***
Если бы водяной слышал сейчас их разговор, наверное, от возмущения дара речи лишился бы, поскольку похож был не на лягушку, а на стройного юношу с очень бледной, почти прозрачной кожей, и густыми, тёмно-голубыми волосами в которых росли кувшинки. Огромные, синие глаза его мерцали, как драгоценные камни. А ещё у него были перепонки между длинными, тонкими пальцами. Ноги вполне человеческие, до ступней, а вот самих ступней не было, вместо них — два полупрозрачных метровых плавника. Водник от красоты своей сам млел. Выберется, бывало, на берег из озера, и часами в отражение своё на водной глади любуется, волосы свои роскошные чешет. Красотой водяного многие восхищались — и всякая мелкая нечисть, духи лесные, и мавки-русалки, даже кикимора болотная, которая, наверное, с начала времён жила, и та туда же. И единственный, кто при виде водника не замирал столбом, это лешак. Посмотрит равнодушно, как на пустое место, и пройдёт, вечно торопится куда-то. Мимо маленького озера, что затерялось в глубине заповедного леса, ему каждый день приходилось по своим делам ходить. Водяной злился, а поскольку был ещё молодой совсем, всего-то полвека назад на свет появился, и глупый, то невнимание лешака его обижало. — Куда торопишься, Лёшка? — кричал водник каждый раз при виде лешего. — Иди сюда, зелёненький, передохнёшь, искупаешься. Рыбкой угощу, — и заливисто хохотал вслед. У лешего дела были поважней, чем глупости слушать. От местных людишек неприятностей не было, а вот чужие его утомляли. Они приезжали в брюхах гремящих железных чудовищ, жгли костры и орали непонятно что. Часто он прятался неподалёку в кустах, слушал странные песни и смотрел на дёргание человеческих тел. Сначала дёргались под то, что у них называлось музыкой, а позже — под собственные стоны, валяясь на земле, то парами, а то и общей кучей. Утром они уезжали, оставив после себя множество дурно пахнущего мусора, а бедный лешак, преодолевая отвращение, уничтожал его и чистил ауру леса. Леший, в отличие от водяного, был почти взрослый, как-никак три сотни лет отмерил, и крайне серьёзный.***
У водника если и была какая работа, рыб там гонять, или икру лягушачью пересчитывать, то, видать, немного её было. Сколько леший его знал, так на берегу всё и полёживал, дразнил его да жемчугом кидался. Территория у него всё же небольшая была, не то, что у Лёшки, которому за день в десяти местах одновременно нужно было быть. Причём в буквальном смысле. Лёшка близко к воде не подходил. Не потому, что боялся. Дождь, например, он очень любил, но на территорию водника лучше не соваться. Кто знает, что у дурака на уме, ещё под воду утянет. — Лёшенька-а, — томно тянул, как всегда, водяной. — Устал, сердешный? Ну иди, иди ко мне. Спинку тебе помну, сказочку расскажу о морской царевне. Леший, как всегда, не ответил. Сверкнул глазами золотыми и ушёл.***
А водяной, похоже, задался целью Лёшку дожать. Кого ещё-то? Мавки глупые, как рыбы, палец покажи — час хохотать будут. А кикимора от старости только головой трясёт да квакает. Да и страшная она. Вот Лёшка — другое дело. Стройный, кожа гладкая, зеленоватая, глаза золотые, а в волосах травинки запутались. И одежда у него красивая, из разноцветных листьев сшитая. С ним бы на камушке посидеть. Можно венки плести или на рыбок красивых поглядеть. Вот позвать бы его по-хорошему. Но только леший издали показался, опять забыл обо всём, что сказать хотел, и снова своё заорал: — Порядок всё наводишь, Лёш? Шишки, поди, все сосчитал? А вона, гляди, две не сосчитанные остались, — и похабно задвигал бёдрами. Но всякому терпению приходит конец, и Лешак остановился, вспомнил всё, что