Красная Шкатулка

Каталог аукциона имущества Кингсли, 23 апреля, 1918 стр. 73 Красная лакированная шкатулка, декорированная золотыми листьями. Является собственностью Алисы Кингсли, первой женщины-исследовательницы Востока. Хранящиеся внутри документы будут проданы отдельными лотами (стр. 86). Шкатулка находится в превосходном состоянии и является образцом искусства династии Хуан. Поверхность украшена традиционными мотивами — женщины черпают воду из реки Янцзы. Находка для любого коллекционера восточных редкостей. стр. 86 Документы из-под руки знаменитой Алисы Кингсли, её протеже из Китая Цземиня и Неизвестного. Эти исторические документы были обнаружены в шкатулке, описанной на стр. 73 — Записная книжка в переплёте из голубой кожи, бумага слегка пожелтела. Является дневником Алисы Кингсли, который она вела во время своей великой экспедиции. Записи выполнены в форме писем к неизвестному, далее упоминаемому как Террант. — Письма Терранта к Алисе Кингсли. Перевязаны голубой лентой, в конвертах без адреса. Написаны на пергаменте из овечьей кожи. Используется неизвестная система летоисчисления. — Записная книжка в переплёте из кожи неизвестного животного. Записи ведутся на мандаринском китайском. Принадлежит Цземиню Кингсли. Дата не установлена. Учёные могут получить доступ к исследованию этих документов с целью установления их исторической ценности, связавшись с имущественным комитетом. 25 апреля 1918 Адвокатская контора «Джонс, Смит и Моффит» Входная дверь скрипнула под моими пальцами. В адвокатских конторах всегда пахнет по-особенному, и эта — не исключение. Запах затхлости и бумаги насквозь пропитал дорогую бархатную софу в приёмной. — Вас что-нибудь интересует, сэр? — тактично поинтересовался стоящий в дверном проёме молодой человек. Он явно пялился на меня, но за свою жизнь я успел к этому привыкнуть. — Да, я хотел бы поговорить с тем, кто заведует аукционом имущества Кингсли. — У вас назначена встреча? — по интонации можно было точно понять, что мне откажут. — Нет, — улыбнулся я, — но я считаю, ему всё-таки следует со мной пообщаться. Я бы не хотел, чтобы всё... усложнялось. Вежливый молодой человек сделал шаг назад. — Прошу прощения, сэр, но мистер Моффит очень занятой человек. Ах, Моффит. Я улыбнулся ещё шире. — Уверен, мистер Моффит найдёт для меня минутку в своём плотном графике. Вот моя визитка, — я легко коснулся его ладони, оставив в ней свою карточку. — Сообщите ему. Софа действительно была такой же неудобной, как и выглядела. К счастью, мне не пришлось долго ждать — молодой человек быстро вернулся. Он явно покраснел. — Он ожидает вас в своём кабинете, — произнёс он, откашлявшись при этом несколько раз, — прошу вас, следуйте за мной. Вдоль коридора тянулся ряд дверей, на каждой висела табличка с именем. Кабинет Моффита оказался почти в самом конце, но это был явно не кабинет руководителя. Молодой человек оставил меня одного перед дверью. Я вошёл без стука. Это был самый обычный кабинет — на стенах висели полки, на которых покоились громоздкие своды законов, а в центре стоял массивный дубовый стол, за которым сидел маленький нервный человечек. — Боже милостивый, — прохрипел Моффит, — это вы. — Да, это я, имеющий честь представить вам себя, — я уселся на стул для посетителей и закинул ноги на край его стола. — Ну в самом деле, Моффит, неужели никто не говорил вам, что прежде, чем распродавать имущество семьи, следует изучить их фамильное древо? — Вы мертвы! — возразил он, отодвигаясь подальше. — Все об этом знают. — Похоже, все, кроме меня. Помню, как когда-то вас встретил, — я покосился на него. — Вы мне тогда особенно не понравились. — Что вам нужно? — похоже, к нему возвращалась свойственная всем юристам самоуверенность. — У вас нет никаких прав на это имущество. — Мне не нужен их старый гнилой дом, болван, — я одарил его своей самой лучшей улыбкой во все зубы, — я хочу забрать только шкатулку и всё, что в ней лежало. Через час я покинул контору со шкатулкой в руках и спустился в подземку. Признаюсь честно, дорогой читатель, мои руки дрожали, сжимая эту драгоценную коробочку. На ней даже не выцвела роспись. Когда я вернулся в апартаменты, где я остановился, главной моей задачей было не порвать тонкую бумагу в порыве чувств — так мне хотелось добраться до этих документов. Я читал её дневник, чередуя с его письмами. Это создало иллюзию переписки, хотя я знаю, что они не видели писем друг друга несколько лет. 11 апреля 1836 Дорогой Террант, Маргарет подарила мне этот дневник, чтобы я делала заметки для будущих писем. Наверняка она рассчитывала на то, что я буду записывать что-то для неё и мамы, но я намерена им писать только то, что я пишу в журнале для лорда Эскота. Вместо этого я буду вести этот дневник, чтобы он помог наверняка сдержать данное мной обещание не забывать тебя. Когда я буду писать родным, я буду также писать письмо и для тебя. Когда-нибудь я вернусь в Подземье, и это будет мой тебе подарок. Столько всего произошло с тех пор, как мы виделись в последний раз почти год назад. Как идёт время в Подземье? Например, для меня не имеет значения, как долго я там нахожусь, ведь когда я оттуда возвращаюсь, кажется, в этом мире проходит лишь несколько минут. Тем не менее, между моим первым и последним посещением прошло пятнадцать лет, и столько же прошло и для тебя. Когда я думаю об этом слишком долго, мне становится тревожно. Пожалуй, не будем об этом. На этой неделе я отправляюсь в путешествие на Ближний Восток. Затем мы пересечём по суше арабские земли и пересядем на корабль, который направляется в Гонконг. Будучи