Magia

I

      Капли крови терялись в густой тёмной траве. Луффи бежал не разбирая дороги, проклиная преследователей на чём свет стоит.       Чёрт бы побрал этих крестоносцев! Называли себя пацифистами и утверждали, что Бог и святой Бартоломью не одобряют бессмысленного кровопролития, но Луффи-то уже скрещивал с ними мечи и точно знал: все эти красивые слова — брехня собачья. В прошлый раз предводитель ордена, похожий на медведя со своего знамени силач по прозвищу Тиран, едва не убил Зоро. Луффи никогда не думал, что в человеке столько крови. И не думал, что можно выжить буквально с последними её каплями в жилах…       Под ноги бросилась коряга, и он кубарем покатился вниз по коварному склону пригорка. Обычно ловкий и подвижный, сейчас Луффи поднялся с земли с трудом, держась за раненый бок. Он давно уже не знал, куда направляется, главное — прочь от опасности, в укромное место, где можно переждать бурю и зализать раны. А потом пробраться в ближайший город. Именно там друзья условились встретиться в случае неприятностей…       С остальными всё будет в порядке, Луффи сердцем чувствовал. А вот с ним… Рана не казалась серьёзной, но кровоточила сильно, и это лишь вопрос времени, когда он упадёт без движения в высокую траву и по его душу придут дикие звери. Прежде Луффи не доводилось быть в роли добычи, он только охотился…       Лес был глух, угрюм и неприветлив, и Луффи запоздало подумал: а что теперь? Хруст веток и вздохи приминаемой травы сопровождали его одного лихорадочную поступь. Ни голосов, ни топота-грохота доспехов, ни зарева факелов. Только едва слышные за стуком крови в висках шорохи тех, кто не спит ночью. Значит, ему удалось оторваться. Но чтобы дожить до рассвета, нужно бы сперва найти безопасное укрытие.       Меж толстых стволов забрезжили огоньки. Луффи прищурился и с опаской направился в их сторону. Светлячки? Нет, для них уже слишком холодно. Вот и ещё задачка — как не дать дуба в ночном лесу осенью.       Темнота обволакивала густым туманом, и Луффи чудилось, что он вот-вот провалится в трясину, но сапоги увязали разве что в переплетениях корней и травы. Ноги держали его всё хуже, а таинственные светляки по-прежнему дразнили издали.       Ещё через пару дюжин шагов Луффи с неудовольствием заключил, что крылатый жук тут он — мотылёк, бездумно следующий непонятно куда, но всё лучше блужданий вслепую. Может, фортуна улыбнётся своему любимцу и на этот раз, и огни исходят из человеческого жилья, хотя кто в здравом уме поселится в такой глуши, где, случись беда, никто не придёт на помощь…       Сердце Луффи пропустило удар и снова часто забилось. На картах проклятый лес рисовали огромным бесформенным осьминогом, чьи бока вольготно легли на территории нескольких королевств и пустили щупальца-корни вглубь ещё парочки. Никогда никак не показывалось, не прописывалось, где кончается мирная земля и где, за какой незримой чертой, начинается враждебное к людям и свету царство мрака и чудищ. Теперь понятно, почему медвежьи рыцари прекратили погоню.       Огни действительно исходили из окон избушки, едва освещая крыльцо. Луффи механически переставлял ноги, пока вдруг не лишился разом всех сил, не дойдя до порога десятка шагов, а последним, что уловили будто залитые водой уши, был скрип открывающейся двери.

II

      Сквозь мутную пелену забытья Луффи чувствовал, как тело наполняет ноющая боль, нарастая и утихая, возвращаясь и отступая прочь. Его торс что-то сдавило, опутало — неприятно, но терпимо, и пришла незнакомая, небывалая целостность.       Луффи захотелось шевельнуться, и вроде бы ему это даже удалось, хотя двигалось свинцовое тело с явной неохотой. На лоб из темноты легла прохладная ладонь.       — Спи, — тихо велел чужой голос. — Ещё не время просыпаться.       Известный бунтарь и противник правил, не терпевший, когда ему указывают, Луффи не стал пререкаться. Этот голос хотелось слушаться, а лучше — слушать и слушать…       Его желание было исполнено. Смысл слов, произносимых нараспев, ускользал от утомлённого сознания, но такого умиротворения Луффи не испытывал уже давно, а колыбельных не слышал с самого детства. Он доверился этому ласковому голосу и позволил себе вновь погрузиться в дымку нездешних видений.

