Трудности адаптации нечисти в социуме стандартного мегаполиса

MARILYN MANSON: This Is Halloween

      Город гаснет в мельтешении острых огней и смачных запахов, смазывается в сплошь разноцветное месиво перед уставшими глазами. Люси едва тащится сквозь марево манящего тепла, слюна разъедает ссохшееся горло, в предвкушении дёргает судорогами тонкие пальцы. Суженный до боли зрачок, словно снайперский прицел, выискивает нужный ракурс — поворот шеи, излом запястья, нагая лодыжка или бесстыдно оголённое бедро.       Люси, едва слышно хихикая, приваливается к вынырнувшей навстречу стене — тепло, а люди вокруг беспечно беснуются, напялив маски тех, кто, затаив жадное дыхание, вышел на охоту.       Хеллоуин — дразнящий танец на грани миров, раскрытая дверь между, шаг в никуда.       Люси заметно потряхивает — рядом, совсем близко, практически касаясь маленькими ручками, пробегают малыши в костюмах милых ведьмочек и нестрашных вампиров. Ярко — до судорожного всхлипа — сшибает едва свернувшейся кровью.       — Мисс! Мисс! Вам плохо? — подёрнутый рябью силуэт в пожарной каске — невезуха, думается Люси, снова от гари отплёвываться придётся.       Свет меркнет в нарастающем голодном звоне.       Потом — только тепло солоноватой жидкости, пачкающей пальцы и ладошки, срывающейся оглушительной капелью в сжавшийся от боли желудок и взводящая тугие витки невыносимого кайфа сытость.       Трудно оставаться человеком в столь соблазнительно наполненном городе, особенно если ты изначально не человек.       Спустя двадцать минут Люси уже при полном параде и здравом уме, улыбается милашке-бармену в кошачьих ушках и без труда смеётся над глупыми шутками престарелого эльфа — мир сверкает фейерверками, подрезая сетчатку излишком яркости.       Хеллоуин — единственный день в году, когда можно не притворяться и обнажать без опаски отточенные неисчислимым для обычных людей временем клыки или вот, как Минерва, заявиться в модный бар в обнимку с метлой.       — Секс на пляже! — та обрушивается на табурет рядом, умудряясь вытолкнуть старикашку одним мановением изящной кисти, да так, что тот припадает в благоговении к ногам, с чувством впиваясь в кожу туфель.       — Трудный день? — понятливо кривится Люси, нервно поводя обнажёнными плечами под несвежим дыханием очередного прыщавого принца, нависшего в попытке угостить красотку чем-нибудь сладеньким.       Минерва лишь опрокидывает залпом коктейль, отправляя одновременно надоедливого поклонника в аут резким движением ноги, обтянутой неприлично чёрным чулком.       Бар взрывается яростным обожанием, и Люси молча отбивается локтями, прорываясь сквозь истекающую слюнями толпу.       Минерва в Хеллоуин всегда в ударе, но нынче превосходит все возможные ожидания. Люси остаётся лишь завистливо вздохнуть и прикрыть глаза — оттуда рвётся желание всех наклонить и поработить.       Трудно довольствоваться малым в городе огромных возможностей, особенно если эти самые возможности сами под нож просятся.       Расщеплёнными звёздами диско-шар, небом тушь вязкой ночи — шорох страхов за плечами развесёлых масок и согнутые бременем смертности спины. Следующий бар практически неотличим от предыдущего, разве что тоскливо влюблённых парочек побольше, да Минерва на два градуса анормальнее, и вскоре со стойки разлетаются осколками бокалы и бутылки, но никто не против — пары алкоголя и феромонов пропитывают воздух так быстро, что с каждым вдохом пьянеет не просто кровь — ткань мироздания.       Люси и сама хохочет, и тонет в обещающих рай на земле глазах ведьмы, а чуть позже отплясывает на барной стойке, неприлично прижимаясь к извивающемуся в искренней страсти великолепному телу.       Люси хорошо, она касается глянца карминных губ, исступлённо, не опасаясь и, лишь когда тонкий ручеёк выжженной тьмой крови разъедает угол рта, прозревает.       Там не рай — зев кипящего котла, и лягушачья лапка, мерзко сокращаясь, оплавляется с каждым витком до выскобленной дочиста кости.       На языке — вкус кладбищенских червей. Люси рвёт — натужно, мучительно дотошно, сквозь комья глины и жжёного песка.       Она помнит — лежать в заколоченном намертво гробу чертовски неприятно.       Страшно.       Страшно, до лопающихся гнилью глаз, до рассыпающихся прахом пальцев дрожащих рук, до тлена воспоминаний.       Люси больше так не хочет, не может, не выдержит!       — Тихо, тихо… — скользкий шёпот душит и давит, так же, как и холодные объятия цепких рук, но Люси не вырывается, лишь тихо скулит в мягкую, совсем живую, грудь — Минерва не виновата, она случайно.       