пока только стажером в компании, я с командой отправлюсь по реке Янцзы, чтобы найти подходящее место для нашего будущего представительства. Если мы сможем наладить здесь торговлю, экзотические товары из Китая рекой потекут к нам в Англию через Шанхай и Гонконг. Возможно, мои новые сапоги пройдут там, где не ступал ещё ни один европеец. В некотором роде это даже лучше, чем побывать в Подземье, потому что когда я расскажу другим людям о том, что я повидала, мне поверят! Лорд Эскот собрал для путешествия команду молодых учёных. Поднялся скандал из-за того, что я собиралась ехать без сопровождения какой-нибудь овдовевшей тётушки, которая охраняла бы моё целомудрие. Однако трудно было найти подходящего человека. Судя по всему, моих возможных наставниц не интересуют экспедиции. Мне пришлось указать на то, что те, кто недовольны тем, что я еду без сопровождения, наверняка будут ещё и недовольны тем, что я вообще отправляюсь в путешествие, так что не стоит волноваться из-за пустяков. Мама и Маргарет негодовали больше всех, но в итоге поняли, что я не отступлюсь, и смирились. Они обе переживают, что теперь меня точно не согласится взять в жёны ни один респектабельный джентльмен. На что я отвечаю, что для меня это пустяки. Брак — это не то, что наверняка поспособствует женщине в ведении её дел. В любом случае, я расскажу о команде. Экспедицию возглавляет сэр Найджел Тауншед. Он ботаник, и у него самые большие зубы, которые я когда-либо видела. А ещё он очень добрый и часто прислушивается ко мне, что для меня весьма важно. Хотя я только стажер, я буду представлять интересы лорда Эскота и его бизнес. Сэр Тауншед же больше интересуется растениями. Ещё с нами едет картограф — сэр Максвелл Коули. Это весьма невысокий человек с раскосыми глазами. Впрочем, его карты просто превосходны, а ещё он много путешествовал. Ещё один учёный в команде — высокий и угрюмый сэр Александр Моффит, он называет себя натуралистом. Кажется, он имеет в виду, что ему нравится убивать животных и делать из них чучела. Его цель в этой поездке — собрать по меньшей мере две дюжины таких «образцов». Это претит мне, но он богат и большей частью спонсирует экспедицию. Кроме них в нашей команде есть ещё несколько человек, а ещё нам потребуется нанять проводника, как только мы прибудем на место, но на этом пока всё. Я мысленно называю их «сэры», потому что они пока не позволяют мне обращаться к ним по имени. Будет ужасно глупо, если я продолжу говорить «сэр, то, сэр, это», в то время как мы будем жить в лагере под открытым звёздным небом. Мне пора идти, у меня ещё столько дел! Помню тебя, Алиса. Письмосводный день. Капустокрылый год. Дорогая Алиса, Я уже успел написать тебе несколько писем, но Королева была недовольна, обнаружив их выцарапанными на деревьях. Я попытался объяснить ей, что деревья — самые большие сплетники в мире, и они быстрее всего донесут до тебя мои слова. Тогда она подарила мне пузырёк разноцветных чернил и перо. Я пытался писать тебе на фарфоре, но чернила постоянно стекали. Пришлось сдаться и перейти на овечью кожу. Это ужасно грубо по отношению к овцам, но когда они умирают, я могу складывать мои письма и отправлять их тебе с ветром для пущей надёжности. Мне столько хочется тебе сказать. Много о чём. Кое-что. А вообще-то, кажется, я уже забыл. Единственное, что я хотел сказать — я скучаю по тебе. Уже месяц прошёл. Когда ты к нам вернёшься? С наилучшими пожеланиями, Шляпник. 15 мая 1836 Дорогой Террант, Вчера я видела Абсолема. Он стал прекрасной бабочкой. Я решила, что это добрый знак для того, чтобы начать путешествие, и думаю так до сих пор. Океан такой спокойный, и все очень добры ко мне. По утрам мы строим планы на будущее. Сэр Коули учит меня китайскому. По крайней мере, тому, что он знает. Надо сказать, это не так уж и много, но, во всяком случае, лучше, чем ничего. Вместо букв у китайцев замысловатые иероглифы, а пишут они не пером, а толстой кистью. Мне это больше напоминает рисование, нежели письмо. Моряки относятся ко мне как к юной леди и всячески обо мне заботятся. Это, конечно, мило, но надеюсь, они скоро перестанут. Из-за этого я чувствую себя ужасно пустоголовой, как будто я вовсе не исследователь и деловая женщина. Даже сэры начали называть меня «маленькая леди» и объясняют мне всё так, будто мне всего два года. Кажется, более неловкой ситуации и придумать нельзя. Я постоянно напоминаю им, что у меня вообще-то есть уши и мозг, и они довольно славно вместе работают. Я помню, как благодаря тебе я старалась быть чем-то большим, чем я являюсь на самом деле, и оставаться на этом уровне. И я быстро начинаю чувствовать себя куда более важной. Помню тебя, Алиса. Шляпорваный день. Капустокрылый год. Дорогая Алиса, Перо сегодня особенно скользкое, а ещё мне снились жабы. Как думаешь, это что-то значит? Королева перенесла нашу чаепитную поляну и покосившийся дом Зайца в окрестности своего замка. Вид вокруг просто чудесный, хотя теперь розовые лепестки падают в наши чашки и щекочут нос Мальямкин. Прошло два месяца с тех пор, как Кровавую Ведьму отправили в изгнание. Мы все так хотели этого на протяжении многих дней и лет. И всё же, спокойствие какое-то уж слишком спокойное. Мы выиграли битву, но что же нам делать теперь? Я задал этот вопрос Королеве, она улыбнулась, похлопала меня по руке и стала говорить о солнце. Дни перестали быть пасмурными, как раньше, и нам приходится раскрывать над ней зонтик, чтобы она не обгорела. У нас тут лето. Наверно, поэтому перо и скользит в руках. Я сделал для тебя шляпу, получился очаровательный капор. Я его разорвал. Всё равно это был не твой фасон, может, лучше попробовать чепец? С наилучшими пожеланиями, Шляпник. 