Extras для тех, кто повзрослее

Осознание, что информации о том, что происходит вокруг, недостаточно, пришло внезапно — Ник будто очнулся после глубокого обморока. Он глубоко вдохнул, постарался сосредоточиться и начал осторожно прощупывать окружающую его действительность. Как он попал сюда, придется разбираться чуть позже… Вокруг была кромешная темнота. И почему-то Ника не покидала уверенность, что пространство вокруг очень ограниченно. Но эта замкнутость не пугала, скорее, от нее веяло домашним уютом, будто от самодельного шалаша из одеял в далеком детстве. Спустя пару минут во тьме слабо, едва заметно, засветилась переливающаяся сфера. Аномалия, но совершенно не похожая на все те, что доводилось ему видеть раньше. Свечение как будто исчезало, если смотреть на него прямо, но снова появлялось на границе зрения, стоило отвести взгляд. Оно тянуло к себе, будто бы излучая обещание безопасности, ласково прикасаясь к лицу Ника невесомыми лучиками. И от него исходило тепло, родное, человеческое, как будто рядом с профессором стоял кто-то очень близкий, в любую секунду готовый нежно обнять и прижаться нему — и ждущий нетерпеливо этой секунды. Уголки губ у Ника чуть дрогнули в сторону слабенькой, едва заметной, но явно довольной улыбки. Это сон, мелькнула мимолетная мысль, но таких теплых, приятных снов ему давно уже не снилось, и вызвало его что-то в реальности, не на пустом же месте родилось такое необыкновенное, всепоглощающее ощущение истинного счастья. Даже смутно дрожавшая где-то на рубеже восприятия тревога не портила его — тревога была вполне привычная, та, что бывает каждый день — за всю команду, за весь город, всю страну, весь мир и все его вариации во времени. Ник, даже и не просыпаясь, почувствовал, как жмурит от удовольствия глаза, вдыхая полной грудью теплый воздух с оттенком того самого знакомого запаха, который, по всем правилам, не мог бы уловить нигде, кроме как во сне. Он протянул руки, коснувшись аномалии сначала кончиками пальцев, а затем погружаясь глубже, обнимая внутри нее что-то упругое, ощутимое, живое… пока в глаза не полыхнуло жарким, обжигающим огнем от взрыва резкой боли внутри черепной коробки… *** Ник резко вскочил и заморгал, пытаясь разогнать болезненно-белые круги, маячившие перед глазами. По верхней губе скатилось что-то липкое и горячее, сорвалось тяжелыми каплями ему на грудь и там расплылось по футболке. Он поскорей зажал одной рукой кровоточащий нос, другой нащупывая выключатель ночника у кровати. Зажегся тусклый свет. Он дома, в спальне, так и есть. Знакомое, относительно безопасное место. Не считая того, что на другом краю кровати — ощерившийся злобный зверек, яростно вцепившийся в одеяло побелевшими пальцами. Взъерошенные рыжие волосы, горящие ненавистью глаза, резкие, недобрые черты лица… Ник вспомнил сразу весь прошедший день. Неформальный выезд к аномалии, синюю будку из сериала про Доктора, мертвенно-бледное лицо Дженни на коленях у той, кто спасла жизнь им обоим… — Клаудия, — прошептал он, безо всякого усилия вложив в свой голос весь запас нежности к этому зверьку. — Тихо, солнышко, все хорошо. — Ник… — черты лица женщины, только что очень ощутимо вмазавшей профессору по носу, мигом потеряли всю жесткость, будто бы где-то внутри лопнула ниточка, натягивающая каждую жилку в ее теле. Расширенные зрачки постепенно суживались, и ненавидяще черные глаза светлели, приобретая свой теплый и мягкий оттенок средней крепости чая. — Ты мне не приснился… Прости, я не поверила, что это ты. — Ничего страшного, мне было даже не больно, — Ник опустил руку, из носа больше не текло. Сам дурак, нужно было оставить Клаудию в спальне, а самому уйти спать на диван. С чего он решил, что его объятия должны в первую же ночь обрадовать женщину, которая несколько месяцев провела практически между двумя фронтами — с одной стороны хищники, с другой озлобленные выжившие люди. Вполне трезвая привычка — в каждом теперь видеть потенциальную угрозу. И тут же в мозгу у Ника взорвалась новой болью