Прекрасное создание

      В дождливый день Гамбург превращался в огромный оркестр: стук воды по крышам, скрип карет, ржание лошадей, смех и гомон. Вильгельм был рад лишь тому, что его лавка находилась далеко от порта. Туфли чудом остались сухими за то время, что мужчина ходил в магазин, но вот крыша в мастерской протекала. Он подставил ведро и убрал всех кукол подальше. К счастью, мебели в том месте не было.       Мужчина как раз собирался приняться за работу, как зазвенел колокольчик на двери, оповещавший о новом посетителе, коим оказался молодой парень. Он быстро вошёл и так же быстро начал беседу. Юноша запыхался, и речь его звучала так, словно он куда-то спешит.       — Здравствуйте, гер Кёниг. Я — слуга Отто фон Аденауэра. Он хочет, чтобы Вы сделали серию кукол его семейства. Об оплате он лично с Вами договорится.       — Хорошо. Сначала мне нужно будет сделать эскизы.       — Меня попросили доставить Вас в поместье.       Мужчине не нравилось, что никто не потрудился узнать, найдется ли у него на это время; но понимал — работа может быть неплохо оплачена, потому согласился и начал собираться.       Прежде чем уехать, Вильгельм зашёл в мастерскую, дабы взять художественные принадлежности и проверить, нет ли новых подтёков, и в каком состоянии куклы. Дольше всего он задержал взгляд на своей любимой кукле — светловолосом и голубоглазом мальчике, которого называл Йоханом.       Карета ехала не очень быстро, поэтому Кёниг мог спокойно наблюдать за городом через окно, хоть по нему и стекали капли.       Поместье выглядело ухоженным, недешёвым; кукольник, снимая своё до невозможности простое чёрное пальто и ступая по коврам в старых туфлях, не чувствовал себя даже гостем. Скорее, слугой. Перепуганный юноша постучал в дверь и, спустя пару секунд, вошёл, а вслед за ним и Вильгельм.       — Гер фон Аденауэр, фрау Аденауэр, — приятным голосом проговорил кукольник, кланяясь. — Я Вильгельм Кёниг, к вашим услугам.       — Приятно познакомиться, гер Кёниг. Это — моя жена Астрид, а также дети — Грета, Фриц и Хельмут. Надеюсь, Вы сделаете как можно более реалистичные куклы, которые украсят мой зал. О деньгах не беспокойтесь, искусство должно быть оценено по достоинству, — мужчина старался, чтобы его голос звучал уверенно и сильно, но на самом же деле он напоминал собачий лай.       — Тогда я начну с эскизов, если вы не возражаете, — кукольник, поправив съехавшие очки, принялся доставать бумагу и карандаш.       Комната удивляла своей красотой: высокие потолки, огромные, блестящие даже в такую погоду окна, большой камин, украшенный каменными головами львов, темно-красный ковер, мебель с красивой резьбой. Но больше всего внимание приковывало огромное количество картин разной формы и размера. То же самое было и в коридорах; как минимум на половине был изображен Аденауэр.       Без сомнений, владелец поместья тот ещё нарцисс. Он то и дело вздёргивал голову вверх, что, впрочем, не помогало ему выглядеть убедительнее. Высокие сапоги с каблуком не делали его выше, худые конечности в сравнении с торчащим, перетянутым ремнём животом выглядели короткими, его горделивое выражение лица подчёркивало маленькие карие глаза и нос горбинкой. А рядом со своей высокой стройной женой мужчина выглядел ещё более неудачно.       Сперва сквозь тишину слышалось только скольжение карандаша по бумаге и потрескивание дров в камине, но потом детям стало скучно, и комната наполнилась скрипом стульев, стуком каблуков и вздохами.       — Дети, можете пойти погулять, — раздражённо сказала фрау Аденауэр. Никто возражать не стал: кукольник работал над эскизом главы семейства, слуга мог отдохнуть от приказов, а сам Аденауэр был увлечён позированием и практически не двигался. Видимо, годы тренировок научили его усидчивости.       Кукольник не был эталоном красоты, он редко смотрел в зеркала и заботился о своём внешнем виде. Высокий и щуплый, Вильгельм Кёниг не заставлял девушек трепетать, но и не страдал от недостатка внимания. Вытянутое лицо, тонкие губы и нос, глаза чистого серого цвета и рыбий взгляд добавляли образу притягательной мрачности и аристократичности. Завивающимся тёмным волосам завидовали даже дамы. Мешки под глазами, бледность и морщины в углах глаз выдавали в нём фаната своего дела, неспособного сгорать в страсти к возлюбленной. Но именно из-за этой любви к работе кукольник очень хорошо разделял тех, кого считал красивым, а кого нет. Семейную пару Аденауэр красивой он назвать не мог. Скорее, комичной.       