Infect me

Его корабли уходили бы в небо, будь он изобретателем или отважным капитаном, так высоко в небо, что никто бы не смог их найти. Значит, на вечность. ...Вечность вернулась к нему, яростно блеснув глазами в темноте, и мгновенно сжала понятия о безграничном космосе. Иными словами, Тэхён попался. Как мышка в мышеловку, как неоперившийся птенец. Теперь он зажат, напуган частым дыханием у виска, наливающимся внизу живота теплом, в которое Чонгук вмешивается, приложив ладонь и настойчиво поглаживая. Опалённый шёпот: — Чонгук, мы не можем. — Я не желаю ничего слушать, — он оттягивает Тэхёна за волосы и вылизывает за ушком, настойчиво запуская руку под боксёры. Глубоко в груди Тэхёна распадается стон, он прикрывает глаза и бессильно хватается за широкие плечи мучителя, адски напоминающие нерушимые глыбы в каком-нибудь тёмном распадающемся мире. Тэхён горит в прямом смысле, у него жар, и он собирался потушить его, добравшись до таблеток в кухонном ящике, где Джин держит их "семейную" аптечку. А Чонгуку не жалко. Он раскрошит дотла последнее, а после приготовит на углях мнение остальных несогласных. Тэхён робко пытается вывернуться, но куда бы он ни ступил: везде оказывается Чонгук, его предплечья, бицепсы, локти, упрямый подбородок или самое худшее - бёдра, которыми он сжал Тэхёна так, что мысли о спасении тают мгновенно. — Ч-чонгук… Но младший только подливает масла. С усладой инквизитора, добравшись до члена Тэхёна, он болтает большим пальчиком по головке, припевая ниже привычно бархатистого: — Ты нужен мне. — Сейчас? — Тэхён выдохнул, провоцируя пальцы Чонгука на сжатие. Теперь Чонгук полноправно владеет им, требовательно двигаясь вверх-вниз. — Перестань... Нельзя. Сухими потрескавшимися губами Тэхён припадает к его щеке, мажет ниже, пропускает губы и роняет голову на грудь, цепляясь за него и пряча стоны. Они застряли в коридоре между комнатами, но ощущение, что их здесь нет, а все слышащие настроили радиоэфир на позднюю передачу для искушённых. Чонгук знает, что Тэхён посыплется по его телу, как ртутная масса, стоит продолжить дарить ему то, до чего так слаб. — Тэхён, слушаешь? Ты нужен мне постоянно, — продолжает убеждать Чонгук, сердечно вглядываясь в лицо. И будто никакого насилия, слабый проблеск эмпатии, несоизмеримой доброты. — Обещаю, я вылечу тебя. Недовольный неверием, он пытается поцеловать, а Тэхён отстраняется, отбиваясь, как девчонка, нелепо отнекиваясь, ощущая вызывающий, острый позыв к действию, лёгкое головокружение и тошноту. — Не надо, ты подцепишь это… — Ты не понимаешь, глупый? — Чонгук резко подсаживает его на живот, прибивая к стене измученным изваянием. Тэхён хорошо ощущает его тело, пригревающее собственные огни, ощущает грудные мышцы, каменный пресс, а внутренней стороной бёдер - изгибы талии. На щеках его давно разлился румянец. Избиваемый ознобом, он почти не верит, что реальное реально, катится лавиной по склонам. Чонгук смотрит в глаза и вполголоса выдыхает в губы, требовательно, жёстко: — Зарази меня. Между ними меньше сантиметра. Тэхёну стоит только немного наклониться, чтобы раздобыть воды. Жажда сжимает глотку. Ёрзая, он тянет время и даёт Чонгуку понять, что боится его силы, напора, дерзости. И тот действует стремительно, решительно и без малейших колебаний: впечатывается в болезненно-красные губы и проталкивает язык в рот, знакомясь с привкусом сладкого сиропа, он слизывает всё, чем Тэхён старался исцелиться, смешивает их слюну и не даёт продохнуть, впившись пальцами в ляжки, напирая толчками, опаивая. Он выбивает из Тэхёна хриплые звуки и постепенно пьянеет от ощущения того, как он твердеет внизу, как душно пахнет шалфеем и ментоловой жвачкой. Позиции сданы, пальцы бессильно спускаются вниз по плечам. Разорвав поцелуй, Тэхён кашляет, и Чонгук ласкается щекой о его щёку, уверяя, что нет ни одного события или минуса, который бы ему в нём не был бы необходим. Да он проглотит всё, включая самого Тэхёна. Несколько секунд, пока он держится, но ещё не одержим, Чонгук нежно водит губами по его адамову яблоку, пережав руками талию. — Да, да… — отчаянно вздыхает Тэхён, ответом пьянея от вжавшейся в промежность