20 июня 1836 Дорогой Террант, Несколько дней мы провели, пересекая пустыню, так что я не могла тебе писать. Я так уставала, что ложилась спать, едва солнце уходило за горизонт. Ты знал, что ночью в пустыне настоящий мороз? Сэр Тауншед сказал, что это от того, что песок не удерживает тепла. Довольно логичное объяснение. Днём же здесь невероятно жарко. Когда начинается пекло, возникает чувство, что в команде появился ещё один человек, который вечно на что-то жалуется и постоянно просит нас останавливаться. Сэры продолжали собирать образцы, все, кроме Моффита, который молился о том, чтобы ему попалось какое-нибудь экзотическое животное, которое он мог бы застрелить. Но мы так и не встретили ни одного. Завтра мы доберёмся до порта и пересядем на судно, на котором отправимся в Гонконг. А обратный путь обещает быть долгим — мы собираемся обогнуть на корабле всю Африку! Я так этого жду, хотя сейчас всем нам не терпится добраться до Китая как можно быстрее. Местные племена не любят, чтобы женщины свободно расхаживали туда-сюда, так что сэры позволили мне носить мужскую одежду. Брюки такие удобные! Думаю, теперь я с ними не расстанусь. В самом деле, ну кого в Китае будет волновать, надеты ли на мне корсет и платье? Мне рассказывали, что там женщины носят красивые шёлковые одежды, которые запахиваются, как халат. Я буду делать для тебя наброски всего, что увижу. Кстати, шляпы они тоже носят другие. Я с огромной радостью подам тебе новые идеи. А ещё, представь: я в брюках, а ты в килте. Как забавно мы смотрелись бы вместе! Сэр Коули учит меня всем китайским словам, что он знает. Он говорит, что когда мы прибудем в Гонконг, мне нужно будет подыскать учителя получше. Он самый лучший среди сэров. Сейчас вместо того, чтобы давать мне уроки китайского, он рассказывает истории о тех местах, где он побывал и карты которых составил. Я была уверена, что от того, что он такой невысокий и полный, ему трудно будет в нашем долгом походе через пустыню. Как же я ошибалась! В то время как Моффит и даже Тауншед были вынуждены несколько раз останавливаться на привал, он продолжал идти с верблюдами. Ах! Я чуть не забыла рассказать тебе о верблюдах. Я нарисовала тебе картинку, но она всё равно не передаёт того, как интересны эти животные в жизни. Они ужасно пахнут, и их характер зачастую отвратителен, но зато у них чудесные длинные ресницы, и если ты им понравишься, они не доставят тебе много проблем. Иногда они пережёвывают еду по несколько раз совсем как коровы. На их горбатых спинах не слишком удобно ездить, но лошади, к сожалению, не подходят для долгих путешествий по пустыне — им нужно слишком много пить. Помню тебя, Алиса. Седьмой день. Капустокрылый год. Дорогая Алиса, Чепец тоже оказался не лучшей идеей. Его взяла Мальямкин, теперь он украшает её чайник. Может, лучше сделать панаму? Не уверен насчёт своей уверенности. Кажется, я вижу тебя среди облаков. А потом не вижу. Я стараюсь занять себя работой, но мои пальцы прекрасно знают своё дело, так что мне даже не приходится в это время о чём-то задумываться. Появилась куча времени, и я слоняюсь без дела. Мальямкин спит, Заяц готовит, а я почти всё время сижу за чаем наедине с собой. Иногда мне составляют компанию придворные Её Величества, но я не могу сказать, что их компания мне очень приятна. Всё-таки есть в них, знаешь, какая-то фальшь, если не их носы — так поступки. Похоже, они даже смеются, стараясь прикрыть рот рукой. Думаю, ты бы не стала так делать. Ты рассмеялась бы искренне, от души. Солнце стало ещё жарче, и мои чаепития в одиночестве теперь проходят под одним из королевских зонтов, а не то я закопчусь получше любой селёдки. Мазь от ожогов, которую делает Королева, пахнет, как гнилые яблоки. Не советую ею пользоваться. Сейчас ко мне пришли дети Баярда. Они были не самой лучшей компанией, когда я был в заточении, но мне кажется, они станут мне хорошими друзьями, как только научатся разговаривать как следует. С наилучшими пожеланиями, Шляпник. 1 сентября 1836 Дорогой Террант, Наконец-то мы прибыли в Гонконг! Этим утром мы вошли в самый огромный порт, какой мы когда-либо видели. Он куда больше и грязнее, чем любой из английских портов. Но с корабля мы сходили ужасно медленно — здесь столько людей, что не протолкнуться. Столько ярких цветов, что глаза разбегаются, а сколько новых запахов! И тут случилось нечто совершенно невероятное. Я не говорила об этом, потому что не хотела тревожить тебя, но с прошлого раза я больше не видела Абсолема. Бабочки у нас тут живут совсем недолго, поэтому я начала беспокоиться, что его новая жизнь уже подошла к концу. Но послушай, что случилось! Когда я всматривалась в толпу, передо мной появился маленький мальчик. Он выглядел точно так же, как и другие китайские дети, что сидят на берегу и продают свои товары, но глаза у него были особенные. Не карие, как у всех здесь, а чистого ярко-синего цвета. «Ни хао», — поздоровалась я. По-китайски это значит «здравствуйте». Затем я указала пальцем на себя и представилась: «Алиса». «Ни хао, Алиса, — ответил он. — Я Цземинь. Я учить вас китайский?» Это точно был Абсолем! Я искала именно такого учителя, и это была просто огромная удача, что он нашёлся так быстро. Я наняла его к величайшему недовольству сэров. Что ж, они могут найти себе любого другого учителя, какого захотят! Пусть хоть вообще не учат язык, особенно Моффит, которому кажется, что все должны знать английский исключительно ради его удобства. Сэр Коули