***

      Когда он наконец-то очнулся, голоса уже не было.       Тяжёлое одеяло лежало, как целый небосвод. Тело всё ещё слушалось с трудом, как будто он несколько дней провалялся в беспамятстве. Луффи смотрел в слабо освещённый потолок и пытался понять, уж не во сне ли ему послышалась та убаюкивающая песня. Затем память услужливо восстановила картину последних событий, и Луффи подбросило на постели.       Он попытался сесть, и тут же о себе напомнила рана. Упрямца вовремя подхватили чужие руки, не давая упасть, и помогли принять удобное положение, подложили под спину подушки. Лишь после того, как ему протянули кружку с водой, а потом, когда он напился, забрали, Луффи наконец-то догадался посмотреть дальше, на обладателя этих рук.       Обычная девушка в закрытом коричневом платье, только кисти рук и лицо открыты. Не старше самого Луффи, переживающего своё девятнадцатое лето, однако уже и не юный отрок. Но вот глаза….       «Ведьма», — сообразил Луффи со смесью восторга (неужели настоящая?) и опаски (а ну как сожрать хочет, что тогда?).       Говорят, ведьмы не боятся ни Бога, ни чёрта — более того, состоят с последним в родстве. Однако у этой не наблюдалось ни рогов, ни хвоста. Только искры таинственно мерцали в не по-человечески бездонных глазах, чей взгляд одновременно здесь и не здесь. И плотоядным он не был. Странно.       Луффи склонил голову набок, пытаясь взглянуть на девушку с другого ракурса, который выдаст её истинные намерения, но она повторила его жест. В её исполнении он походил на движение птицы; словно перья, качнулись золотистые пряди волос.       Молчание нельзя было назвать уютным, но заговорить первым ни один не хотел. Пронзительный взгляд изучил насторожённое лицо Луффи, равнодушно скользнул мимо беззащитной шеи, опустился на торс и плотно обхватившую его повязку. Следом на неё без спросу легла чужая рука, невесомо ощупывая, и Луффи резко откинулся назад, зашипев от боли. Теперь глаза, похожие на колодцы, смотрели укоризненно: мол, у меня было достаточно времени, пока ты спал, зачем вредить теперь?       Луффи и вправду устыдился и примирительно замер, положил загорелую шершавую ладонь поверх маленькой светлокожей, возвращая её обратно на бинт. Он был рад помощи, хотя… Вдруг кодекс ведьм запрещает им поедать раненых? Может, она и откормит его в придачу, чтоб на долгую зиму хватило? Ну да пускай пока всё идёт своим чередом. Только легче дать потом отпор, если она его вы́ходит.       Он повернул голову, осматриваясь, благо глаза уже привыкли к тёплому полумраку горницы. На стенах висели собранные и высушенные травы: стебли, листья, цветки. Но это там, где стены не были заставлены шкафами и полками, в свою очередь полными книг и различных предметов. Луффи не особо любил читать, но тут его глаза восторженно загорелись. Это же наверняка самая большая библиотека сказок и преданий! Ведьмы и сами фигурируют в немалой их части, значит, должны собирать фольклор о себе — недаром их называют самовлюблёнными! Сколько всего интересного он сможет почерпнуть здесь, в том числе и о том, что ищет…       Может, эта ведьма не такая плохая и позволит ему найти здесь нужный ответ? Раз уж она не стала его есть? При мысли о еде живот жалобно заурчал, а рот наполнился слюной.       Из чудесного мира, где его окружало сочное мясо, Луффи вырвал бесцеремонный тычок пальцем в бугор колена под одеялом. Нога рефлекторно дёрнулась, а Луффи чуть не подпрыгнул от неожиданности и негодующе воззрился на ведьму, но наткнулся только на бесстрастное лицо. В тихом омуте…       — Ведьма, ты меня съешь? — привычно спросил Луффи в лоб и поморщился: так хрипло прозвучал его голос, неприятно царапнув горло.       Девушка как раз убрала руки, закончив осмотр, и села на стуле с неестественно прямой спиной, будто аршин проглотила. Глаза-колодцы снова нашли его собственные, и она моргнула — почему-то сначала одним глазом, потом другим. Как сова.       Пару минут, растянувшихся на часы, она молчала. Зрачки её подрагивали, то сужаясь, то снова расширяясь — едва заметно. Если бы Луффи не отвечал ей таким же пытливым взглядом, он бы и не догадался: это мысли быстротечно сменяют друг друга в её голове в стремлении понять, с чего он взял, что она людоед.       — Нет, рыцарь, я тебя не съем, — наконец ответила она, и Луффи осознал две поразительные вещи.       Первая — это её он слышал во сне, ему не пригрезилось!       Вторая — это в полуулыбке пошли вверх уголки её губ, он рассмешил её, она говорит правду, она хорошая!       А ещё…       — С чего ты взяла, что я рыцарь? — набычился он, осторожно скрестив руки на груди. Не то чтобы это была неправда, правда куда запутаннее, но он и сам не шибко любит так называться…       — С чего ты взял, что я ведьма? — звонко рассмеялась девушка, жмурясь и тут же забавно округляя глаза, отчего на мгновение исчез сопровождавший её потусторонний ореол. Луффи бы поверил, но память не сотрёшь…       — Это же очевидно, — и он демонстративно обвёл рукой убранство избушки.       Девушка медленно повернулась, осматривая своё жилище, словно впервые в нём оказалась. С тихим смешком покачала головой, встала и взяла в руки меч, схоронившийся у изножья постели. Луффи неотрывно следил за ней, невольно сглатывая — что ей в голову взбрело? Но она всего лишь поднесла меч ближе, повернула так, чтобы свет падал на рукоять, и провела кончиками пальцев по гербу в крестовине. Луффи медленно выдохнул, принимая поражение.       — Это же очевидно, — шепнула ведьма, опуская меч. Она не передразнивала — лишь указывала на простейшее наблюдение, как и он до этого. И не поспоришь ведь!       Напоминание о корнях опустилось на плечи Луффи, как тяжёлый церемониальный доспех. Он без удовольствия расправил плечи и склонил голову. Санджи бы ещё завладел рукой девушки и почтительно поцеловал, даже будь он в куда худшей форме, чем Луффи сейчас. Ну да благородный шевалье ни на шаг не отступал от этикета, когда дело касалось женщин. Черта, которую Луффи никогда не понимал. Как и бо́льшую часть так называемых манер и приличий. Только одно он вынес для себя из детства, когда ему ещё пытались привить хоть малую толику ненавистного этикета, и эту привычку не смог вытравить даже суровый дед…       — Я Луффи ди Монки по прозвищу Соломенная шляпа, рыцарь из рода Монки, и я найду сокровище, спрятанное Королём плутов Роджером!       Это в сказках рыцари — борцы за правое дело, воины без страха и упрёка, которые скитаются по свету в поисках приключений и достойных противников, сражаются с чудовищами, спасают принцесс и побеждают зло. В жизни всё гораздо сложнее. И медвежьи рыцари, один лишь орден из многих под эгидой Мировой церкви, нарекли его разбойником и мародёром, отказываясь признавать его происхождение и очерняя его деяния. Луффи великодушно прощал им и то, и другое — время расставит всё по местам, да и не заглядывал он так далеко — и упорно следовал за своей мечтой.       Ведьма снова смотрела на него глазами-колодцами, будто читала мысли. И не бесстрастие виделось Луффи в её чертах, но что именно — он пока не определил. Она ответно склонила голову.       — Я Элен. И я просто ведьма.       И улыбнулась. Луффи уже подметил, что она бледненькая — похоже, сквозь сгрудившиеся кроны проклятого леса просачивается слишком мало солнечных лучей; но на этих словах, с этой улыбкой её лицо озарил иной свет, будто дневная звезда жила у неё внутри. И тревога с горечью растворились в этом свете, отступили бесследно.       Луффи даже очнулся. Никогда он не позволял таким глупостям омрачать его дух. И с благодарностью улыбнулся за напоминание. Кажется, если Элен и питалась какой-либо частью человека, то исключительно его печалями.

***

      Первые дня два прошли как в тумане. Луффи только ел и спал. Несмотря на слабость, аппетит его несильно унялся, и сначала ведьму это забавляло: позабыв обо всём, она неотрывно следила за тем, как похлёбка и мясные кушанья исчезают в бездонном желудке. Потом она заглянула в погреб, и детский восторг ушёл сам собой.       В краткие моменты бодрствования после трапезы Элен ловко меняла Луффи повязки, и, засыпая, он думал, что ещё пара дней лечения, и он насквозь пропахнет целебными мазями. Но это был не плохой запах. Окутанный им, Луффи становился похож на ароматную приправу к горячему блюду.       Того, что его слопают во сне, он уже не боялся. Хотя Элен неотлучно была рядом, когда он просыпался, Луффи знал: она ходит на охоту и пополняет запасы, подточенные заботой о незваном госте. Тогда в избушке пахло дождём и лесом, и Луффи малодушно радовался, что лежит в тепле и уюте.       Конечно, тут же мысли его устремлялись к друзьям, и, впервые встав с постели, невзирая на разомлевшее, ещё слабое тело, Луффи твёрдо собрался отправиться на их поиски. Ведьме достаточно оказалось положить неожиданно тяжёлую ладошку ему на плечо, и лихой воитель сел обратно на кровать — будто кости вынули из ног.       Возмущение прозвучало в пустоту: вместо того, чтобы спорить, ведьма сунула ему кружку с каким-то отваром и велела пить, пока не остыл. Это надёжно заткнуло Луффи на несколько минут блаженной тишины, нарушаемой разве что злобным хлюпаньем, за которые он нехотя смирился с тем, что надо набраться сил и хотя бы твёрдо встать на ноги.

