ноги, чувствуя простреливающую боль в ноге, отмечая отстранённо, что это её наказание за то, что посмела забыться. Кара за то, что бежала в ужасе, в паническом страхе к тому, о котором не могла думать так, как думала по определению.       Концентрируя чакру в тонких ладонях, сканируя его тело, она старалась не смотреть на Темари, чей прищур зелёный глаз следил за ней неотрывно, будто боясь, что она решит в порыве злости ли, ревности ли добить Шикамару.       Так не доставайся же ты никому! Так, что ли, Темари? Так, ты думаешь, я поступлю, подтверждая давно устоявшийся статус эгоистки?       Нет, Темари, я вылечу его, вылечу его для тебя, чтобы ты родила ему сына, точную его копию на рассвете. Для тебя, Королева бурь, я вытащу его сейчас с того света, чтобы ты просыпалась с ним каждое утро, ощущая крепкие руки на плечах. Для тебя, чёрт возьми, я запущу заново его остановившееся сердце, чтобы ты лежала и слушала его мерный стук в минуты нежности.       Я верну ему жизнь для того, чтобы ты прожила её вместе с ним, дошла вместе с ним до её завершения. И пусть ты не поймёшь этого, не примешь, но воскрешу я его для тебя, потому что жизнь — это то немногое, что он сможет принять от меня, пусть когда-то не смог принять моих до смешного банальных чувств.       И совсем чуть-чуть, совсем немного — и я оживлю его для себя. Совсем чуть-чуть, чтобы иногда слушать непозволительные мысли. Чтобы иногда смеяться вместе.       Чтобы иногда, украдкой, смахнуть что-то влажное в уголках глаз, смотря на удаляющийся в тени аллеи Нара силуэт, эмблему которого не носить на спине.       Совсем чуть-чуть, но так жизненно необходимо воскресить его для себя. Ради их пошатнувшейся из-за неё же дружбы. Ради их несостоявшейся истории любви, ради их не отгремевшей свадьбы, ради их не рождённых детей.       Ради её не желающих умирать иллюзий. Ради всё-таки ее врождённого эгоизма.       Ничего, Темари. Ино всё понимает и почти может всё принять. Она может смириться, она может смеяться, как самая счастливая женщина, нося под сердцем ребёнка от совсем другого мужчины, радуясь, когда на рассвете, как она и предполагала, Темари родит здорового мальчика, и, не глядя, она предрекала, что он — будущая копия Шикамару.       Может, и к лучшему всё это, Темари, не правда ли?       Не правда ли лучше, что сейчас они заклятые подруги, молодые матери, счастливые жёны? Может, и лучше, что роли распределились именно так, а не иначе? Ведь Ино всегда была изменчива как вода, врать умела от рождения, и роли эти давались ей несравнимо лучше. Темари же была до абсурда прямая, откровенная и не смогла бы, никогда не смогла бы жить так, как жила женщина с самыми синими в мире глазами, которая, целуя мужа, неизменно прикрывает очи, нажимает на так и не залеченную ногу сильнее, думая о так и не родившихся детях, о так и не случившейся с ней истории любви.