сказал, что Цземинь наверняка сын английского моряка и его любовницы-китаянки. Кажется, он думал, что я покраснею, но я уверена, что на моём лице не было ни капли румянца! Меня совершенно не волнует, кто его отец — англичанин, китаец или подземлянин («Подземец»? Как бы ты себя назвал? Или у вас там такие же страны, как и тут? Почему-то мне так не кажется, но мне ни разу не представлялось возможности спросить. Теперь, когда я думаю об этом, я будто вижу разных людей, говорящих с лёгкими акцентами). По-моему, это чудесно, что мы встретились и смогли быстро подружиться. Я пишу это письмо из моего кабинета в представительстве компании. Окна выходят на порт, так что я вижу, как туда заходят корабли. И хотя сейчас я нахожусь вдали от дома, это место кажется мне таким родным. К тому же, написание писем помогает мне хранить воспоминания, и мне кажется, что я не так уж и далеко. Чай здесь тёмный и крепкий. Думаю, он бы тебе понравился. Мы проведём здесь неделю, пополняя запасы, а затем отправимся на материк. Находясь среди сэров, я должна выглядеть хладнокровной, но Террант, я просто в восторге! Несмотря на то, что мысль отправиться в путешествие пришла мне в голову только этим летом, мне кажется, я ждала его всю свою жизнь. Помню тебя, Алиса. Избротличительный день. Капустокрылый год. Моя милая Алиса, Что-то недоброе творится в Подземье. Солнце нещадно палит землю и выжигает траву. Кажется, я ни разу не видел в небе луны. Мы посоветовались с Оракулумом, и меня выбрали, чтобы я сходил поговорить с луной. Чешир составит мне компанию, ну и Мальямкин, разумеется, не останется в стороне. Может так случиться, что пожар охватит Подземье раньше, чем мы успеем добраться до луны. Я не могу этого допустить. Только не после того, как ты рискуя жизнью спасла нас от ужасной участи. Даже когда я пишу, перо в моих руках потихоньку тлеет. Я не знаю, как мне говорить, как рассказать об этом, как поделиться, это такая ужасная мука, будто всё, что происходит вокруг — какая-то злая шутка, небо падает и весь мир горит (дальше неразборчиво) У меня всё хорошо. Возможно, это моё последнее письмо, и я не знаю точно, куда я должен его отправить. Эта овца ещё жива. Возможно, она сама отнесёт мои слова к тебе. Милая девочка, возвращайся к нам поскорее. Нам нужна твоя решительность. Мне нужна твоя рука на моём плече. Искренне твой, Шляпник. 23 декабря 1836 Мой милый Террант, Скоро Рождество, но я совсем не чувствую приближение праздника. Наверняка я и сэры — единственные христиане в округе. Сэр Коули сделал для меня маленькую ёлочку из бамбука. Это так мило. Я очень плохо спала на этой неделе, сперва я подумала, это из-за того, что я тоскую по дому, но сейчас я в этом не так уверена. С самого первого дня путешествия мне снятся кошмары. Мне казалось, что когда я вспомнила всё во время нашей прошлой встречи, они прекратились навсегда. Но они вернулись и принялись мстить мне с новой силой. Я бегу, падаю, пытаюсь найти хоть кого-то, кто говорит на понятном мне языке. У меня появились новые страхи. Я не могу найти тебя. Когда я просыпаюсь, я стараюсь убедить себя, что с тобой ничего не случилось. Конечно же, Мирана присматривает за тобой. А ещё Мальямкин, Тэкери и Чешир. Так что я чувствую себя ещё более одинокой, чем ты, я нахожусь в незнакомой стране, я даже пишу тебе не за моим уютным столом. И всё же. Цземинь сказал, что я разговариваю во сне. Когда я спросила его, о чём я говорила, он не смог рассказать. Он много учит меня китайскому, и в ответ я подучила его английскому, но мы всё ещё недостаточно хорошо выучили языки друг друга, чтобы свободно общаться. Это так подавляет, когда один из нас не может донести мысль до другого. Но мы не отчаиваемся и начинаем объяснять заново. Сэров ужасно раздражает, что Цземинь спит в моей палатке. Он хороший охранник, а ещё он очень заботливый, я не вижу причин для их беспокойства. По-моему, уж лучше он, чем кто-то из них. Мы добились больших успехов в этой деревне. Мы сейчас находимся в такой глуши, что даже Цземинь не до конца понимает их чудное наречие, но здесь выращивают просто превосходный чай. Иногда они собирают совсем молодые листочки и делают из них очень лёгкий чай. Его вкус недостаточно насыщенный для меня. Я бы, наверно, потратила весь наш запас сахара, чтобы сделать его вкуснее. Но местные жители считают этот напиток очень полезным. А вот интерес сэра Тауншеда привлекло совсем другое растение. Оно выглядит как небольшой побег, здесь его называют «жиньшуу». Но он уже привык называть его «жиньшинь» и занёс его под этим названием в свою книгу. Меня так раздражает, когда что-то переименовывают. Даже если тебе не нравится китайское название, до нас здесь путешествовало множество арабов, которые тоже успели дать названия растениям и имена людям. В итоге один и тот же предмет обрастает множеством названий. Ты слышал о Шекспире? Наверно, всё-таки нет. В любом случае, он однажды сказал: «Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет». Я с ним согласна. Даже если он всего лишь хотел пошутить о театре Марло (его соперника) под названием «Роза», который насквозь пропах нечистотами. Так или иначе, это очень верное высказывание. Мне сообщили, что мы приближаемся к Янцзы. Я уже успела сделать чертежи здания, которое будет нашим новым торговым пунктом. Но он не будет выполнен в том же английском стиле, как наше представительство в Гонконге. Оно отовсюду бросается в глаза, возвышаясь над остальными постройками. Вместо этого я хотела бы построить здание из камня, но выглядящее точно так же, как местные дома. Мне нравятся