***

      Элен увлечённо вышивала. Огонь свечи, гораздо более яркий, чем ждёшь от маленького язычка пламени, освещал не только шитьё (что это, платок? шаль?), но и её лицо. По крайней мере, Луффи мог различить малейшую чёрточку, хотя и не понять, о чём она думает.       Он споро шёл на поправку, и не сказать, что сыграло тут большую роль: крепость его тела и то, что на нём в принципе всё заживало как на собаке, или тщательный присмотр и разные примочки Элен. Луффи перестал столько спать, хотя питался не меньше, и ему теперь открывалось гораздо больше, чем виделось на первый взгляд.       То, что показалось ему колдовским логовом родом прямиком из сказок, было любовно обустроенным жилищем с налаженным десятилетиями бытом, чьи хозяева не особо хотели, чтобы их нашли. Многое здесь всё ещё носило отпечаток тех обитателей избушки, что когда-то жили до и вместе с Элен. Потрёпанные годами путешествий в походной сумке дневники среди книг, отмеченные временем предметы обихода, маски на стенах, фигурки людей и неведомых зверей, сувениры из дальних краёв, старая, но добротная одежда…       Мужчину, чью рубаху и штаны носил сейчас Луффи, Элен не знала. Зато его знала Тиана. Элен смотрела в окно, в тёмную ночь, говоря о ней, и у Луффи закрывался рот на замок сам собой, невзирая на любопытство. Слова не нужны, когда боль знакома.       Элен научилась всему, что знала, именно у неё, не помня ни родителей, ни своей жизни до того дня, когда Тиана нашла её девочкой в городе, названия которого уже не найти на карте. В избушке, затерянной в чаще проклятого леса, время текло, как мёд, остановившись и вовсе лишившись смысла, когда незаметно гаснувшей с годами Тианы не стало. Осиротев, Элен не нашла ни причины, ни желания покидать доставшееся ей в наследство убежище.       Луффи обвёл взглядом видимую ему с кровати горницу. Избушка не походила на склеп. Элен не походила на человека, убитого горем или терзаемого застарелой раной. На ведьму из сказок она, правда, тоже не походила, но Луффи давно понял, что навь и явь — разные вещи.       Что будет, когда он уйдёт, а она снова останется в полном одиночестве?       — Я скоро отправлюсь в путь, — предупредил он как-то и без паузы выпалил: — Айда со мной!       Впервые в её глазах промелькнул страх. Взгляд метнулся из стороны в сторону, словно ища пути отступления, а рука дёрнулась к посоху-дубинке, прислонённому к креслу. Луффи ни разу не видел, чтобы Элен им пользовалась или даже передвигала, и больше разговор на эту тему не заводил. Но это не значило, что забыл.

***

      Восхитившая его при первом пробуждении библиотека на поверку оказалась просто домашней коллекцией. Элен с опаской разрешила Луффи брать книги, да и то не все. И дело не в том, что они были ветхими (нет), а в чарах на них и знании внутри. Луффи надулся.       — Знаешь такой детский стишок: «Жило-было королевство Охара, пока однажды его не стало»? — прямо спросила ведьма, устав спорить и возвращать на место деликатные тома, которые Луффи выхватывал то с полок, то прямо у неё из рук со сноровкой, достойной лучшего применения.       Помощи в приготовлении обеда, например, раз хочет не валяться более, а заняться делом.       — Какой-то зловещий стишок, — Луффи позволил ей восстановить порядок и наморщил лоб. Охара-Охара, слышал ли он когда-нибудь о такой стране?       Элен хмуро пожала плечами, не став развивать тему. В горнице притушило свет.       Луффи наугад взял одну из книг и с приятным удивлением обнаружил сборник сказок, на которых рос в детстве. Даже выглядела книга так же, как та, что осталась дома. Помятые на краях страницы, потому что братья часто перечитывали полюбившиеся истории; выцветшие картинки, потому что принадлежала она когда-то то ли отцу, то ли деду; любопытные пометки на полях… Оставленные, правда, другой рукой.       Луффи вернулся на кровать, по памяти перелистнул сразу на середину книги и погрузился в легенду, с которой всё началось.

***

      — Расскажи что-нибудь.       Элен вскинула голову. По волосам запрыгали бледные зайчики от света снаружи.       Они трапезничали за столетним дубовым столом у окна, таким тяжёлым на вид, что Луффи не решился бы сдвинуть его с места без веской на то причины. Шёл дождь, но угрюмо не было. Лес казался голубым от воды.       — Луффи, я ем.       — Неправда, ты пьёшь, — возразил он, уязвлённый тем, что не успел стащить ни кусочка из её порции.       Элен отставила кружку. В ней плескалось что-то красное: вино, кровь, ягодный морс? У самого Луффи стояла кружка с горячим варевом, заменявшим здесь чай.       — Что тебе рассказать? — Её губы тронула знакомая полуулыбка. Не в первый раз заводили они такой разговор…       Но не только дорогого гостя манили неизвестность и события давно ушедших дней: и Элен не раз спрашивала его о том, что лежит за пределами леса, который она не покидала очень давно…       — Спой мне, — невпопад ляпнул Луффи то, что давно вертелось у него на языке. — Ты красиво поёшь.       — Ты бредил тогда, — ровно парировала Элен, и спина её была неестественно-ровная, но очи её опустились долу — он явно смутил её. — Если я пою в лесу, птицы падают на землю, потому что заживают уши крыльями. Вот и не пою.       — У птиц есть уши?       — Но они же нас слышат, — ответила Элен удивлённым тоном человека, для которого не может быть иначе.       Луффи не стал с ней спорить. Может, у птиц слишком маленькие уши для человеческого глаза, а может, Элен просто видит куда больше него. Она же ведьма.       — А ты знаешь песню про южные острова? — спросил он, возвращая беседу в прежнее русло, и, к его восторгу, Элен заинтересованно покачала головой.       Уже после первого куплета она обзывала его выпью и пыталась заткнуть ножкой куропатки. Луффи смеялся вместе с ней, отмахивался и кричал, что это он ещё не распелся. Ножку он обглодал в мгновение ока, даже не запнувшись.       Когда на тарелках, наконец, ничего не осталось и себе Элен тоже налила горячего питья, хотя пригубить не торопилась, держа кружку у рта и вдыхая ароматный пар, Луффи решил, что самое время застать её врасплох, и затянул балладу о сонном рыцаре. Элен от неожиданности чуть не расплескала напиток, вытаращив на него совиные глаза. Заткнуть самопровозглашённого певца в этот раз она отчего-то замешкалась, да и нечем уже было.       Куплет-вступление он пропел заунывно, на перечислении подвигов и регалий некогда великого лирического героя оживился, на безответной любви ведьмы и последовавшей за ней каре скорчил рожу, а на припеве, завершающем балладу, невольно смолк.       Элен смотрела в окно. Снаружи потемнело, по стеклу барабанили потяжелевшие капли. Её губы снова тронула полуулыбка, но незнакомая. Какая-то злая и… горькая.       — Знаешь историю за этой балладой?       Язык всё ещё не слушался. В начале своего выступления Луффи ещё тешил себя мыслью, что сумел увлечь Элен, лишив дара речи, но теперь… Пальцы сами с собой сжались в кулак — ему никогда не был нужен меч, чтобы воздать по заслугам. Ещё ничего не зная, он чуял нутром: произошло что-то неправильное.       «Однажды лютой зимой один рыцарь, прославившийся своими подвигами и благими деяниями на несколько королевств, заблудился в буране и забрёл в глухую лесную чащу. На него напали голодные звери, и, хотя он сумел убить достаточно, чтобы остальные отступили, невредимым из схватки выйти не сумел. Из последних сил он набрёл на избушку, принадлежавшую одной ведьме.       Юная девушка, в отсутствие хозяйки оставшаяся присматривать за домом, пожалела доброго молодца и впустила, позаботилась о его ранах. Рыцарю становилось лучше не по дням, а по часам, и, едва встав на ноги, он решил отблагодарить свою спасительницу. Вот только… — Глаза Элен остекленели. — В его понимании благодарность имела какой-то другой смысл.       В отличие от своей наставницы, девушка не владела могучими чарами, чтобы сразить злодея. Однако она сумела остановить его иным заклятием, навсегда превратившим и его, и даже его верного скакуна лишь в тень самих себя…»       — Коня только жалко, — вздохнула Элен, подперев кулаком щёку. — Это вышло случайно.       Она меланхолично потягивала свой отвар, глядя, как хлещут за окном разлапистые ветви деревьев. Реакции единственного слушателя она не ждала, будто напрочь забыла о нём.       Луффи сглотнул: свой настой он незаметно выпил, заслушавшись, а теперь у него пересохло в горле. В голове роилась тысяча вопросов сразу, но он зарёкся озвучить хоть один из них. Только совсем не вопросительная фраза вырвалась у него, когда с несвойственной робостью он положил руку на тонкие пальцы, с силой обхватившие кружку:       — Элен… Ты очень храбрая.       А ещё очень добрая, но это он и так знал. И готов был на своём стоять и даже прыгать.