мысль, которая, видать, давно сверлила ход наружу. Не зря в том сне была тревога — и вовсе не за человечество, зачем себя обманывать. Всего лишь за одного его представителя. Тревога о том, что с Клаудией не обязательно все хорошо, пускай сейчас она и здесь, рядом с ним, живая и невредимая. Потому что не все повреждения можно увидеть или проверить рентгеном и анализами, некоторые из них — слишком уж глубоко, и они самые страшные. — Клаудия, тебя ведь там, в том лагере… не обижали? — голос на последних словах предательски дрогнул. Девушка чуть нахмурилась. Сразу же поняла, что подразумевалось под словом «обижали». Еле заметно покачала головой. — Ник… пожалуйста, поверь мне… я там ни с кем не спала… — В глазах у нее заблестели слезы, и сердце Ника опять мучительно сжалось. Он не психолог, ну зачем же он лезет к ней в душу так безжалостно и настойчиво? Должен же понимать, хотя бы по человеческим меркам, что обычно творится в голове у женщин, подвергшихся насилию. Это нормально — стремиться избежать контакта даже с близким другом, что уж там говорить про просто знакомого, по сути, мужчину, симпатия к которому едва успела проявиться. И наверное, нормально — отрицать произошедшее. Он опустил голову. В носу начало безжалостно саднить. — Прости, хорошая моя. Я тебе верю. Я… честно, у меня в голове все кувырком… может быть, утром будет проще. Ты только скажи, я сделаю все так, как ты захочешь. А я… не знаю, как мне себя вести сейчас, — окончательно сдался он. Через секунду нерешительно поднял глаза. Клаудия совсем спокойно сидела на краю кровати, задумчиво теребя подол ярко-синей футболки, которую он выдал ей из своего гардероба, чтобы переоделась после ванны. Под футболкой виднелись его же трусы-семейники из свежекупленного набора, закрепленные на поясе найденной где-то булавкой. Взгляд у Клаудии тоже был спокойный — а еще очень серьезный, глубокий и какой-то… сильный, что ли. — Я тебе все расскажу, Ник. Там ничего секретного нет, в том, что происходило. Мне даже проще, что ты хочешь выслушать. Другим было бы неинтересно. — Голос у нее был ровный, от взбешенного зверька, который оказался вдруг у профессора в спальне несколько минут назад, не осталось и следа. — Человечество в целом совсем не плохое, по крайней мере, та ее часть, с которой довелось жить мне. И общая беда сближала нас, никто не затевал беспредел на ровном месте. Мне там не приходилось отбиваться от мужчин. По большей части. И женщин там было достаточно, никто из мужчин… не голодал. Скорее, наоборот, — усмехнулась она, — голодных женщин было больше. Она внимательно посмотрела ему в лицо. Ник слушал, жадно впитывая каждое слово. — Конечно, попадались особи с фантазиями, — продолжала она. — Один получил в итоге в нос локтем с разворота, когда полез обниматься на кухне, больше не пробовал. — Ник кисло улыбнулся. Ему теперь тоже, пожалуй, придется каждый раз задумываться, приближаясь к ней со спины. — Еще были такие, которые собирали коллекции. Их получалось избегать, а когда перестало получаться — ты уже знаешь, я ушла в бойцы. Что самое смешное — я их даже не боялась, мне было как-то безразлично. Меня совсем другое пугало. Клаудия замолчала. Ник тоже молчал, выжидательно глядя ей в глаза. Почему-то вспоминались отдельные эпизоды из прошлой жизни — когда она точно так же серьезно смотрела на него, приняв уже решение, которое ему не всегда нравилось. Она ведь и раньше была такой сильной, подумал Ник, и только мне хотелось думать о ней, как о слабой и беззащитной. Опекать, успокаивать, вытирать слезы, загораживать от врагов своим телом — то, чего так не хватало с Хелен — и Клаудия позволяла это, пока он был рядом. А когда его не оказывалось… отбивалась сама, пусть даже плача от страха. Вот и сейчас — похоже, это она его успокаивает, а он вот не справился. Словно прочитав его мысли, Клаудия бесшумно поднялась и вышла из комнаты. Через полминуты вернулась с мокрым полотенцем в руках, села практически вплотную к нему и принялась оттирать с его лица подсохшую