Последний вельбот

Нос вельбота с глухим стуком ударился о бок другого. Поллард едва ли слышал это, скорее почувствовал, как лодку тряхнуло, и это отчасти пробудило его от вязкого забытья. Он разлепил накрепко спаянные солнечными лучами веки, не сразу понимая, где он, и что происходит вокруг — в паре метров от него вельбот крепко ухватили чьи-то руки, будто стараясь притянуть ближе. На расстоянии вытянутой руки от капитана, в глубоком, болезненном сне, лежал Чарли Рамсдейл, поджав под себя исхудавшие ноги. — Капитан, — произнес чей-то голос, хриплый от жажды. Поллард вскинул голову, все больше пробуждаясь от своего оцепенения, и попытался встать, но был так слаб, что смог только подняться на коленях, ухватившись за борт. Ни он, ни Чейз никогда не смогли бы признаться даже себе, что в этот день для них не было ничего прекраснее, чем просто увидеть лица друг друга. — Чейз, вы здесь, — радостно прошептал Поллард, протягивая руку, и тот крепко ухватился за нее в подобии рукопожатия. Но в лодке первого помощника не было никого — одни только кости, сотни, тысячи мелких костей. Чейз не дрожал, не тронулся рассудком, но в его глазах Поллард прочел следы глубокого горя. Поллард мысленно перечислил все имена: Лоуренс, Коул, Питерсон, Никерсон — все, кто уже не надеялся, цепляясь обеими руками за эту надежду, снова увидеть крыши нантакетских домов. Чейз никак не отпускал руку Полларда, и капитан мотнул головой, наконец ощущая в себе достаточно сил, чтобы встать. — Мистер Чейз, перебирайтесь в нашу лодку, — произнес он тверже. — Я не могу оставить их, капитан, — ответил Оуэн, кусая губы. Как ни понимал Поллард всю жуткую правильность его слов, он не мог отпустить шлюпку дальше, и не мог отпустить самого Чейза. — Я приказываю вам, мистер Чейз, занять место в моем вельботе, — хрипло произнес он, и рука в его руке впервые дрогнула. Оуэн, помедлив, кивнул, легко ступая на качающееся дно, и опустился рядом с Поллардом, все еще глядя туда, где белели кости товарищей. Они вместе прочли молитву, удерживая лодку в четыре руки, и только потом оттолкнули — так, как позволяли почти исчерпавшие себя силы. Теперь, потеряв вельбот Хендрикса и пустив в открытый океан второй, они остались одни — никто не мог быть более одиноким, чем эти двое: капитан и старший помощник некогда большого, счастливого судна, теперь оставшиеся один на один с последним, умирающим членом собственной команды. — А ведь я всегда хотел плавать в одном вельботе с вами, — произнес Чейз, слабо улыбаясь. Прошло несколько невыносимо долгих дней, и оба они ослабели настолько, что просто сидели, привалившись плечом к плечу. Их жажда воды и еды отступила, и они впали в то вязкое, предобморочное состояние, когда грань между реальностью и галлюцинацией нередко стирается. Поэтому Чейз говорил, а Поллард слушал, цепляясь за этот знакомый голос как за спасительную соломинку. — Я почел бы за честь быть рулевым или гарпунщиком у Джорджа Полларда, — добавил Чейз, чуть поворачивая голову. Джордж закрыл глаза, чувствуя, впервые за долгое время, как сердце в груди забилось чуть быстрее — может, он слишком желал услышать эти слова, а может придал им слишком большое значение. — В конце концов, теперь вы и мой рулевой, и гарпунщик, и гребец, мистер Чейз, — произнес Поллард мягко, тоже поворачивая голову. Смотреть на такого Чейза — худого, высохшего как мумия, с запавшими глазами, было страшно, но это знакомое лицо в то же время вселяло в капитана непонятно сильную радость. Тот улыбнулся в ответ. Через пару дней умер Рамсдейл; они разделили эту страшную долю в этот раз на двоих, молча выполнив то, что отдалило их смерть еще на какое-то время. Чейз опустился на колени, дрожащими руками собирая жадно обглоданные кости, чтобы отнести их подальше, на корму, и обессиленно повалился на вытянутые руки. Поллард, как умел, подтащил его к себе, укладывая головой на собственные колени, и долго вглядывался в его лицо, наслаждаясь тем, что Чейз дышит, а значит, все еще находится вместе с ним. Джордж что-то говорил ему, или себе, или им обоим, стараясь вытащить Чейза из забытья, и своей будто восковой рукой гладил его по спутанным, отросшим волосам. — Как могли две лодки встретиться в этом бескрайнем океане? — одними губами вопрошал он. — Как я мог остаться наедине именно с тобой? Чейз вскоре очнулся, никак не отреагировав на чужую руку в своих волосах. Он приподнялся, чтобы притянуть капитана ближе, и вдруг уткнулся лицом в его грудь, обхватив за талию. Он твердо знал, что, кто бы из них не умер первым, другой вряд ли осмелится даже похоронить его, не то, что употребить в пищу. Поллард согнулся, приподнимая Чейза, и уткнулся лбом ему в лоб. — Вы знаете, мистер Чейз, что мы вероятнее всего умрем, — произнес он спокойно. — Капитан, а я и не уверен, что я еще жив, — едва ухмыляясь, ответил Чейз. Поллард лишь хмыкнул, стараясь не обращать внимания на болезненно сжавшееся сердце. Они не отпускали друг друга, пока не зашло солнце, и, заснув, едва ли разомкнули объятия. Когда мимо проходил «Дофин», они уже не понимали, что спасены; матросы, доставившие двоих исхудавших китобоев со шлюпки на палубу, приложили немало усилий, чтобы разъединить их: даже без сознания Чейз цеплялся пальцами за плечи капитана, а тот мертвой хваткой вцепился в то, что осталось от одежды Оуэна. После нескольких дней в кровати, когда они только и делали, что ели, пили и спали, и снова ели и пили, вновь обретая способность мыслить и говорить, Поллард перестал каждый раз, просыпаясь, искать Чейза рядом, и леденеть от ужаса, понимая, что он совершенно один. Они смогли выйти на палубу через неделю, обритые, переодетые, но все еще страшно исхудалые и слабые. Поллард и Чейз стояли плечом к плечу, глядя, как гладь океана разрезает кильватерная струя «Дофина», и молчали, пока Чейз не нарушил тишину, повернувшись к капитану: — Я не забыл, что вы гладили мои волосы, капитан Поллард, — произнес он, щурясь, совсем как в свою бытность первым помощником «Эссекса» — самодовольно и хитро. Джордж вздрогнул, бледнея, и отвел взгляд. — Вы бредите, — сдавленно произнес он, глядя прямо перед собой. Чейз только тихо хохотнул, отворачиваясь — и положил свою ладонь на плечо Полларда. Тот прикрыл на секунду глаза, и неожиданно для себя расслабился, приваливаясь плечом к Чейзу. Он думал о том, что для него нет радостнее вещи на свете, чем чувствовать тепло его ладони и слышать этот голос — не скованный жаждой, а снова полный жизнелюбия.