***

      Луффи затаил дыхание, стоя на пороге избушки. У него на глазах мифы сплетались с реальностью.       В глубине леса бурлили тени. Острое зрение Луффи едва различало их, не в состоянии опознать. Стая почти невидимых зверей мчалась слишком быстро, едва касаясь влажной травы. Волки? Лисы? Охотничья свора? Он сбился со счёта.       — В этом году поголовье прибавилось, — безрадостно заметила Элен, стоя за плечом Луффи.       — Кто это? — заворожённо спросил он, не отводя глаз.       — Это резвятся любимые псы Хозяина Дикой охоты. Они не находят себе места, запертые в его псарнях на время тепла и света. Он выпускает их ненадолго осенью, чтобы подготовить к времени холода и мрака.       Наваждение отпустило Луффи, спугнутое закономерным вопросом.       — А на кого он охотится, что ему нужно столько собак?       — Эти чудесные псы не единственные волшебные твари, что выходят под луной на земли людей, когда выпадает снег. Есть и другие — охочие до человечины. И они зачастую вылезают из своих нор уже сейчас — поразмять кости после спячки, — Элен плотно закуталась в толстую шаль. Её пробирал сквозняк, но она пока не просила Луффи закрыть дверь и вернуться в дом.       — Ты поэтому не торопишься отпускать меня? — он наконец-то отвернулся от чудной картины.       — Тебе нужно набраться сил, — упрямо повторила Элен неизменный аргумент. И на этот раз торопливо добавила, будто оправдываясь: — Нельзя покидать очаг, когда тучи сгущаются и ветер завывает тревожно. Обещаю, я не стану удерживать, едва опасность минует!       Они помолчали.       — А почему нехорошо, что поголовье собак увеличилось? — Когда Луффи хотел, он был очень внимателен к деталям и умело менял тему в деликатный момент.       Элен, не таясь, обняла себя руками.       — Потому что это значит, что расплодились людоеды.       — Получатся, этот Хозяин — хороший парень, раз его псы бьют этих тварей?       — Этим псам тоже лучше не становиться поперёк дороги, — с невесёлой усмешкой предупредила Элен. — И неважно, простой ты человек или владеешь тайным знанием.       Луффи воззрился на неё в священном ужасе.       — Как ты выживаешь тут зимой?! Раз тут и шагу ступить нельзя, чтобы не попасться кому-нибудь в зубы!       — Свора Дикой охоты меня не трогает, — покачала она головой, — хотя и мне лучше обходить их стороной. Хозяин охоты был другом Тианы… и некогда человеком из плоти и крови. Но он ничего не забыл, хотя сердце его теперь изо льда.       — Как это — был? Что значит — сердце изо льда?       Элен вздохнула. Вопросы эти — как метко пущенные стрелы умелого лучника. Будут зудеть, пока не ответишь.       — Его звали Серж, и он полюбил госпожу Метелицу. А она, чтобы оставить его подле себя, неуязвимого перед болезнями и старостью, сделала его Хозяином Дикой охоты, выступающим от её имени.       У Луффи возникло ещё больше вопросов, как и всегда после историй Элен, но его внимание привлекла резкая перемена в пейзаже за порогом. Тёмный лес поблёкнул, источая зловещий свет. По поникшим веткам, почерневшей листве и пожухлой траве ползла изморось.       Он закрыл дверь. Невысказанные слова повисли в воздухе, ненужные.

***

      Накануне отбытия Элен сделала Луффи поистине царский подарок: затопила баньку в пристройке.       — Ты какая-то неправильная ведьма, — пожурил Луффи, сбрасывая одежду, с улыбкой от уха до уха. — Надо ведь было сразу и напоить, и накормить, и в баньке попарить, а потом только спать уложить!       — Я тебя сейчас под дождь выставлю, — ласково пообещала Элен, глядя ему прямо в лицо и никак не ниже. — Всё равно таким же чистым будешь. Как ты тогда запоёшь?       Луффи замотал головой, зафыркал, точно в него ледяной водой с неба брызнули, и, смеясь, нырнул в баню, пока ведьма не привела угрозу в исполнение.       Может, и было здесь какое-то колдовское средство, что после Луффи чувствовал себя не просто выздоровевшим, не живым даже — а будто заново родившимся. Готовым сдвинуть горы, свернуть голыми руками шею дракону, выйти на бой против всего медвежьего ордена или даже колдовской своры на Дикой охоте.       Наутро его ждала новая одежда. Вернее, это была его же, но приведённая чуть ли не в первозданное состояние: ни заплат, ни прорех или торчащих ниток. Одеваясь, он ощущал себя королём, ловил себя на мысли — именно такова исполненная мечта.       Эйфория поутихла, когда он повернулся и встретился взглядом с Элен. Впервые после их первого разговора он внимательно пригляделся к её глазам. Они были похожи не на колодец, а на звёздное небо, которое видно с его дна.       Элен вернула ему все вещи, ждавшие своего часа в укромном месте. Луффи затянул ремешки лёгкого доспеха, набросил на плечи плащ, перекинул через голову ремень походной сумки, закрепил на поясе меч. Элен добавила последний штрих к образу странствующего воина, повязав ему на шею платок — неброского бордового цвета, с мелкой вязью по краю.       — Заговорённый, не простудишься, — пояснила Элен на всякий случай, хотя Луффи, застигнутый врасплох этим жестом, и не подумал бы срывать подарок. — Иди. К своим друзьям.       Не нашёл он и прощальных слов. Молча хлопнул Элен по плечу и вышел из избушки на прогалину за крыльцом. Холод запустил в него свои коготки, и Луффи мысленно упрекнул госпожу Метелицу — мол, муж твой, хоть и с сердцем изо льда, а всё равно к людям с душой, а ты?       Но холод этот отрезвлял, вытравливал беспокойные мысли и эмоции. Луффи нахлобучил на голову неизменную соломенную шляпу, единственную вещь, которую Элен не стала чинить, как будто знала, сверху накинул капюшон. Он ясно понимал, что ему делать дальше. И уверенно зашагал по траве-мураве, по наитию взяв верное направление прочь из леса.       Избушка осталась позади, точно потустороннее царство, куда нет входа смертным. Луффи ни разу не оглянулся.