кровь, ласково касаясь его щеки пальцами. Ник почти не дышал. Нежность к этой удивительной женщине рядом с ним затопляла его, но он опасался лишним движением все испортить. Сидел с закрытыми глазами, тихо жмурился, когда очередная волна безграничной любви накрывала его с головой, и молил вселенную, чтобы его организм не сыграл с ним злую шутку, сведя все светлые чувства к примитивным знакам физического вожделения. Приведя в порядок его внешний вид, Клаудия снова продолжила разговор: — Что меня очень пугало, так это понимание, что через какое-то время я стану, как остальные. Я там была совсем немного, у них же все началось года четыре назад. Я видела женщин, которые готовы были драться из-за мужчин. У них наверняка были когда-то мужья или любимые, по которым они плакали первые годы, а потом они просто начали искать подходящего самца поблизости. И на меня смотрели, как на дуру, а кто подобрее, пытались научить жизни, рассказывали, что сами такими же были, пока не поумнели. И я им верила… от чего мне было совсем погано. Я не хотела никому принадлежать. Я хотела любить. И мне было страшно, что мое сознание через какое-то время обманет меня, и я поверю, что влюбилась в кого-нибудь из тех ребят. Потому что иногда просто до дрожи хотелось, чтобы был кто-то, кто значит что-то для меня в той жизни. Не где-то и когда-то существовал, а был бы тут, рядом, чтобы можно было дотронуться, прижаться… А ты был где-то и когда-то… Заочно помогал мне хранить верность… которая там не была никому нужна. Она опять замолчала. Ник ничего не отвечал. Ну что тут скажешь? «Я тебя тоже люблю»? Потом увидел, как по щеке у Клаудии течет слеза, и, аккуратно отогнув непослушный рыжий локон, губами снял соленую каплю. Клаудия чуть отстранилась: — Еще не все, Ник… Один раз я чуть не сделала этот шаг. Когда перешла к бойцам. Уже на вторую ночь меня скрутило, и я не выдержала. Там был один… и я пошла к нему. Его не оказалось в его каморке. То ли была его очередь дежурить, то ли он сам ушел на поиски любви и приключений — не знаю. Меня потом тошнило до утра, от того, что я чуть не сделала. Я же его совсем не знала, у него просто были пронзительно-синие глаза, и я поверила на миг, что я его люблю. — Клаудия подняла голову. — Но тем не менее — чисто фактически — я там ни с кем не спала. Поэтому если ты чувствуешь брезгливость… — С ума сошла! — выдохнул Ник. — Ты для меня самая милая, самая желанная, самая любимая. Да это я такой… неловкий и нерешительный. Я люблю тебя, Клаудия, я хочу ощущать твое тепло, вдыхать твой запах, чувствовать вкус твоей кожи. Просто слегка опасаюсь за свой нос, — губы его растянулись в улыбке, в синих глазах заплясали знакомые искорки. — Честно? — заулыбалась в ответ Клаудия. — Значит, тебе надо просто помочь преодолеть опасение? Она перебралась поближе к Нику и села вплотную напротив, скрестив лодыжки у него за спиной. Запустила пальцы в изрядно отросшие светлые волосы, притянула к себе его голову и крепко поцеловала в губы. Его ладони уже уверенно скользили под ее футболкой, ощупывая каждый квадратный сантиметр упругого тела, которому хватило лишь одной горячей ванны, чтобы кожа вернула себе шелковистость. Потом она несколькими рывками стащила футболку с его торса и запустила руку под резинку спортивных брюк, которые топорщились в районе паха — теперь уже, впрочем, совсем не предательски, а вполне ожидаемо и красноречиво. — Хочешь? — Хочу! — Будем? — Будем! Разве что… без защиты? — Все равно будем? — Все равно будем. Потом обсудим имя для ребенка. — Ник, я мечтала об этом все время… Серьезно, будем? — Конечно. И завтра повторим, если потребуется. И послезавтра. До моего победного отцовства. Ник одним плавным движением опустил Клаудию на спину и потянулся к поблескивающей под ее футболкой булавке. Клаудия расслабленно откинулась на мягком одеяле, передавая с явным удовольствием всю инициативу сильному и решительному мужчине, который только что уверенно и без сомнений принял одно из главнейших решений в своей жизни.