изящные изогнутые линии и бамбуковые ковры. А фермеры здесь носят замечательные широкие плоские шляпы. Я нарисовала такую, и даже могу представить себе, какой цвет ты для неё выберешь. Они носят бежевые шляпы, цвета тростника, из которого они сделаны. Мне бы понравилась фиолетовая с розовыми лентами. Пожалуйста, береги себя. С любовью, Алиса. Воссоединительный день. Мушкеткрысный год. Моя дорогая Алиса, Хотя почерк для меня слишком мелкий, это по-прежнему моё письмо. Мальямкин взяла моё перо и пишет под диктовку. Наш поход был очень трудным и опасным, я даже не знаю, с чего начать. Мальямкин предлагает мне начать с конца и рассказывать всё в обратном порядке, но тогда я забуду, что было в середине. Подземье не выгорело дотла, хотя кое-где и пострадало от пожаров. Мы пошли по дороге, ведущей к замку Красной Королевы. Теперь его населяют фламинго, обезьяны, свиньи, жабы, собаки и ежи. Они освоились, избавились от всех украшений дворца и отполировали полы так, что теперь катаются там наперегонки в пижамах. Они помогли нам найти дорогу к самой высокой горе в Подземье. Не знаю, видела ли ты её гордую вершину, пока была у нас, ведь она находится далеко за пределами населённой части страны. Нам пришлось остановиться, чтобы сделать тёплую одежду для меня. Чеширу она была не нужна, он может просто как обычно исчезнуть и снова появляться, когда понадобится. Мальямкин же большую часть времени спала, зарывшись в мои волосы. Мне пришлось использовать кучу гадких вещей, чтобы как-то утеплиться. Можешь представить себе, как это трудно — сделать тёплую накидку из листьев заумочника? Особенно когда не то что не похолодало — всё кипит от жары, а времена года перемешиваются как будто в большом котле, и- (Привет, Алиса! Шляпник уснул. Это я, Мальямкин. В его шляпе очень тепло, и, наверно, самое худшее я благополучно проспала. Вряд ли он сказал тебе, но всё это время он вёл себя очень храбро. Очень редко мне приходилось приводить его в чувство. Даже Чешир был потрясён. Никто не смог бы сделать то, что должен был сделать Шляпник. Может, даже ты не смогла бы. Для этого нужно быть полным безумцем. Он очень скучает по тебе. Надеюсь, ты выполнишь своё обещание вернуться, иначе я не знаю, что может случиться. В любом случае, обе его руки замотаны бинтами, поэтому он не пишет тебе сам. Он отморозил себе ноги и пальцы, пока разговаривал с луной там, наверху. Но Мирана его вылечила. Почти.) Прости! Кажется, я задремал. На чём я остановился? Точно! Итак, мы поднялись по горной дороге, и можешь себе представить, на вершине мы увидели невероятную огромную ель, сплошь усеянную светлячками. Мы взобрались по ней наверх, и обнаружили на верхушке маленького старичка, который сам светился изнутри, как большой светлячок. Он просто сидел там и стриг ногти. Оказывается, человек с луны и есть луна! Потрясающе, правда? Он хотел уйти на покой, наверно, за все эти годы заходов и восходов у него начала жутко кружиться голова. Он сказал, что коль скоро история уже закончилась, он может отправляться спать. Я не могу вспомнить, что же заставило его изменить своё решение. Я тогда разозлился, много чего наговорил. И он передумал. Так что наша история ещё не подошла к концу. Луна вернулась, солнце снова уходит на ночь за горизонт. И хотя у нас тут до сих пор теплее, чем обычно, я думаю, всё встанет на свои места через некоторое время. Когда к моим пальцам вернётся былая гибкость, я сошью тебе ночной колпак. Думаю, он будет с кисточкой на конце. Искренне твой, Шляпник Террант и Мальямкин. 5 марта 1837 Дорогой Террант, В Южный Китай пришла весна! Повсюду из-под земли поднимается густой туман, и утопающие в нём зелёные леса выглядят просто волшебно. Здесь стало так тепло и сыро, что даже края страниц моего дневника начали заворачиваться. Мы наконец-то основали своё поселение! Оно располагается прямо на берегах Янцзы, мы назвали его Хуайхуа. Большинство жителей здесь — фермеры, но есть среди них и художники. Они используют лак — это такая особая краска, которая делает всё блестящим. А ещё здесь и выше по течению производят шёлк, так что мы могли бы отправлять его ниже по реке. Мне так понравились свободные штаны и рубашки, которые носят местные мужчины, что я начала носить такие же. Ещё я попросила Цземиня заплести мне волосы в одну толстую косу, тоже как у них. Наверняка я выгляжу глупо, и сэры думают, что я слишком быстро впитываю их культуру. Тем не менее, я чувствую себя потрясающе свободно, и совсем ни разу не китаянкой. И вообще, мы же должны всё изучать, и разве может быть лучший способ изучить чью-то культуру, чем попытаться полностью погрузиться в неё? Я переделала свой чертёж здания. Изначально я думала о камне, потому что мне хотелось, чтобы оно простояло подольше. Но ещё я хочу, чтобы оно вписывалось в окружение, ведь кирпичные здания — не главная изюминка Хуайхуа. Фундамент здесь делают из камня, а также, если выйти через заднюю дверь какого-нибудь из местных домов, ты окажешься на каменной лестнице, которая спускается прямиком в реку! Остальная часть здания выполнена из дерева и увенчана прекрасной многоярусной крышей, куда более изящной, чем простые покатые крыши наших домов. Макс, то есть, сэр Коули, который наконец-то разрешил мне обращаться к нему по имени, просмотрел мои чертежи. Среди нас, конечно, нет архитекторов, но должны же мы где-то ночевать, раз уж мы планируем остаться тут надолго. Сейчас мы планируем пробыть здесь несколько месяцев, чтобы проконтролировать строительство. Затем кто-то должен будет выехать в Гонконг, чтобы отправить наши отчёты, дождаться