III

      Город встретил Луффи не лучше заколдованного леса, угрюмый под свинцовыми тучами и такой же неприветливый. Люди не обращали на него внимания, и если на входе у ворот это пришлось кстати, то на оживлённых улицах его так и норовили задеть, толкнуть или затоптать. Луффи раздражённо фыркнул и ушёл с шумной базарной площади.       Чёткого плана действий у него не было. Зато друзей он знал хорошо: эти парни не могли прожить и дня, не ввязавшись в какую-нибудь историю. А значит, рано или поздно он об этом прослышит и по горячим следам отыщет. Хотя иногда о компании такие слухи ходили, что себя в этих россказнях было не узнать…       Но пока ничего похожего он не услышал, что вызывало смутные сомнения. Люди обсуждали что угодно: возросшие налоги, неурожай, стухшую рыбу, выгодную сделку, женщин, кто кому морду начистил в кабацкой драке… Ничто из этого не несло для Луффи никакой ценности.       Был ещё другой путь — поспрашивать в трактирах, а заодно подкрепиться, и этот вариант Луффи очень нравился. Он даже сам себя мысленно похлопал по спине за гениальную в своей простоте идею.       Совсем не мысленно, а вовсе даже по-настоящему, и не похлопал, а ухватил за шиворот, перерезая воздух вместе с возмущённым криком, и оттащил его в подворотню кто-то не менее сильный и более крупный.

***

      Чем дольше они торчали в этом городишке, изнывая от ожидания, тем сильнее в ноздрях Зоро оседал дурной запах.       К тому, как пахнут людские поселения, он давно привык. Это не было исключением. Нечистоты, лошадиный навоз, грязное сено, лицемерие и гниль, старые камни и дрянное железо. Местами ладан. Иногда цветы. За многие годы Зоро приучился не замечать паршивый букет. Но в этот раз к знакомой мешанине пристала новая нотка — уныние.       Ещё третьего дня маленький отряд воссоединился, сумев оторваться от крестоносцев. Не хватало только одного человека — самого важного, единолично спаявшего в одну команду столь не похожих друг на друга ни своей природой, ни мировоззрением изгоев и давшего им общую, достойную цель.       Когда-то Зоро довольствовался простым выживанием, скитаясь по окраинам одного королевства за другим и отвечая кулаком или обнажённым мечом на угрозы и оскорбления, любое неласковое слово. Когда же не мог охотиться, кормился тем, что в обмен на скромный ужин и крышу над головой решал проблемы очередной бедной деревеньки, а в утренних сумерках уходил, наученный горьким опытом: боязливые шепотки быстро привлекают ненужное внимание в ореоле клинков.       Даже спал он зачастую вполглаза, готовый сражаться при малейшем признаке опасности. Может, это из раза в раз и настораживало людей, что даже при изнурительной работе, тяжёлой дороге, скудном питании и редком крепком сне Зоро телосложением не уступал лихим детинам, что держат в страхе округу. А может, ещё и вечно угрюмая физиономия способствовала. Крепко отрезанный от родины своих предков, Зоро видел немного причин радоваться жизни.       На тракте его жизненного пути не одна и не две банды разбойников, с переменой ветра шедших в наёмники и обратно, решали испытать остроту оружия или силушку молодецкую за счёт хмурого бродяги с диковинными мечами. Дурная слава бежала впереди него с каждой новой, ненужной, но подкармливающей тщеславие победой, и то был лишь вопрос времени, пока кто-нибудь не увидит всю картину целиком.       Люди всегда боятся того, чего не могут понять — или не могут убить. Зоро спасла случайность, ведь из всех рыцарей, которые могли прославиться, оборвав жизнь чудовища, мимо проходил именно Луффи. А Луффи не играет по правилам. Он играет вопреки.       Никто ни разу не заговорил о долге жизни, но Зоро всюду следовал за Луффи, как верный пёс, вовсе не поэтому. За время совместного путешествия он не раз мог вернуть долг, но друзья не считают подобные мелочи.       То же касалось и остальных. Будучи первым спутником Луффи, Зоро прекрасно видел, откуда они пришли, чего хотят и к чему идут. Он мог сколько угодно ругаться с ними, недолюбливать и редко, но метко язвить, однако в любой передряге без сомнений вырывался вперёд, зная — они прикроют. Как не сомневался он и в их преданности Луффи.       Атамана же было не видать. И росшая не по дням, а по часам тревога охватила весь отряд.       И тем не менее Зоро едва глазам своим поверил, обнаружив пропажу как ни в чём не бывало идущей по той же улице. Незаменимая шляпа, чудна́я в это время года, истёртый тёмный плащ, кулёк с пирожками под мышкой (Зоро чуял запах пригорелой выпечки), весёлый шаг — Луффи был цел и невредим.       А ещё беспечен. Пирожки, очевидно, мясные, и за лакомством Луффи совершенно не замечал грохочущего на всю улицу могучего жеребца в полной конской броне.       На начищенном до блеска нагруднике всадника темнел крест, заключённый в круг.

***

      Они переждали, пока шум не стихнет вдали, и уже отнюдь не прогулочным шагом продолжили путь. Конец бесцельному блужданию по городу для обоих — самое время собраться всем отрядом и выбрать новый курс.       — Тирана пока не видать, — негромко проронил Зоро вместо приветствия.       Луффи нахмурился. Он был не настолько самоуверен, чтобы считать, будто глава ордена охотится на него лично. Скорее, развесёлая компания время от времени переходила ту дорогу, которой медвежьи рыцари следовали к какой-то своей цели. Ни незнание этой цели, ни само её наличие настроения друзьям не поднимало. Единственное, что Луффи знал точно, так это что из тщательно раздуваемого крестоносцами пожара не выйдет ничего хорошего.       Перед тем, как они свернули за угол, Зоро украдкой бросил взгляд через плечо. Давешний рыцарь, вставший в другом конце улицы молчаливым изваянием, которое горожане огибали, словно чумное, тронул поводья и двинулся дальше. Он не мог их услышать. Но мог ли не узнать?       Луффи, никак не отметив проснувшуюся паранойю Зоро, молча сунул ему свой кулёк. На дне оказался последний пирожок, наполовину загрубевший от сажи, но жест Зоро оценил.

***

      Усопп, отлёживавшийся после хорошей трёпки медвежьего рыцаря, сумевшего снять его с дерева, оправился быстро. Сколько бы раз ему ни говорили найти доспех побольше и получше, стрелок оставался верен исключительно кожаным наручам, нагруднику на сердце и левому наплечнику, объясняя свой выбор необходимостью оставаться лёгким и подвижным. Он же не Зоро, чтобы носить тяжёлую кирасу…       Скудная обстановка комнаты на постоялом дворе не успела наскучить Усоппу. По крайней мере, он не принялся ещё рассказывать небылицы о том, как ночью ему изливал душу чей-нибудь призрак, заколотый в этой самой комнате много лет назад из-за драгоценностей в дорожном сундучке.       Усопп гордился в жизни несколькими вещами. Своим отцом, которого едва помнил, но о котором много слышал, спасением любимой девушки от свадьбы с подлым убийцей, своей фантазией, мастерством стрелка и орлиным зрением.       С некоторых пор последние два он использовал на благо новых друзей, а после злополучной стычки в лесу — в поисках блудного атамана, до рези в глазах всматриваясь в безрадостную даль. И хотя не он первым нашёл пропажу, самолюбия его это не задело. Во-первых, Луффи умел быть скрытным, когда хотел, а во-вторых, радость затмевала любые другие эмоции.       — Чёртов повар где? — без предисловий бросил Зоро, неодобрительно оглядывая трактир.       Усопп промычал что-то невразумительное. Санджи всегда вставал спозаранку, бодрый и свежий, как жаворонок, чем выводил стрелка из себя, и день-деньской пропадал по своим делам, никого не предупредив. То ли снедь для похода искал посвежее, то ли приятную компанию, дабы скоротать время.