Фрау поднялась и прошла к двери. Делала она это медленно и, казалось, с каким-то усилием. Так и не успев выйти из комнаты, женщина начала падать. Вовремя подоспевший слуга подхватил её. Несмотря на свое нескладное телосложение, гер фон Аденауэр моментально оказался подле жены. Её лицо побледнело, темные прямые волосы выбились из прически, а грудь неритмично вздымалась.       — Дорогая, что с тобой? — мужчина помог слуге усадить фрау на стул, и юноша поспешил на кухню за стаканом воды.       — Успокойся, Отто, я в порядке. Просто туфли и корсет немного жмут, — обладающая отнюдь не размерами Золушки, фрау всегда выбирала туфли на размер, а то и два меньше. Тем не менее, выпив воды, она действительно быстро пришла в норму и поспешила скрыться за дверью.       Когда с наброском Аденауэра было покончено, женщина уже вернулась на место. Она сменила обувь на более удобную, припудрила носик и добавила немного румян, чтобы кожа выглядела более здоровой. Вильгельм, потерев переносицу, принялся за работу. Пока кукольник рисовал, фрау ещё раз чуть не упала в обморок, чем вновь взволновала мужа и слугу. Зато Вильгельм невозмутимо продолжал работать, только иногда поглядывая на часы. Его эта семейка начинала выводить из себя. К тому же они прерывались на обед и на чай, а мужчина даже сменил два наряда, потому что надетый на нём показался ему недостаточно красивым, из-за чего время пребывания в этом поместье затянулось. Отто фон Аденауэр любил заниматься украшением своих владений или созданием новых портретов, а его жена просто очень старалась, хоть ей вся эта затея не казалась интересной. Женщина отчаянно пыталась походить на других, но у неё это не получалось: мужественности в ней было больше, чем в её муже. Астрид вовсе не была похожа на богиню красоты. Забывая, где она и чем занята, женщина хмурилась и поджимала губы, но её лицо в одно мгновение разгладилось, когда вбежавшая в зал кошка прыгнула к ней на руки. Фрау даже слегка улыбнулась и начала поглаживать домашнее животное.       До детей, к счастью, Кёниг не дошёл. Но когда он, не сдерживая улыбки, готовился сложить эскизы в портфель, его остановили:       — Погодите-погодите, куда Вы так торопитесь? Покажите результат, — Аденауэр выхватил листы из рук своими цепкими жилистыми руками, помяв их. Его воодушевлённое лицо через несколько секунд сменилось то ли вновь горделивым, то ли недовольным. Фрау, лениво осмотрев эскизы, тоже поменялась.       — Гер Кёниг, не толстоваты ли стёкла в Ваших очках? — поднимаясь на носочках и пытаясь втянуть живот, произнес Аденауэр.       — И не пошли ли по ним трещины? — стараясь не хмуриться, добавила фрау Аденауэр.       — Простите, возможно, — сняв очки, Вильгельм покрутил их в руках и постарался присмотреться. — К следующему разу сменю.       Женщина заметно начинала вскипать, но вот её муж ответом остался доволен. Кукольник, лишь бросив «До свидания», скрылся за дверью. Покинув поместье, он вздохнул с облегчением.       Вернувшись в лавку, мужчина сменил ведро на всякий случай и лег спать. Ему не хотелось даже ужинать: он был сыт по горло этой эксцентричной семейкой. Вильгельм заснул очень быстро, так и не заметив, что в мастерской что-то изменилось.       Кукольник проснулся, не в силах игнорировать скрип половиц. Из мастерской доносились какие-то звуки, Вильгельм, тихо подкрадываясь, заглянул внутрь, и в один момент все звуки стихли. Щуря глаза за неимением очков, мужчина осмотрел помещение; его взгляд остановился на расплывшемся по потолку жёлтом пятне.       