эрекции. Повсюду глаза и уши. Не то чтобы не знающие. Напротив: тихо переворачивающиеся на бок и думающие: «Ну вот, опять». У Чонгука не хватает терпения ждать, пока Тэхён вылечится, пока выдержит дистанцию, вернётся с каких-нибудь очередных съёмок. Чонгуку всегда мало и нужно. Чонгук относит Тэхёна в гостиную и опускает на диван, слушает его нездоровое дыхание. Он не думает, что доведёт до крайности. Плотно прижавшись, он зажимает трясущееся тельце и ласкается между ног, имитируя недозволенное, но настолько приятное, что Тэхён немного забывается и принимает его замедленные поцелуи, смиренно, безропотно, считая их частью лихорадочного бреда. У Чонгука перспектива зайти дальше, его руки хозяйничают под поясницей, мнут Тэхёну ягодицы, а язык то нежится у рта, то снова слизывает очертания ключиц. Им часто движет ревность, не дающая покоя. Где Тэхён, с кем Тэхён, как он... когда не с ним, не на виду. И даже когда рядом, когда до него рукой подать и будет чувствоваться волна тепла. Чонгук должен знать всё. ...Выгибаясь, Тэхён громко застонал: Чонгук вложил в толчки много силы. Ему недостаточно. И Тэхён прощается с одеждой, моргает и видит, как раздевается Чонгук, и его безупречное тело возвращается к нему, заключая в объятия. Он не собирается наказывать, он собирается разломить его иначе. На температурной скачке Чонгук не то холодный, не то перекипевший, кажется сотканным из острых граней, достающим лезвиями до кожи, выскабливающий её испод. Веки Тэхёна влажные, воспалены. Тридцать восемь градусов. Только сумасшедшие попробуют делить на двоих. Прикосновение открытой ладони к паху, торопливый влюблённый шёпот, переходящая к страсти забота. Ни о том - когда, ни о том - почему, ни мысли. Тэхён продолжает целоваться, теряет Чонгука, а находит много больше, его пальцы, перемазанные гелем, его бесстыжие касания. Он обещал. Не дать Тэхёна в обиду. Что бы ни случилось. Обхватив одной рукой его грудную клетку, Чонгук подстраивается сзади и осторожно проталкивается внутрь, прилипая к позвоночнику. Заходясь мычанием, Тэхён царапает диванную спинку, и Чонгук прикусывает ему надплечье, хватает за запястье и начинает двигаться, приговаривая: — Успокойся. Тише, тише... Но Тэхён ничего не может поделать с голосом, предательски ушедшим в самый низкий диапазон, по вискам бьет испарина, внизу захлестывает резкая боль, шум в ушах, рвотный позыв, заколотившееся сердце. Пробы увернуться. Стон за стоном, пока Чонгук расцеловывает шею, плечо, двигается немного быстрее и снова замедляется. Вдруг мягкость, лёгкость... губы Чонгука, долгожданное лекарство. Тэхён вгрызается в ребро его ладони, берёт в рот большой палец и сам наталкивается на член. Чонгук возбуждённо дышит ему в затылок, подкидывая, притесняя. Им нравится прогонять электрические импульсы, задыхаться, рисковать. По телу Тэхёна ручьём течёт пот, Чонгук с жадностью слизывает всё с шеи, переворачивает его на лопатки и, раздвинув ноги, плавно вворачивается, впивается взасос. И давит, давит, вбивается, целует его ресницы, щёки. Тэхёна прорывает на громыхающие стоны, он запрашивает быстрее, а Чонгук не спешит, заводит его руки над головой и, оставшись внутри, трогательно смотрит в глаза. Всякий раз, когда Тэхёну плохо, Чонгук надеется забрать его боль, впитать недуг. Так может не каждый, лишь самый искренний. Тэхёна терзает совесть. Заразил его, точно заразил, обрёк на то же несчастье, ломоту, апатию... Но разве Чонгук боится? ...Плетёными линиями становятся царапины, хаотичными - стоны, Чонгук разгоняется, сотрясая Тэхёна, размазывая, разливаясь в нём. Вскрикнув в исступлении, Тэхён почти отключается, и Чонгук приводит его в чувство, ненадолго возвращает в реальность самой опасной из своих сторон, он гладит его по голове и воркует: — Я люблю тебя, Тэхён, люблю, очень люблю. Отвечать Тэхён неспособен. Только прижиматься и благодарно прятаться в надёжных объятиях. Наутро, за полчаса до общей побудки, Тэхён совершенно здоров, ему дышится проще простого, кожа остужена. И Чонгук, обнимающий его всеми конечностями, безмятежно сопит. Улыбнувшись, Тэхён целует его и проваливается в дремоту. Если они и больны, то совсем не инфекцией.