***

      Мшистый пень с мечами находил повод поворчать даже при всей своей немногословности. Если запастись терпением, навострить уши и вооружиться хорошей памятью, можно составить немаленький список.       У Санджи все эти качества присутствовали. Он даже находил повод для себя — посмеяться. Конечно, это выливалось в новые перебранки и рукоприкладство, зато и служило неплохим способом выпустить пар.       Но были у них и точки соприкосновения.       Искать или долго ждать друзьям не пришлось. Будто прослышав чудесным образом о возвращении Луффи, вскоре после того, как товарищи заказали обед в трактире, подошёл и Санджи, чьё хмурое лицо разглаживалось на глазах. Только складка меж бровей никуда не исчезла — как, впрочем, и всегда, когда питалась компания чёрт знает чем, а не его стряпнёй.       Горячая похлёбка, сытные блюда с острыми приправами, за которыми мясо едва чувствуется, выпивка — какое-то время друзьям было не до разговоров: обед они уминали так, что за ушами трещало.       Общие трапезы что за столом в таверне, что вокруг котелка над костром на стоянке человеку постороннему напомнили бы беспорядочное побоище. Луффи с детства принимал близко к сердцу поговорку «в большой семье клювом не щёлкают», а друзья волей-неволей приучились не считать ворон, если не хотят остаться голодными. Заодно и поразмяться всегда можно, не хуже драки. Сейчас зоркий глаз атамана не наблюдал скованности движений, повязок или синяков. Значит, никто ничего не прячет, боясь показаться слабым.       Наконец, заняв руки кружками с пивом и расслабившись, банда заговорила о последних событиях. Луффи ввели в курс дела быстро, да и он успел всё увидеть по дороге. А вот первые же слова атамана взволновали товарищей не на шутку.

***

      — Тебе помогла ведьма?       Трудно сказать, было это вопросом или утверждением, и вряд ли Зоро повторил слова атамана только потому, что не расслышал или надеялся, будто слух его подводит. Напротив, он смотрел в самую суть. Потому что три дня против недели — это весомо.       За голосами и разговорами странные слова не услышали бы даже за соседними столами. Для маленького же отряда шум в обеденном зале не то чтобы затих. Скорее, уподобился гулу прибоя. Или беспокойству листвы в ветреный день. Или эху в горах.       Луффи смотрел на первого своего последователя открыто, не видя смысла юлить и отпираться, с вызовом. Реакция остальных, хоть и не до конца понятная, его не тронула, когда хором, но с разной тональностью ахнули Усопп (от суеверного ужаса) и Санджи (от непонятного Луффи восторга). С этим можно разобраться позже.       — Что она у тебя забрала? — Мечник со щелчком поддел большим пальцем гарду одного из своих заморских клинков, и в тусклом свете сверкнул краешек лезвия. Ни в одном трактире не могли заставить Зоро расстаться с оружием на входе, если он того не хотел.       Санджи с Усоппом тревожно переглянулись. Сказки и поверья — это одно, но чтобы всерьёз предполагать, будто…       — Что забрала? — хлопнул ресницами Луффи, точно сельский дурачок. — А что, она должна была что-то у меня забрать? Глаз? Или, может, сердце?       Зоро в сердцах издал непонятный звук — то ли фыркнул, то ли рыкнул, то ли выругался очень коротко. И уж тем более друзьям привиделась мимолётная зелёная вспышка, будто язычок пламени от раздвоенного языка.       — Что ты ей пообещал?       — Ничего!       Тут Луффи, поспешив с ответом, взбунтовавшись против напора, покривил душой. Отвёл обычно прямой взгляд.       Если целая неделя уместилась в три дня, не вмешалось ли колдовство и в его воспоминания? Вдруг он и вправду…       Нет. Он всегда помнил свои обещания. И всегда их исполнял. А вот обещание, которое он сам хотел дать Элен, так и не вырвалось, томясь лишь в его мыслях.       Зоро, получив отпор, больше ни о чём не спросил. Но рукоять меча так и не выпустил.       — С ведьмами нельзя заключать сделок, — терпеливо, словно несмышлёному мальчишке, взялся объяснять он и всё же не выдержал: — Никогда, ни при каких обстоятельствах не просить у них помощи! Обманут, а сам ещё нескоро наплачешься…       Луффи хмыкнул, откидываясь на спинку стула.       — Вот уж чего у меня никогда не было в достатке.       Зоро нашёл в себе силы опустить руку, расслабить сжатый кулак, ободрённый не столько спокойствием атамана, сколько внезапной мыслью:       — А вот когда наведается забрать должок… Мы её не хлебом-солью встретим, а огнём и сталью!       Луффи невольно улыбнулся, разрываясь между признательностью и изумлением. Он всегда думал, что по счетам надо платить, но в том-то и штука, что Элен ничего не просила взамен. Зоро бы насторожило и это, но он не видел и не знал её.       — А кстати, Зоро, откуда ты столько знаешь о повадках ведьм? — полюбопытствовал Луффи, успешно переключая внимание друга, от которого начинало веять нешуточной жаждой крови.       Зоро дёрнулся, отгородился кружкой, оставив пенные усы, и отговорился тем, что в каждой сказке про это есть и вообще это негласное правило. Молча следившие за разговором Санджи и Усопп наконец-то дали волю эмоциям, и за столом стало не менее шумно, чем за любым другим.       — Поведай, не томи — красавица? Неземная, верно?! — допытывался Санджи с нездоровым блеском в глазах.       — Как тебе не страшно-то было?! — наседал с другой стороны Усопп. — А вдруг бы в печку сунула?!       — Как бы она его туда сунула! — накинулся на него благородный шевалье. — Это же хрупкая нежная дева, с тонкими изящными ручками, куда ей поднять этого детину!       Луффи хохотал и, следуя примеру Зоро, потягивал пиво, не торопясь отвечать на посыпавшиеся вопросы. Только один соизволил прокомментировать, и то не словами, а бесстрашно похлопав себя по боку. Там, под слоями одежды, не осталось и ниточки шрама. Не то, чем хвастаются воины, но Луффи не смотрел в зубы дарёному коню и уж тем более не собирался переживать из-за того, что пристало мужчине, а что нет. У него были свои соображения на этот счёт.       Друзья засиделись — душевно, несмотря на грязный трактир, разбавленное пиво и недавние невзгоды. Расслабились, уверившись на один вечер, что им больше ничего не грозит. И не заметили, как следом за ними трактир покинул другой выпивоха, поспешивший скрыться в противоположном направлении.       Да, маленькому отряду ничего не грозило, только сон их был короток. Ведь медвежьи рыцари ушли на восходе, разбудив громовой поступью, своей и коней, весь город.       — …будут жечь, — сплюнули среди не выспавшихся зевак.       Охота на ведьм шла уже больше двадцати лет, с каждым годом всё более вяло, но так и не сходя на нет. И всё же тот, первый крестовый поход слишком врезался в народную память, чтобы выдумывать происходящему иную причину.       Впрочем, Луффи собрался, как пружина, ещё до того, как прозвучало сладкое, запретное слово «ведьма».       — Ты хочешь вернуться за ней.       Луффи надвинул шляпу на глаза, глядя в направлении проклятого леса. Кивнул.       Как хорошо, когда не нужны слова.