После вчерашнего дождя в лавке было холодно, мужчина надел тёплый жилет и брюки. Выполнив утренний туалет, Вильгельм позавтракал и направился в мастерскую. Он, как обычно, вытер куклы и стеллажи от пыли, проверил, не завелись ли крысы, и, наконец, украдкой посмотрел на Йохана. Худощавый, с овальным лицом и острым подбородком, небольшим, чуть вздёрнутым носом, тонкими розовыми губами, печальными голубыми глазами и пшеничного цвета вьющимися волосами, созданный два года назад, он остался лучшим творением мастера. Даже его ресницы и брови, светлые, как у ребенка. Кукольник считал, что ему ещё никогда не удавалось создать кого-то, кто мог бы посоревноваться с Йоханом в красоте. Словно эта кукла была создана не его руками с длинными костлявыми пальцами, а кем-то, наделенным сверхъестественной силой. Вильгельму на минутку показалось, что лицо куклы приобрело немного другую форму, более грозную, но он списал это на усталость: Йохан был всё так же прекрасен.       Любование прервал звон колокольчика и крик слуги Аденауэра:       — Гер Кёниг, вы здесь? Вздохнув, мужчина поправил очки и вышел в открытую для посетителей часть лавки, прихватив с собой пальто и портфель.       — Как понимаю, гер фон Аденауэр желает меня видеть?       — Верно, — окинув взглядом пальто, слуга вышел из лавки. Утром кукольник уже успел поправить вчерашние наброски, убрав морщины с лица фрау и сделав тело Аденауэра менее похожим на сливу; они остались довольны работой, и мастер с облегчением вздохнул.       Весь день мужчина работал над эскизами детей Аденауэра. Старшая, Грета, заставила всех присутствующих подождать, пока на ней затягивали корсет и собирали русые волосы в прическу. Она не выглядела шибко умной, зато не капризничала и практически не меняла позу. Отец любил свою дочь и, считая девушку прекрасной, регулярно заказывал её портреты. Одетая в платье цвета слоновой кости, украшенное кружевами, фройляйн действительно выглядела симпатично. На её шее красовался аккуратный черный крест. Грета казалась загадочной и мрачно-красивой, пока не начинала говорить и её глаза не загорались глуповатым блеском. Девушка тоже не осталась полностью довольна своим эскизом, попросила сделать её нос поменьше и добавить немного румянца.       Фриц оказался самым тихим и простым ребёнком. Светлые волосы, вздёрнутый нос и прищуренные зелёные глаза делали его самым высокомерным из этого семейства. Мальчик всё время молчал, даже посмотрев без какого-то особого интереса на рисунок, лишь одобрительно кивнул и вышел из зала. Кукольник ощущал дискомфорт, находясь рядом с ним: за время своей работы он научился разбираться в лицах, и уже в этом десятилетнем мальце мог заметить холодный расчётливый ум. Наверняка, он единственный, кто пошёл характером в мать.       Больше всего мороки было с Хельмутом, который, словно вихрь, постоянно что-то сметал и пакостничал. От шума, создаваемого одним-единственным мальчиком, у Вильгельма разболелась голова. Когда Аденауэр пытался успокоить младшего сына, тот, размахивая руками, как мельница лопастями, ударил отца так, что мужчина свалился, выпучив глаза. С его головы слетел парик, который жена в ту же секунду постаралась отправить на место. Волосы самого Аденауэра были редкими, тронутыми сединой, а на темени поблескивала лысина. Кёниг не смог сдержать смешок, но всё же закончил работу. Теперь из поместья он возвращался ещё позже. Но радовало одно — чудаковатую семейку он не увидит ещё не один день. Правда, времени на работу Аденауэр дал не шибко много, зато уже выплатил аванс, который приятно звенел в руках мастера.       Куклы вновь остались без внимания, и мужчина устало упал на кровать.       Часто, смотря в безжизненные глаза своих кукол, мужчина задумывался, что было бы, умей его куклы двигаться самостоятельно, разговаривать, думать, чувствовать. Эти не наделённые душой создания нравились ему больше живых трупов, снующих по улицам Гамбурга. Люди были несовершенны, часто уродливы, и не только снаружи, обладали мерзкими писклявыми голосами, напоминающими верещание свиней; многие из них не могли похвастаться большим умом и имели чрезвычайно узкий спектр эмоций. Так почему же эти творения не могли разговаривать, если они лучше людей?       Ворочаясь во сне, Кёниг и не мог догадываться, что именно сейчас шарниры начинали двигаться самостоятельно, шорох одежды и искусственных волос тихой симфонией звучал в мастерской. Не мог он знать и того, что Йохан, тот самый волшебный Йохан, тоже восхищался кукольником. Разве что он не мог ответить, когда Вильгельм заговаривал с ним. А как бы он хотел, чтобы мастер смотрел только на него. Чтобы он оставался рядом дольше, чем с другими куклами.       