слышал от людей, вздохнул поглубже и медленно, выделяя каждое слово, сказал: — А ну заткни хайло своё, килька волосатая! Заебал, сука, усёк? На кого ты, ондатра недоделанная, наезжаешь? Скучно тебе? Езжай в пустыню песок пылесосить, шлепок ты майонезный. Что, не понял? Задрал ты меня, пень обоссаный! Сиди в своём аквариуме и не тявкай. Педикюр себе сделай! Отрастил патлы и думаешь, что теперь всё можно? Ты хоть раз себя в зеркало видел? Я с тобой не только разговаривать, срать рядом не сяду. А ещё раз на меня хлебало раззявишь, лягушачья морда, молча засажу по самые помидоры! И учти, скорая сюда не приедет, и никто твою жопу синюю лечить не будет, понял? Вдруг Лешак понял, что стало очень тихо. Не то что лягушки, даже ветерок стих. Водяной, приподнявшись из воды по пояс, смотрел, выпучив глаза и разинув рот. Довольный Лешак гордо задрал нос и удалился по своим делам. Всё-таки не зря он за человечками подглядывал, да подслушивал. Водяной еще минут пятнадцать пялился ему вслед и тихо опустился под воду. Половины слов он вообще не понял, но зато хорошо понял, что зазывать лешего рыбками любоваться теперь бесполезно. — Пень обоссаный! Морда лягушачья! — раздалось обиженное бульканье из-под воды. — Срать ему со мной рядом противно, скажите пожалуйста! — и уже из глубины. — И что за помидоры такие? Где он их тут сажать собрался? Лёшка сидел в дупле огромнейшего дуба и чесал макушку. «Перегнул, похоже, — размышлял он. — И напугал. Может, оно и к лучшему?» Но вид водника так и стоял перед глазами. Растерянный, глазищами хлопает, рот приоткрыл. Так и поцеловал бы. И испугавшись собственных мыслей, леший закрыл рот рукой, словно вслух сказал. Водяной, похоже, обиделся не на шутку. Из воды почти не показывался. А если и выныривал, то при виде Лёшки снова в глубине прятался.***
Леший попинал камушки на берегу и нерешительно подошёл к самой воде. — Эй, соседушка! Ну покажись, что ли? Ты не серчай, я перестарался малость. Ну чего нам ругаться с тобой, чай, не чужие. Может, простишь? Что дальше произошло леший, не сразу понял. Со всех сторон со свистом на него накинулись плети, свитые из водорослей. Обвили руки и ноги, и словно прилипли, как пиявки. Лешак опомниться не успел, как оказался растянутым на песке. Подёргался — нет, бесполезно. — Простить, говоришь, — раздался над ухом тихий смех. — А может и прощу. Потом. Мелькнула тень и на Лёшку легло легкое прохладное тело. Длинными перламутровыми ногтями водник разрезал его лиственную рубаху, небрежно отбросил обрывки в стороны, наклонился, и лешак увидел прямо перед собой мерцающие, синие глаза. — Попробуй только, — оскалился Леший. — Я тебя, волосатый, за космы твои на своём дубу подвешу. — Правда что ль? — смеясь спросил водник. — А может, мне тебя утопить? Был лесовой, станешь водяной. Леший похолодел. Водник провёл влажной рукой по зеленоватой Лёшкиной коже. — Не бойся, — нежно пропел он. — Я пошутил. Красивый ты, Лёшенька, только уж гордый очень. И ругаешься очень. Проучить тебя надобно. — Я извинился, — извивался под ним Лешак. — Мало, Лёшенька, мало. Обидел ты меня сильно. — Сам виноват. — Может и виноват, — вздохнул водяной. — Только хочешь-не хочешь, а я тебя не отпущу. Так что лежи-ка ты спокойно, а то кикимору на подмогу кликну. Лёшка пришёл в ужас и замолчал. Водяной продолжал гладить Лешака по груди и по бокам. Провёл ногтями, от чего тот со всхлипом вздохнул. — А я думал, от тебя тиной воняет, — произнёс вдруг леший. — И что скользкий ты как… — Как пиявка? Я же не болотник какой-нибудь. И чтоб ты знал, Лёшка, я красоту свою, может, только для тебя и наводил. А ты кроме шишек своих ничего и