IV

      В избушке царило то, что некоторые люди называют творческим беспорядком. Только в этом беспорядке творчества не было.       Книги лежали где угодно: рядом с печью, у кровати, на разделочном столе. Одежда тоже не в одном месте, в прихожей. Сапоги, шаль, шарф, плащ, телогрейку, верхнюю тёплую юбку по возвращении в домой как будто снимали и бросали куда попало прямо на ходу — у порога, в сенях, в светлице… Кухонный стол больше не поражал практичной пустотой. На нём постоянно что-то да забывают: то нож, то солонку, тарелку или кружку, чьё остывшее содержимое растягивают на несколько часов.       Элен не отпускала тревога. Вещие сны никак не призвать, не увидеть нарочно, и она обратилась к гаданиям.       Карты, кости, чаинки и гуща на донышке кружки, рассыпанные камушки-амулеты — раньше эта ворожба помогала ей скоротать время долгой зимой. Теперь же Элен снова засела за книги и дневники наставницы, вкладывая в мучивший её вопрос все силы и желание получить ответ.       Являвшиеся символы и знаки не торопились истолковывать сами себя, дабы приоткрыть завесу тайны и поведать скрытое знание. Сколько бы Элен ни повторяла уже врезавшиеся в память ритуалы, жесты, заклинания и просьбы, любой расклад снова и снова показывал ей один и тот же образ. Элен поморщилась и залпом допила горькие остатки варева.

От судьбы не уйдёшь.

***

      Она пришла сама. Явилась в лице главы ордена святого Бартоломью по прозвищу Тиран.

Лучше не строить догадок о том, какими деяниями нужно заслужить такое прозвище.

      Рыцари церкви могли сколько угодно поносить колдовство и грозить ведьмам кострами, но за громкой бранью и общей шумихой неугодные не всегда замечали, как близко подбираются к ним настоящие охотники. Которые ненавидели магию, а потому изучали её, изучали повадки тех, кто её практикует… И наносили точный, молниеносный удар, не оставляя жертве путей к отступлению.       Поволока сомнений и видений спала с глаз Элен, выпуская из призрачных объятий, лишь когда в окно светёлки влетел первый факел.

***

      Тирану было не отказать в таланте. В речах своих он предпочитал убийственную, нелицеприятную краткость.       Элен он понравился. Бы.

В другой жизни.

***

      Брёвна и деревянные опоры стонали и выли, прогибаясь под жарким натиском, почерневшие ставни и настенные украшения падали и погибали в огне, с шипением дымилась и исчезала трава на крыше.       Элен не могла оглянуться, придавленная к земле железными перчатками. Ноги еле держали. Гибнул не просто дом, старинное укрытие, кладезь многих знаний.

Наследие и наследство.

      Гибло родное, живое существо, отмирала часть сердца, и Элен некого винить за это, кроме самой себя. Не на кого и надеяться, ибо вскоре она уйдёт следом.       Смешно было думать, будто время убережёт её от расплаты за покушение на душу ныне сонного рыцаря. Его доспех, прежде чем покрыться ржавчиной, носил иные символы, но Тиана верно говорила: рыцари церкви отомстят за любого из своих рядов не из братских уз или единства веры, а из принципа — никто не выступит против них, не встретив возмездия.

***

      — Здесь сразу и покончим? — с деланой ленцой спросил вдруг молодой голос. — Огнём или мечом?       Элен не повернула головы. Но не могла унять себя, свою суть, перестать отмечать естественные, очевидные детали.       Обладатель голоса был ниже рослых, как на подбор, неуловимо похожих на своего предводителя крестоносцев и держался в тени, даже не в задних рядах.

А ещё ему не по нраву происходящее.

      Как это часто бывает, вслух звучали совсем иные слова.       — И не жаль — такую красоту? — уже искренне вздохнул неизвестный, неуловимо приближаясь.       Тиран повернул голову, переводя взгляд на говорящего и только сейчас замечая неладное.       Слишком поздно. Тёмный воздух разрезал свист, и сбоку в широкое открытое лицо что-то влепилось, ярким облачком взорвалось. Ослеплённый и оглушённый, Тиран пошатнулся и впился металлическими пальцами в незащищённую кожу, пытаясь избавиться от липкой, жгучей дряни. Элен невольно восхитилась чужой алхимической выдумкой.       Растревоженные, прежде вялые увальни схватились за мечи. Кто-то прикрывал главу ордена, другие осторожно двинулись в темноту в поисках наглого стрелка, а остальные повернулись к неподвижной ведьме.       Вальяжно пройти к ней среди рассредоточившейся шайки не составило ценителю красоты никакого труда. На плечо Элен снова легла рука в перчатке, надёжно, но легко и бережно, словно обращаясь с хрустальной статуэткой. Сверкнуло в горячих отблесках остриё шпаги, и крестоносцы недовольно замерли, вынужденные обдумывать следующий шаг.       — Кажется, я спросил: «И не жаль такую красоту?», — уже без сожаления, с угрожающим нажимом в голосе повторил светловолосый шевалье в синем плаще, незыблемой преградой становясь перед Элен.

***

      Фехтовал он — как танцевал, будто не касаясь лесного ковра.

Словно подкидыш фейри.

      И, как в вальсе, вёл Элен за собой, уберегая от железа и чужих рук. Та послушно ступала шаг в шаг, не путаясь у таинственного спасителя под ногами, но и не делая попыток скрыться в лесном полумраке.

***

      Едкий дым пожарища отравлял вздохи, скапливался в груди свинцовым осадком, под весом которого едва гнулись члены.       Глухо звенели клинки, сталкиваясь, будто небесные тела.       Бряцали, тщась поспеть за стремительным противником, тяжёлые латы.       Улетали в небо искры, плясали на металле огненные блики.       Неизменно только чернели, обступая, кресты, заключённые в круг — будто послание свыше.

«Спасения нет».

***

      Доброжелатель был серьёзным оппонентом, но не всесильным. На очередном витке спина Элен коснулась неумолимого ствола дерева, и в мгновение ока одной только массой медвежьи рыцари отбросили юношу в сторону, накрепко отрезав путь назад.       Глаза закрывались сами собой. Тупая боль перетекала в смертельную усталость. Мысли растворялись в пустоте. Элен сожалела — но не о себе, а о безрассудном храбреце, зачем-то вступившемся за неё. Ведьмино естество засыпало, даже не задавшись напоследок вопросом, откуда же он всё-таки взялся.       Шею тронула холодная сталь. Крестоносец не торопился нанести последний удар. Хотел предоставить эту честь главе ордена? Насладиться страхом приговорённой к казни, её отчаянием? Вырвать-таки мольбу о пощаде?

А смысл?

