Туман твоих сигарет

      На маленьких гвоздиках, прибитых когда-то к окнам, все так же висят уже около полугода цветные гирлянды, чей провод змеей оплетает белоснежную некогда раму и безжизненно остается висеть в нескольких сантиметрах от розетки, что была занята небрежно воткнутым толстым проводом от стоящего неподалеку компьютера, его экран был от времени погасшим, и своей гладкой поверхностью отображал зеркалом всю комнату, включая явно здесь лишнего, единственного, который всем своим естеством не вписывается во всеобщую невесомую картину.       Еин старается не задевать взглядом свое отражение, рассматривая засохшие в горшках растения, их опавшие листья на подоконнике и полу, собирает пальцами те, до которых в состоянии добраться и выбрасывает в мусорное ведро. Проходит мимо дивана, замечая под махровым пледом, подаренным на позапрошлый новый год, Усока, у которого волосы за полгода успели выцвести и потускнеть, на бледной коже которого заметно выделяются синяки под глазами; он теряется в табачном дыме и изредка во сне у него подрагивает пальцы и ресницы, иногда он что-то мычит и прижимает колени поближе к себе.       Напротив дивана небольшой столик, когда-то он был даже целым и блестящим – каким его помнит Еин – сейчас же одной из его ножек давно нет, ровно, как и отколотого темного куска стекла. На ее поверхности одиноко возвышается пепельница, полная бычков.       По столу разбросаны сигареты, некоторые еще совсем не начатые. Они длинные, тонкие, ровно, как бледные пальцы Усока, сжимающие сейчас край темной ткани; Еин смотрит на все это, его взгляд медленно провожает наверх последние слабые клубы дыма, уходящие к потолку, и чувствует, как тошнотворный запах табака медленно проникает ему в легкие. Еин кашляет громко и звонко, так, насколько позволяет его высокий голос, протирает слезящиеся глаза и уходит на кухню.       Ему все еще было непонятно, почему Усоку нравится так жить.       Он раскрывает на кухне окна, выбрасывает пустые упаковки из-под фаст-фуда в мусорку и отмечает, что у стенки ровным рядом выстроились мусорные мешки. Еина коробит так, что у него появляется желание отойти от собственных принципов и сбросить все пакеты из окна, и впервые парню становится на мгновение плевать на проходящих мимо прохожих и их будущее благополучие. Перед глазами полупрозрачно всплывает умиротворенное в фальшивом сне лицо Усока, в последнее время слишком бледное, в некоторых местах иссеченное лиловыми прожилками – в области век особенно.       Изредка Еин ловит себя на мысли, что такой Ким Усок ему тоже нравится. Ким Усоку идет быть таким.       Он меняет воду в вазе, по цвету похожую то ли на вино, то ли на крепкий-крепкий черный чай – Еин еще не определился, на что больше; ставит внутрь новые цветы, которые захватил у матери в магазинчике под прелогом: «На свидание вслепую», а потом кратко усмехается, до боли в глазах обводя взглядом края ярких лепестков. Он уже около полугода скрывает нынешнего обладателя этой квартиры, настолько, что о нем помнят только сгнившие на помойках веточки с цветами из того же магазинчика, которые были вытащены из высоких магазинных ваз со словами: «На свидание».       Полугодовалый туман в помещении рассеялся, будто по приказу чьему-то солнечные лучи, отражаясь от окон дома напротив, впервые за некоторое время осветили квартирку, проходя сквозь остатки табачного дыма. Освещая до непозволительного ярким желтым пятном выделяющиеся лепестки, скользя по пустой пепельнице, отражаясь от стеклянной поверхности стола.       Усок думает, что-то не на месте. То ли слишком ярко, то ли слишком живо, а, возможно, все и сразу. Усыпленное снотворными сознание требует естественного сна, окоченевшие пальцы – тепла, а глаза – обратно во мрак, к коему привыкло. Уши слышат, как непривычно для них звучит хлопанье двери, парень скидывает все на затуманенное сном сознание, раскрывает глаза и тут же прячется под плед, изрядно потрепанный ежедневным пользованием.       В помещении слишком светло, и Усок даже думает, что все еще спит.       В очках Усоку до непривычного неудобно, глаза видят слишком идеально до такой степени, что он невольно садится обратно на обшарпанный временем диванчик и с широко раскрытыми глазами бегло осматривает сначала белоснежную раму окна, черную змейку проводов на ней, а затем замечает свое отражение в монотонно гудящем экране компьютера. Слишком больно видеть настолько яркие и четкие вещи.       Обращает внимание на горящий в прихожей свет, невольно задумываясь, а не зашел ли кто случайно, и успокаивается – одна пара обуви, ровно такое же количество курток.       Все до мелочей такое же.