Наутро мастерская вновь принадлежала только Вильгельму. Мужчина был рад оттого, что сегодня его не потревожит нервный слуга; пыльная небольшая комната с множеством стеллажей, столом, табуреткой и инструментами казалась куда более уютной, чем огромное поместье.       Несколько долгих дней мужчина работал над фигурками. Он редко намеренно создавал кукол, которые ему не нравились, но за деньги готов был изготовить даже куклу Сатаны. Гер фон Аденауэр получился более высоким и стройным, фрау Аденауэр более миниатюрной и молодой, Грета выглядела кокетливой красавицей, а Хельмут маленьким ангелом. Только Фриц выбивался из образа этой идеальной семейки. Тем не менее, кукольник красиво упаковал заказ и стал ждать Аденауэров. Куклы были хрупкими, поэтому такому нервному слуге это доверить не представлялось возможным, а сам Вильгельм доставить миниатюру семейства в поместье не мог.       Всё это время мужчина не замечал мира вокруг. В движение пришли и неудачные куклы, хранящиеся в чулане. У некоторых выкатывались глаза, отваливались конечности, выпадали волосы, слезала краска. Они пугали стоящих на витрине и стеллажах кукол, кое-какие сбежали в город. Равнодушным к этому оставался только Йохан: мастер за время работы ни разу не вспомнил о нём, не заговорил, ещё и тратил время на каких-то уродливых кукол. Его раздражали верещания испуганных кукол-девушек с огромными глазами и пышными платьями, когда те видели старые работы, раздражали и эти неудачники, которые путались под ногами.       Кёниг наконец отдал заказ Аденауэру и получил полную плату. Но однажды, проснувшись посреди ночи, мужчина пошёл на шум в мастерской. Увидев побитые игрушки с пустыми глазницами, метающихся из угла в угол красавиц с витрины, он в ужасе попытался протереть глаза. Не помогло. К нему ползли сломанные, подтягивающие свои конечности, бежали испуганные большеглазые куклы. Некоторые рыдали или мычали. От испуга мужчина упал на пол, и с него слетел тапок. Вильгельм пытался отползти и закрыться в своей комнате, ведь в мастерской не было двери, но это не получилось сделать быстро.       — Мастер! Мастер! Вы слышите и видите нас? — Йохан бежал впереди всех, его голос был приятным и бархатистым.       — Йохан? — кукольник невольно остановился, разглядывая любимое создание. Он двигался, он говорил, даже в его пустых глазах, казалось, появился блеск! Сердце Вильгельма колотилось от страха, но он старался побороть его, понимая: это ведь всего лишь куклы, они не смогут сделать ему, Создателю, больно.       — Тише вы, успокойтесь, не пугайте мастера своими криками, — в его словах не было злобы, но куклы послушались шарнирного юношу и замерли, смотря на кукольника и словно пытаясь молча ему что-то передать.       — Сколько я об этом мечтал. Неужели эти две недели выдались настолько сложными, что я вижу галлюцинации? Ох, Вильгельм, какой ужас, — мужчина поднес ладони к лицу, отдышался и вновь осмотрел всё вокруг. Он не верил. Кукольный мальчик, не выдержав, подбежал к нему и сжал своими руками его палец. Пришлось поверить.       До рассвета мужчина разговаривал с куклами, параллельно пытаясь отремонтировать некоторых. Йохан не мог терпеть, когда другие перебивали его, но мирился с этим, лишь хмурясь. Всё-таки они тоже важны для Создателя. Но он, он же лучше, красивее, важнее? Теперь Йохан даже жалел, что работает исправно, ведь раньше Кёниг часто уделял ему время, убирал в другой стеллаж, если из-за сильного ливня протекала крыша, расчесывал волосы, менял одежду.       Прошло несколько дней, Вильгельм свыкся с нынешним положением дел и продолжил принимать заказы. Однажды в его лавку зашла миловидная фройляйн.       — Здравствуйте. У вас такие замечательные куклы на витринах. Я хотела бы подарить своей младшей сестре какую-нибудь, но пока не могу придумать какую. Вы мне с этим поможете? — рыжие волосы девушки были собраны и украшены лентой, нежно-розовое платье красиво струилось и смотрелось непозволительно лёгким для этого времени года, а её талия была тонкой даже без корсета.       — Конечно. Если хотите, могу показать вам и других кукол, может, вы найдете подходящую, — кукольник был на удивление свеж и обаятелен.       Они вошли в мастерскую и девушка начала с интересом рассматривать каждую куклу. Они мило беседовали о новостях Гамбурга, моде, способностях Вильгельма. Смех девушки был сдержанным, а её движения плавными. Случайно их руки соприкоснулись, мужчина попросил прощения, а фройляйн неловко ойкнула и стеснительно улыбнулась.       Все куклы стояли бездвижно, а в уголках глаз Йохана проступила влага. Он сперва испугался, что в комнате что-то не то с температурой или потолок всё ещё протекает, но позже ощутил какой-то стук внутри него, там, между натянутых резиновых шнуров. Когда девушка покинула мастерскую, мальчик зарыдал, не сдерживая всхлипов.       Йохану казалось, что полка становится невыносимо тесной и давит на него, юноша соскочил на пол. На него удивленно смотрели другие куклы. Шарнирный мальчик закрыл лицо ладонями и выбежал из мастерской. Он не хотел, чтобы куклы пялились на него так, смеялись. Они точно будут смеяться. Точно поймут, что Йохан чувствует.       Чувствует? Он ведь не живой, что он может чувствовать? Это слово к нему неприменимо. От этого он расплакался ещё сильнее. Рядом с Вильгельмом есть люди, живые, теплые, ощущающие. Что Йохан может ему дать?       На всхлипы сбежались некоторые куклы и выглядывали из-за дверного косяка. Разозленный этим бестактным интересом, мальчик вновь попытался скрыться, но теперь он напоролся на Вильгельма. Причём он чувствовал, что столкнулся не с ногой. Мальчик раскрыл глаза и в первую очередь увидел грудь мужчины, позже — удивленные серые глаза. Наконец смотрящие только на него одного. Юноша взглянул на свои ладони, сравнил их с ладонями кукольника, неуверенно дотронулся пальцами до костяшек, а потом сжал руки Вильгельма; пальцы Йохана были тоньше, короче, белее, но они всё же были не в несколько раз меньше.       Вильгельм был заворожен. Непонимание происходящего усилилось, но главным было то, что кукла ожила. По-настоящему. Он стоял рядом, прикасался к кукольнику, дышал, тупил взгляд от неловкости. Теперь Кёниг знал точно: это не просто шарниры, резинка да глина, это живое создание. Мужчина запустил тонкие пальцы в волосы. Даже они стали мягче, податливее. На щеках юноши появился лёгкий румянец. Не такой, каким его рисовал сам кукольник. Ресницы подрагивали, а яркого голубого цвета глаза блестели от недавних слёз.       — Так лучше? — голос Йохана немного подрагивал.       — Значительно.       Одежда хоть и тоже выросла вместе с юношей, но она всё ещё была рассчитана на неживое создание, не ощущающее холода, потому мальчик мелко подрагивал, хоть и старался это скрыть. Вильгельм на пару минут исчез в своей комнате, оставив Йохана в смятении, а потом вышел со своим самым коротким и небольшим пальто и помог кукольному мальчику одеться, как помогал сотни раз раньше, затем обвязал шею шарфом.       — Боюсь, теперь за твоим состоянием придётся следить ещё осторожнее, живым очень легко заболеть, — кукольник взял юношу за руку и провел его к выходу из лавки. Впервые для Йохана колокольчик зазвенел, оповещая о выходе. У юноши заурчал живот, и Вильгельм поспешил отвести его в кафе.       Кёниг был прав: этот мальчик был живее всех живых, когда его лицо изменялось в зависимости от эмоций. Ведь пока юноша ничего не скрывал и радовался всему новому.       Прошло две недели и та самая обладательница огненно-рыжих волос вновь явилась в лавку. Йохан невольно вздрогнул от испуга. Теперь, когда он видел других людей, он понимал: она прекрасна. Фройляйн своим нежным голосом попросила позвать Вильгельма, и тот сразу же вышел из мастерской, неся в руках куклу. Они вновь любезничали, смеялись, девушка рассматривала свой заказ, а в конце произнесла:       — Ой, а почему бы вам самим не познакомиться с моей сестренкой? Она милый спокойный ребенок, она будет искренне рада подарку и захочет поблагодарить мастера. Зайдете на чашку чая? Можете прийти не одни, — переводя взгляд на юношу, сказала девушка.       — Не откажусь.       — Тогда буду ждать вас завтра к шести. Мой адрес Вам известен, — девушка вышла, и юноша не знал, как на это отреагировать. Он просто молча ушёл в комнату, в которой теперь они с Вильгельмом жили вместе.       Посреди ночи Йохан проснулся. Он украдкой посмотрел на Вильгельма: тот спал крепко, укутываясь по самые уши и хмуря тонкие тёмные брови. Юноша едва ощутимо погладил кудрявые волосы и поцеловал мужчину в лоб. Почти не создавая шума, он вынырнул из-под одеяла, накинул плащ и вошёл в мастерскую. Некоторые куклы заметили, но говорить ничего не стали. Юноша взял мешок, моток резинки и небольшой, но довольно острый ножик, которым он успел порезаться, пряча в карман. Вильгельм же поймет? Не осудит?       Колокольчик тихо зазвенел, и Йохан покинул лавку.       Когда Вильгельм проснулся, Йохан сидел на кровати и смотрел на него.       — Что такое? Не спится? Голоден? — юноша проигнорировал вопросы и вздохнул. Его голубые глаза вновь отдавали каким-то холодом.       — Вильгельм, ты знаешь хоть одну красивую вещь в этом мире?       — С чего такие вопросы с утра? — мужчина скользнул рукой по тумбочке, чтобы найти очки.       — Я вот не знаю ничего, что сравнится с тобой. Всё, что ты делаешь, бесспорно, прекрасно, но не лучше тебя. Все, кто тебя окружают, не сравнятся даже с твоими творениями. Даже я, созданный тобой, ужасен, — голос дрогнул на последнем слове, как будто юноша боялся его произнести. По светлой щеке покатилась слеза, и юноша спешно вытер её рукавом.       — О чем ты говоришь?       — Эта девушка, даже она оказалась такой отвратительной. Такая красивая раньше, сейчас она просто грязь, — рука юноши скользнула под кровать, и он вытащил оттуда голову, которую даже в очках Вильгельму удалось узнать не сразу. Мужчина схватился руками за рот, борясь с подступившей к горлу тошнотой. Рыжие волосы, вывалянные в грязи и крови, превратились в запутанную мочалку, глаза были выпучены, лицо скривилось в гримасе ужаса. Она уже была отвратительна, хоть кожа и не успела покрыться пятнами, а кровь уже запеклась.       — Даже верещала она уже не так изящно, как раньше. Если даже такие девушки на деле являются такими уродинами, что же с другими? Почему ты все равно смотришь на кого-то, помимо меня? — голос юноши дрогнул, и он, не сумев сдержать плач, выронил голову.       Кукольник громко дышал, его глаза широко открылись, а пальцы сжимали простынь. Он хотел бы убежать, прямо так, в пижаме, но боялся даже пошевельнуться, и тем более что-то сказать. За это время успокоившийся Йохан убрал голову, переоделся и вновь сел перед шокированным Вильгельмом.       — Я все испортил? Что ты теперь сделаешь со мной? Оставишь меня одного? Попросишь уйти? Меня убивает даже твой взгляд, полный страха. Понимаешь, у меня не было выбора. Что мне ещё оставалось? Ты так смотрел на неё, разговаривал с ней. Я не мог простить ей того, что она забрала у меня твоё внимание. Она воровка! — юноша дрожал, не зная, как ещё себя оправдать. Он только недавно обрёл сердце, но его так быстро разбили. Он только недавно научился чувствовать, но так быстро его заставили сгорать от ревности.       — Йохан.       — Я правда не хотел этого делать, я не знал, как мне…       — Йохан! Успокойся, — мужчина всё ещё обдумывал произошедшее, дрожал и боролся с тошнотой, но уже начинал говорить. — Это ужасно. Не делай, никогда не делай так больше.       Вильгельм чувствовал и свою вину в случившемся. Он так и не объяснил Йохану, чего делать нельзя. И так и не открыл ему глаза на его, Вильгельма, чувства. Даже несмотря на ту жуткую картину, которую он никак не мог выбросить из головы, Йохан оставался той же любимой куклой. Нет. Не куклой.       Юноша, едва не начав вновь плакать, уткнулся лбом в колени кукольника. Он больше не мог смотреть Вильгельму в глаза, но боялся, что если не прикоснется к нему, мужчина тут же исчезнет. Когда Йохан открыл рот, чтобы продолжить, в его светлые волосы уже запустили пальцы. Сперва неуверенно, словно готовясь вот-вот убрать руку, но потом успокаивающе. Кукла повернул голову и потёрся о руку щекой. Он поднял голову и когда-то холодные безжизненные губы впервые робко коснулись чужих.       Вильгельм прощал неидеальность только ему одному, считая это, скорее, лишь признаком жизни в когда-то пустом глиняном теле.