***

      Злорадство было ошибкой.       Из темноты чёртом из табакерки вырвалась фигура поменьше и бросилась на исполина вихрем ударов, оттеснив успешно прочь. Вокруг горла обёрнуто рукоделие — вспыхнула перед мутным взором знакомая вязь по краю.       От изумления Элен прозрела, очнулась, ожила.       А фигура повернулась к ней, клокоча от возмущения:       — Да что с тобой такое?! Нельзя же смиренно уходить в сумрак вечной тьмы!       Элен не смела поверить в избавление, даже наблюдая его собственными глазами. Радость, слабая, как новорождённый зверёк, всколыхнула в ней целый потоп, и Элен зажала дрожащими ладонями рот, чтобы не вырвалось вместе со всхлипом…

«Больно ранит твоя милость, как стрела над тетивою…»

      Луффи посмотрел на неё странно, с раздражением и в то же время с неожиданным пониманием. Затем повернул голову и что-то крикнул («Санджи!»), после чего снова поднял меч.

***

      Светловолосый шевалье (Санджи?) был тут как тут и любезно взял Элен под руку, занимая лучшую позицию для обороны. Поредевшая толпа обрушившихся на него ранее недругов держалась на расстоянии.

Близок локоток, а не укусишь.

      Остерегались они не только глубоких уколов шпагой в зазоры брони, но и сыпавшихся откуда-то сверху искрящихся, взрывчатых градин. — Всё почти закончилось, — шепнул Санджи, ободряюще сжав пальцы Элен.       Та и рада бы согласиться, да только знала точно: всё закончится, лишь когда здесь догорит последняя щепка. А даже при всех пиротехнических наклонностях ордена Святого Бартоломью до этого ещё далеко.

***

      Истошный вопль оповестил всех присутствующих о местонахождении второго друга Луффи. Его наконец-то обнаружили среди ветвей могучей седой сосны. Перестал идти благословенный алхимический дождь.       На тёплых южных берегах рыбу ловят, метко насаживая бьющиеся тельца на колья-гарпуны. Сейчас море стало гущей тёмных колючек, а гарпуны — тяжёлыми мечами в тренированных руках. Если орден Святого Бартоломью однажды распустят, голод бывшим рыцарям не грозит.       Покорный воле хозяйки, прокатился по чернеющей траве ранее обронённый, похожий на дубинку посох. Лаской Элен выскользнула из тени Санджи, подхватила верное оружие и наградила ударом по затылку того, что едва не пустил крикуна на нарезку. Глухой шлем отозвался гулом колокола, и громила осел на землю.       Немой шок длился вечность, пока кто-то не рискнул наконец шевельнуться. А когда это случилось, Элен некстати припомнила, что, кроме дубинки, ей раздать на орехи нечем.       Её вмешательства хватило. Стрелок мартышкой перебрался на другую ветку, повыше и подальше от стальных злых жал, и снова запустил руку во вместительную суму на поясе. Грянул новый обстрел.       Блестящую стеклянную колбочку с чем-то гремучим внутри Элен поймала в воздухе верхушкой посоха и, не оставив на округлых стенках ни трещинки, отправила прямиком в ближайшее забрало. Сверху немедленно одобрили, перекрикивая звуки боли.       Мимо лица Элен свистнуло тонкое остриё шпаги, отваживая рванувшегося было к ней крестоносца. Теперь Санджи не отступал от неё ни на шаг, повинуясь указу Луффи и чисто по доброте душевной опасаясь оставлять её без присмотра.       Спиной к спине шевалье встал его атаман. На них наступали, окружали плотным рядом, лишая пространства для манёвра. В тесный круг швырнули и снятого с дерева стрелка. Длинноносый паренёк вжался между Элен и Санджи, поднял странную пращу с длинным древком, готовый защищаться, невзирая на дрожь в ушибленных коленях.       Последнего товарища Луффи Элен заметила вдалеке. Тот единолично сдерживал Тирана, и трудно было сказать, кто одерживает верх в этой дуэли.

И кто из них более человек, чем другой…

***

      Несмотря на все усилия маленькой компании, противник неизбежно превосходил их числом.       Элен не надо было видеть лица тех, что встали за неё и с ней плечом к плечу, чтобы ощутить хмурый, отчаянный, но упрямый их настрой. Её же черты озарила улыбка, сбившая с толку ближайших медвежьих рыцарей.       Фатализм бывает не только обречённым. А её только что вспыхнул жар-птицей, перерождаясь нерушимой уверенностью в завтрашнем дне.       Не успел никто и глазом моргнуть, как чащу завалило снегом, точно приливной волной. Погибая, издал последние трескучие ноты не насытившийся огонь, а чёрный дым над образовавшимся холмом истончился в ручей и растворился в воздухе. Тяжело прогнулись лесные красавицы — вековые сосны и ели — под весом белых обновок, укутались холодным покрывалом совсем молоденькие их товарки и соседи-кусты.       Даже сквозь забрала чувствовалось сходство между крестоносцами и их лесными тёзками, если последних разбудить посреди зимы.       Следом раздался громовой лай и топот множества лап по плотным сугробам. За спинами гончих, похожих на обычных собак так же, как походит могучий першерон на коренастого пони, лился нездешний ледяной свет, очерчивающий вдалеке человеческий силуэт.       — Бежим! — скомандовал Луффи под вой, свист и крики и рванул с места первым.       Подгонять никого не пришлось. Кроме четвёртого доброго молодца — того оттаскивали в шесть рук от помятого и удачно отвлёкшегося на новую опасность Тирана.       Сапоги с хрустом проваливались сквозь хрупкий наст. Поддерживая друг друга под руки, за плечи, за шиворот, беглецы уходили всё дальше и дальше от места сражения. И лишь однажды рискнули оглянуться.       Кошмар любого неверного, воины ордена Святого Бартоломью бросились врассыпную, ужаснувшись ярости псов, схожей с яростью урагана. Один Тиран не дрогнул, встречая свору мечом наголо. Потемневший от пепла доспех быстро скрылся из виду за лоснящимися серо-бурыми поджарыми телами.       — Не смотри на них, — пробормотал Санджи, подталкивая вперёд стрелка, заворожённого жутким зрелищем. — Да не смотри же!       Элен молча потянула длинноносого паренька за локоть.

Бывают зрелища не для человечьих глаз и сердец.

***

      У кромки леса, дававшего ей приют многие годы, Элен замедлила шаг. Обернулась.

«Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай…»

      В глубине чащи уже было тихо. Чёрные стволы и ветки по-прежнему озаряло потустороннее сияние. Если присмотреться, в нём всё так же можно было различить чью-то фигуру. Но теперь к ней присоединилась вторая — как будто чуть ниже ростом, с величественным головным убором, в отражающих свет одеяниях.       Элен поклонилась, благодаря за своевременное вмешательство, и снова зашагала по ломкому насту. Недоверчиво щурившийся Луффи коротко кивнул паре и двинулся следом, легко обгоняя.       Снаружи их встретил самый обычный позднеосенний день. Хмурые тучи, выцветшая трава.       Никто из четверых никак не отметил возвращение из колдовского царства. Элен же остановилась, разглядывая сизую траву, ещё не тронутую снегом. Подняла голову, вдыхая, вбирая в себя небо, не скрытое лесным потолком, раскинувшееся, покуда видит глаз. Было только оно, ошеломляющее в своей бескрайности, и была твёрдая земля под ногами, не дающая затеряться в этой воздушной пустоте.       — Элен! Ты идёшь?       Оклик вернул её к действительности.       Элен сморгнула, медленно перевела взгляд на четыре фигуры впереди, чуждые, но не чужие. Улыбнулась вместо ответа. И сделала первый шаг.