Розы и тёрн

Одарённый мечтой носить золото лавра венца с колыбели, С детства мнивший себя рабом царского пурпурного подола, Он любовь дарил всем, и народ лишь в него поначалу верил. Настал час занять римский трон. И молва избрала другого. Чьё-то чадо с цветущей, молочной нежностью на устах, В чьих глазах утонула власть, умерщвлённая вечным сном. Этот звонкий смех погребальным колоколом его стал, Бархат крови и алых роз — омывающим ступни его огнём. Под крылом и когтями льва тот ребёнок будущее забрал. Nonno канул в туман, впредь былое величие не вернётся. Он упал без сил, он последний заснеженный след потерял, Он, сгорев, ослеп — его зрение отобрало новое солнце. Свой венец плетя, колет пальцы он о полумёртвый тёрн, Бутон розы вплетает брат, наделённый красой девичьею. Грезит лишь, как тот встретит смерть, посланный на костёр, Обожжённый розовым маслом собственного величия. И он знает братский конец, и он давит злые потоки слёз, Он под веками видит того, измождённый, в липком поту: Облачённый в пурпур, окаймлённый облаком багра роз Брат спит розовым сном в утончённом, вакуумном гробу. Он в надежде, боли и ненависти ломает острые иглы терний, Рыщет, где от него сокрыт недосягаемый римский лавр. Сам себе король, не имея креста, не имея даже своей Иудеи, Нет в могиле ему нужды — он давно внутри завистью дотлевает. Вырос он из сказки, где Ромул лишает жизни своего Рема, Не его судьба прочертить померий империи на сей раз. Пепел, как туман, кроет землю чем-то холодным, белым, Яд пьянит, шип отныне не колет припухших от соли глаз. Сын цветов и брат, чей венец был из тёрна сплетён. Дитя ласк и тот, кто навек на презрение обречён.