ответа и вернуться обратно. Разумеется, сэры настаивают, что я должна ехать, но это мой проект. Я не оставлю его даже ради горячей ванны и прочих благ. Мне нравится здесь больше, чем где-либо, если не считать Подземья. Сейчас я уже могу говорить и писать на их языке. Местные жители приняли меня, иногда бывают дни, когда я работаю бок о бок с ними. Они рассказали мне об их великом учителе Конфуции. Они следуют его учению, и для них оно почти как религия. Я не до конца понимаю его, но Макс говорит, что оно проповедует весьма благоразумный образ жизни. А Моффит аж побагровел от ярости. Он считает, что они должны принять христианство, а до тех пор мы не должны иметь с ними никаких дел. Он бы ещё попросил рыбу взлететь! Я сказала ему, что мы приехали сюда зарабатывать деньги, а не обращать людей в веру, и если он так этого хотел, то начал бы лучше церковную миссию вместо нашей экспедиции. Он воспринял мои слова не слишком хорошо. Может, его съест одно из тех диких животных, на которых он вечно охотится, и мы окончательно от него избавимся. Я разговаривала с ним довольно резко, но это из-за того, что я действительно зла на него. На этой неделе он пытался застрелить панду. Местные жители находят их довольно милыми. Тогда мы впервые увидели этого зверя, и этот идиот тут же принялся стрелять! Я едва успела рассмотреть панду, потому что она убежала. У неё были очень грустные глаза, но мне всё-таки больше нравятся верблюды. Нам встретились и другие ранее невиданные животные и растения. Сэр Тауншед даже разволновался от восторга. Меня же они не очень впечатлили. Они как английские сорняки, только с более приятными названиями. И, конечно же, они не идут ни в какое сравнение со всеми чудесами Подземья, которые действительно могут вылечить что угодно. Сны всё ещё тревожат меня. Каждый день я думаю о тебе. С любовью, Алиса. Крюкощупный день. Мушкеткрысный год. Дорогая Алиса, Я снова пишу тебе как я! Или в тот раз это и был я, но через Мальямкин, и Мальямкин говорила, и я говорил, и она в конце изменила моё имя, которое не моё имя, а просто название для меня, а это не одно и то же. Или нет? Я думаю, оно могло бы быть моим именем, если бы я искал верный путь в- У меня всё хорошо. Мои пальцы вернули былую подвижность, но я так и не сделал тебе шляпу, как обещал. Мне никак не найти подходящей ткани. Ты всё ещё продолжаешь расти? Я не знаю, какого размера будет твоя голова, когда ты вернёшься. Уверен, какой бы она ни была, она в любом случае будет размера Алисы, но ты же знаешь, что ошибки всегда ужасно раздражают. Сразу делается так неловко. Я вот за это время ничуть не вырос, впрочем, оно и к лучшему. Опасность миновала, и в Подземье вернулась прохлада, но мы всё ещё несколько беспокоимся. Королева решила устроить маскарад, по-моему, звучит прекрасно. Вот только... как раз на последнем маскараде... Что ж, ты ведь вернула всё в прежнее русло, я не знаю, что на меня находит. Только маскарады меня больше не радуют. Тэкери решил испечь по этому поводу особый торт. У него двадцать семь вкусов, в том числе и вкус ноздри. Что-то мне не думается, что бывает такой вкус, но если он существует, наверняка это что-то неаппетитное. Но я ему ещё ничего не сказал. Он очень гордится своим тортом. Недавно при дворе Королевы появилась дама из одной местной деревушки. У неё белые брови и чёрные волосы, в общем, всё наоборот. Но мы всё равно её любим. Её зовут Дэппл. Она утверждает, что её дедушка был конём. Пожалуй, у неё нюх на подобные вещи. Но она очень умная, а ещё она думает, что я должен расширить свой бизнес и шить не только шляпы, но и костюмы, раз уж я шью для себя такие нарядные одежды. Сперва я решил, что она шутит, как и все остальные, но она была вполне серьёзна. Я решил приостановить пошив головных уборов, пока не сделаю шляпу для тебя, такую, как мне понравится. А до тех пор я должен попробовать себя в чём-то новом. Может, и дела мои пойдут в гору. Бинни, один из щенков Баярда, начал следовать за мной по пятам, куда бы я ни шёл. Мальямкин пришла от этого в восторг и разъезжает на нём, как на лошади. Меня же это раздражает. Мне кажется, это всё неспроста, и кто-то за этим стоит. Как будто за мной следят. В конце концов, мне это просто не нравится. Искренне твой, Террант Хайтопп. 10 августа 1837 Мой милый Террант, Сегодня пришли вести из Гонконга от Тауншеда и Моффита. Они сообщают, что пока мы добирались до деревни, из Лондона прибыло почтовое судно. Мы с Максом пришли в восторг от посылки. Здесь невыносимо жарко, и даже в своей лёгкой одежде я едва могу дышать, так что я с радостью отвлекаюсь на что угодно. Даже для Цземиня там было письмо! Похоже, одна из жён состоящих в гонконгском отделении компании офицеров прониклась симпатией к моему юному переводчику и написала ему пару строк, чтобы он не чувствовал себя обделённым. Почему-то было так странно получить длинные послания из дома. Мама и сестра писали эти письма с декабря. Я взглянула на мои прошлые письма к тебе и вспомнила, что это было не лучшее Рождество. Я не хотела тогда рассказывать тебе об этом, чтобы ты не волновался (я знаю, это странно, ты же не получаешь мои письма, но я должна поддерживать эту иллюзию общения, иначе какой тогда в них смысл?), но в тот день вся команда слегла с неизвестной лихорадкой. К счастью, никто не умер. Макс едва не покинул нас. Для меня это был бы тяжёлый удар, ведь они с Цземинем были моими вечными компаньонами в прошлом году. Боюсь, без них я бы не стала оставаться здесь и сразу вернулась домой. Я заболела первой и быстрее всех выздоровела, так что большую часть