Трудно остановиться на самом краю, если для шага за грань не требуется ни повода, ни причины, особенно когда больно будет не тебе.       В пятом по счёту баре — с начала, как кажется Люси, с конца, как уверена Минерва — под руку попадается Джувия. Та неслышной тенью крадётся за двумя аппетитными — каким взглядом ни погляди — красавчиками, облизывая синюшные губы с таким усердием, что Люси серьёзно беспокоит их целостность, чем она тут же и озадачивает ошарашенную такой встречей русалку.       — Джувия не ожидала увидеть здесь кого-нибудь знакомого, — шепчет после третьего Космополитена чуть порозовевшая девушка и косится на восседающую на живом троне Минерву с чуть большим интересом, чем недоумением.       — Я тоже рада нашей встрече, — Люси пытается мило улыбнуться парню в ошейнике на другом конце стойки, но быстро сбивается в ощеренный оскал — алкоголь повышает аппетит, а стойкий запах разгорячённых похотью тел обостряет жажду до непреодолимых инстинктов. — Откуда ноги?       Джувия скромно тупит невыносимо зовущие глубиной глаза — на самом деле бесстыдно любуется чётко очерченными линиями голеней и едва намеченными под юбкой штрихами округлых бёдер. Люси невежливо чиркает ногтем, поздно заметив каёмку запёкшейся крови — кожа на коленке сморщивается в жуткий рубец.       — Ой, — Люси честно жаль, но слёзы, рванувшие потоком по щекам скривившейся от боли Джувии, явно не поверят в случайность.       Трудно не обидеть сидящего рядом, когда он так запросто счастлив, особенно если ты сам не счастлив ни в одном глазу.       Темнеет тьма, сгущается до непродыхаемого воздух, искрит на кончиках волос неучтённая энергия — быть грозе, это уж к Кане не ходи.       — Джувия никогда не простит, — угрожающий шёпот тонет в бурном потоке ледяной воды, но Люси тоже не первый день как умерла и ловко отпрыгивает в кишащую недоумением толпу, просачивается неосязаемой тенью в щель под дверью и уже под весело подмигивающим красным фонарём выдыхает, возвращаясь к привычной форме.       Отборная брань за стеной режет уши, от звучных шлепков Люси пригибает голову, борясь с желанием постыдно сбежать в ближайшее убежище. Сломанный ноготь — тот самый, злополучный — прибавляет безрассудства. Мокрую насквозь Минерву Люси храбро встречает сдавленным сипом, бессильно держащуюся за мягкое место Джувию — вздорной претензией и слегка помятой хризантемой — а что? почти свежая, у них, на дне, и таких не водится!       — Так! — Минерва предостерегающе щёлкает пальцами. — Где я метлу припарковала?!       Насупленная ночь лопает болезненно скребущим смехом и рассыпается крупинками честно не украденного тепла. Чуть позже обваливается крыша и небо прорезает истеричный рёв сирен.       Ветер рвёт рот улыбкой, и это, как ни странно, приятно, как и стиснутая в руке влажная, чуть скользкая ладошка заразительно хихикающей Джувии.       Трудно сохранять серьёзность и невозмутимость, когда у кого-то проблемы тяжелее твоих собственных, особенно если за спиной звенят вилы, а пятки лижет пламя праведных костров.       Уже под самый рассвет они вваливаются в неприметную дверь посреди кирпичной стены, сонный бармен неловко разливает пиво, потом так же небрежно разгоняет янтарную жидкость по выщербленной миллионами локтей стойке и лишь на предъявленные клыки отпускает три порции резус-отрицательной.       Минерва принимает с благодарным кивком, Джувия морщится — ей губы реально жжёт — но выпивает мелкими глотками, порция Люси исчезает с неприятным серным следом и лишь взвивающиеся на твёрдую шестёрку огненные локоны ухмыляющейся из угла демоницы удерживают шероховатости характера в рамках плинтуса.       — Эльза, — Минерва равнодушно констатирует непререкаемый факт и решительно хлопает за собой дверью.       — Эльза, — едва слышно булькает Джувия и испаряется с боязливым шипением.       — Эльза, — буркает неповоротливый бармен и благоразумно проваливается прочь.       Люси устало опускается прямо на пол — глаза бы не видели, но даже под закрытыми веками чужое пламя ослепляет.       — Лю-си… — ластится вдоль опустевших вен ласковый голос, взводя в крупную дрожь напряжённое тело. — А меня на вечеринку почему не пригласили?       Трудно…       Трудно объяснить лучшей подруге, что её поведение несколько грубовато — и потенциально смертельно опасно — для человеческих парней, а так хочется встретить, и не какого-нибудь, а настоящего принца; особенно если та не в настроении слушать.