не видел. И меня не замечал. Знаешь, как обидно? — И что? — задыхаясь, спросил Лёшка. — Снасильничаешь теперь? — А как же. Ты же сам этого ждёшь. Тонкие пальцы сжали член, поводили вверх вниз. Медленно-медленно. Леший запрокинул голову: — Ах ты зараза! Хорош издеваться! — Нет, Лёш, я только начал. Ещё умолять меня будешь. — Не дождёшься! Водяной только хмыкнул. Не прекращая медленно водить рукой по члену, улёгся на лешаке поудобнее, и стал так же неторопливо ласкать языком его соски. Лешак взвыл так, что подглядывающие мавки в ужасе под корягами попрятались. — С-с-сука! — вопил леший, извиваясь всем телом. — Да чтоб ты сам утоп! — Кикимору позову, — напомнил водяной и лешак заткнулся. Точнее, попытался, но продолжал подвывать. Водяной оценил, перешёл на бока и живот, легонько покусывая и щекоча языком. — Страстный ты какой, — мурлыкал он между поцелуями. — Давно тебя поймать да залюбить надо было. Водяной ласкал теперь его бёдра, там, где кожа самая нежная и чувствительная. Целовал легонько, едва касаясь губами. И дождавшись, когда Лешак готов был уже зарыдать, длинно провёл по члену языком, втянул в рот влажную головку, полизал и насадился на всю длину. Лешак выгнулся, забился в судорогах и в горло водяного ударила тёплая струя. — М-м-м… сладкий ты какой, Лёшка. Как мёд! В ответ раздался хрип: — А ты будто пробовал. — Не пробовал, — признался водяной. — Батя рассказывал. Сладость, говорил, неземная, — и почмокал. — Хорошо, что я у тебя пососал. Ты теперь отдохни малость, а потом и по-настоящему любиться будем. Леший дёрнулся из последних сил. — Нет! — Будем, Лешачок мой, будем, — успокоил его водник, гладя по волосам. — Куда тебе деваться-то? — Сволочь, — припечатал лешак. — И батька твой таким же был. Водяной сжал его яйца, оттянул слегка. — Отдохнул уже, я смотрю. Ну, тогда и делом займёмся. Оседлал Лёшкины бёдра, поелозил. Леший от унижения зажмурился. Водник, облизав ладонь провёл ещё по его члену и приподнявшись, плавно на него опустился. Лёшка, уже готовый, что ему сейчас в зад полезут, резко выдохнул и широко открыл глаза. — Ты что же делаешь? — прошептал он. — Что, опять не доволен? — Больно же тебе! — Больно, — согласился водник. Лицо его при этом сияло от восторга, словно и впрямь до мёда дорвался. — Только ради тебя, Лёшенька. И неторопливо стал двигаться. Глаза его будто дымкой заволокло, дыхание стало прерывистым. Про Лешего и говорить нечего. В горле пересохло, дёргал связанными руками, пальцами скрёб песок. — Убери их, — прохрипел он. Мокрые плети, что держали его, послушно разжались и Лёшка вцепился водяному в бедра. Водник скакал на нём, раскачиваясь всё сильней и сильней. Перед глазами лешака всё потемнело, звёзды замерцали, словно ночь опустилась. Потом пропали, только две горящие синие остались. И вдруг солнце взорвалось в голове миллионами ярчайших осколков, и наступила темнота. Когда он очнулся и впрямь было темно. Водяного рядом не было и только лежала рядом с лешим новенькая рубаха, сшитая из водорослей. Покомкав её в руках, он оглядел озеро и поплёлся к себе. Водник молча следил за ним из-под толщи воды.***
На следующее утро Лёшка появился на озере ни свет ни заря. Зато в новой рубахе и с берестяным туеском. — Эй, озабоченный! — заорал он. — Выходи, мириться будем! Где-то на середине озера показалась голубоволосая макушка. — А я думал, обиделся, не придёшь больше. Лешак махнул ему рукой. Водник скрылся под водой, чтоб через мгновение вынырнуть у самого берега. — Что на тебя, дурака обижаться, — Леший показал туесок. — Я тебе мёда принёс, и вот ещё, у людей взял. — Что это? — с любопытством спросил Водник. — Шпроты.