праздников я провела, ухаживая за сэрами и Цземинем. Как раз тогда Макс и разрешил мне обращаться к нему по имени. Как он сказал — «после того, как ты видела человека в одной насквозь промокшей от пота рубашке, глупо продолжать назвать его "сэр"». Я отчасти согласна с ним. А Тауншед и Моффит не разрешили. Хотя когда я вытирала им пот со лба, на них даже рубашек не было. Мне было немного неловко. На корабле я краем глаза видела, как некоторые моряки ходили без рубашек. Когда у Тауншеда поднялась температура, он снял рубашку и брюки. Я случайно увидела его без одежды! Правда же, у мужчин очень странные тела? Наверно, это не самый лучший вопрос, ты ведь тоже мужчина. Тауншед вовсе не был таким изящным, как ты, и в тот момент весь блестел от пота. Я вовсе не пялилась на него, не думай обо мне так плохо. Мне стыдно даже писать о подобном, так что я лучше сменю тему. Прямо сейчас я сижу на крыльце — это первая законченная часть здания по моим чертежам. Мы с Максом и Цземинем построили его почти своими силами — местные жители совсем немного нам помогали. Они подсказали, какие материалы для него подойдут, а какие нет. А ещё мы втайне использовали то, что привезли с собой: тяжёлые железные гвозди, молотки и пилы. С гвоздями мы должны быть особенно аккуратны — они весьма востребованы здесь среди тех, кто знает, что приехали англичане. Похоже, для них это невероятно привлекательная вещь. Макс утверждает, что во время другой, менее серьёзной, поездки на острова Южного Китая моряки обменивали гвозди на женское внимание! Сперва я сомневалась в том, какого рода внимание он имеет в виду, но я много узнала с тех пор, как Тауншед и Моффит уехали в Гонконг, и некому стало следить за соблюдением мною приличий. Честно признаться, хоть Тауншед мне и не нравится, но после того, как я увидела его без одежды, у меня возникло много вопросов. И всё-таки, вернёмся к моим письмам! Первое и самое волнующее было от моих подруг-сплетниц. Они писали, что Хэмиш, мой бывший почти жених, сбежал с дочерью Миллеров! И кажется, после этого леди Эскот заперлась у себя и ни с кем не разговаривает. Я удивлена, что Хэмиш оказался способен на такое. Он ведь был такой зануда, но, наверно, даже в самом напыщенном ничтожестве где-то глубоко живёт страсть. Как же он будет жить с такой девушкой? Он же даже во время еды впадает в уныние. Лорду Эскоту придётся как-то помогать им деньгами, иначе они просто умрут от голода. Я не в состоянии представить, что он будет работать как любой обычный человек. Маргарет снова беременна, и это меня очень беспокоит. С первым ребёнком ей было очень трудно, и сейчас ему ещё даже года нет. Похоже, Лоуэллу совершенно на неё плевать, раз он снова сделал это с ней так скоро. Думаю, даже мама согласится со мной — судя по тому, как Маргарет пишет, ей явно грустно. Несмотря на то, что нам не всегда есть, о чём поговорить, я всё равно очень люблю свою сестру. Я думаю, что она по-своему очень умна, просто не выставляет это напоказ. Когда я была ещё маленькой, она читала такие толстенные книги из папиной библиотеки! Они были обо всём на свете. Иногда мне хочется, чтобы она смотрела на вещи, как я, и была сейчас здесь, рядом со мной. Возможно, она скрасила бы моё одиночество. Я не забыла тебя, Террант, честное слово. Но прошло уже два года с тех пор, как я в последний раз видела твоё лицо, и я заметила, что не могу вспомнить твои руки, хоть и очень хочу. Иногда из моей памяти ускользает цвет ленточки на твоей шляпе. Помню ли я, как ты смотрел на меня? Могу ли я это представить? Я ведь была не от мира сего, а ещё очень юна и растеряна. Возможно, я ошибалась. Возможно, я просто видела то, что хотела видеть, когда мне было очень тяжело. Я ведь для тебя как сестра, не так ли? Я молюсь о том, чтобы мне ничего не приснилось. С любовью, Алиса. Кроворный день. Мушкеткрысный год Дорогая Алиса, Вчера была вторая годовщина Бравного дня. На том самом месте, где ты убила Бармаглота, было торжественное открытие памятника. Вообще-то, мы хотели сделать статую, изображающую тебя в полный рост, но никто не мог вспомнить всех подробностей. Даже те, кто присутствовал в тот момент. Заяц, вот, настаивал, что у тебя были кроличьи уши, хотя он же сумасшедший, как знать? В итоге вместо этого Королева велела установить очень красивую колонну, и украсила её барельефом в виде сюжета из Оракулума. Я думаю, тебе понравилось бы. Я на это надеюсь. Я не знаю, что тебе нравится, хотя следовало бы. Или нет... Моя одежда стала популярной. Даже фрейлины, которые одеваются во всё белое, подражая Королеве, прикупили пару юбок с цветами. Мне нравится шить наряды, и я уже почти не вспоминаю о шляпах. Кроме твоей, разумеется. Может, мне сшить для тебя федору? Нужно будет найти самое лучшее перо, а птицы до сих пор не простили мне платье, которое я сделал для Королевы в честь праздника. Оно было целиком сделано из украденных у них и выкрашенных в белый перьев. Выглядело очень впечатляюще, хотя Королева непривычно много чихала. Дэппл сказала, что фасон был весьма хорош, и мне стоит сшить такое же платье из ткани. Я ответил, что оперение из ткани получается весьма посредственное, и она с торжественным видом согласилась, хотя все вокруг засмеялись. Прошли долгие два года, Алиса. Ты обещала вернуться. Ты вернёшься. Я услышал тебя. Я помню. Но, знаешь, возможно. Пока я жду. Я проведу немного времени с Дэппл. Ожидание длится ужасно долго, а я так одинок. Прости меня. Люблю, Террант 23 декабря 1837 Дорогой Террант, Снова наступило Рождество, хотя сразу и не скажешь. Здесь всегда тепло. Макс говорит, это мне только на пользу — поможет сохранить цвет лица, но мне трудно судить об этом. У нас нет ни одного зеркала, а вода в реке слишком мутная, чтобы в неё смотреться. Да и вообще, у меня едва есть время любоваться собой. Наконец-то пришло письмо от лорда Эскота! Он одобрил мои планы, и теперь мне надо проследить за их выполнением. Это значит, что мы проведём тут ещё один год, развивая наш бизнес. Тауншед и Моффит отправились обратно в Англию, захватив с собой мои наброски и несколько писем. Мы с Максом останемся тут. Теперь можно сесть на лодку как только захочешь, отправится вниз по течению, и через несколько дней ты окажешься в Шанхае, где можно встретить других англичан. Благодаря этому жить здесь стало проще. В нашем распоряжении есть несколько лодок, на которых мы перевозим товары, которые мы собираемся продавать по всему миру. Дело моей мечты продолжает развиваться, и будущее нависает надо мной тяжёлым едким облаком. Я представляю, как золото рекой потечёт в старые отцовские сундуки, и я не имею ни малейшего понятия, что буду делать с этим богатством. Меня не интересует подобное. Я предпочла бы путешествовать по миру и делать открытия. Я хочу, чтобы все знали, каково это — странствовать по столь далёким землям, где всё совсем не так, как у нас. Когда я вернусь, я опубликую свои записи, чтобы поделиться этим опытом со всеми. Кроме этого дневника, разумеется. Это личное. Моё. И твоё. Возможно, будет. Если мне хватит смелости. Должна признаться, когда я проектировала наше здание, я продумывала ещё несколько своих личных проектов. Я представляла домик среди холмов между белым и красным замками. Неподалёку от чаепитной поляны. Думала о том, что у него будет много дверей, а окон — ещё больше, и все разной формы. Достаточно спален для того, чтобы расселить там всех наших друзей, и ещё несколько на случай, если появятся новые. Я представляла, как мы будем пить чай на кухне, пока на улице идёт дождь, и ты будешь рассказывать мне обо всём, что тебе удалось повидать за время моего отсутствия. Мой милый, надеюсь, ты счастлив. Хотя я эгоистично надеюсь, что счастье твоё не полное. Даже в моменты самой большой радости мне тоскливо без тебя. Я скучаю. Мне тебя очень не хватает. Надеюсь, ты чувствуешь то же самое. Сегодня мы с Максом будем ужинать за столом, а не как обычно — сидя на крыльце и свесив ноги в реку. Вот такое у нас будет маленькое Рождество. И тебе тоже счастливого праздника, мой дорогой Шляпник. Люблю, Алиса. Истиноверный день. Год Хромоврана. Дорогая Алиса, Я не знаю, о чём рассказать. Дэппл просто замечательная, мы лежим вместе под солнцем, которое больше не обжигает. Болтаем часы напролёт и создаём прекрасные вещи. Я предал тебя. Больше я не напишу. От Шляпника. 29 марта 1838 Дорогой Террант, Мы наконец-то закончили постройку! Теперь я умею поворачивать рычаги и полировать дерево наждачной бумагой до тех пор, пока оно не станет гладким как шёлк. На руках у меня появились мозоли, а пятки стали шершавыми, как кожа. Погода здесь просто прекрасная, так что я почти всё время хожу босиком. От постоянного нахождения на солнце мои волосы выгорели и стали совсем белыми, а лицо теперь всё усыпано веснушками. Никогда ещё я не чувствовала себя настолько здоровой. Как я могла всё это время быть собственной бледной тенью? Как с этим живут английские женщины? Я даже не могу вспомнить свою уютную кровать в доме родителей. Всё это кажется таким далёким и странным. Здесь же я сплю на матрасе, просыпаюсь с восходом солнца и сразу же берусь за работу. Мы готовим в несметных количествах рис, а потом едим его тонкими костяными палочками. Цземиню всегда очень весело наблюдать, как мы с Максом пытаемся научиться ими пользоваться, но у нас нет другого выбора. Всё наше столовое серебро мы обменяли на стройматериалы. Наверно, это будет наша последняя сделка в этих владениях. Наши дела пошли в гору. Мы ведём бойкую торговлю с Шанхаем, мой маленький опыт удался. Компания желает повторить успех этим же летом и отправит вторую группу ещё выше по течению. Сперва мне хотелось отправиться вместе с ними, но всё больше и больше мне кажется, что мой дом здесь, в Хуайхуа. И я больше не могу с чистой совестью называть это место всего лишь «представительством». Оно стало домом. Моим, Макса и Цземиня. Жестоко ли это? Я сохранила чертежи нашего с тобой дома, сложив их и спрятав между страниц дневника. Поначалу я могла рассматривать их целыми днями. Сейчас я разве что бросаю на них беглый взгляд. Всё больше и больше эта записная книжка превращается в обычный дневник для моих мыслей. Я пишу о разных повседневных делах, о строительстве и забываю написать твоё имя вверху страницы. Я не забыла о тебе, но не могу же я постоянно держать тебя в голове. Это очень трудно. И странно. Сейчас я должна приберечь свои шесть безумных чудес для мира вокруг меня, а не чего-то далёкого. Это моя реальность. Макс считает, что в следующий раз, когда нам встретятся миссионеры (может, даже этим летом), мы должны пожениться. Он уже несколько раз зажимал меня на кухне ради короткого обходительного поцелуя. Он не особо хорош собой, да и не безумец. Напротив, он спокойный и уравновешенный, он будто тихий дождь, а ещё он внимательный и добрый. Он совсем не такой мужчина, как тот, за которого я чуть не вышла три года назад, но я напомню ещё раз, тогда я была ещё совсем ребёнком. А сейчас уже я успела повидать мир и набраться жизненного опыта. И я нахожу привлекательными хороших, надёжных мужчин. Недавно я представляла, как я вынашиваю ребёнка, как те женщины, что работают в полях. Я разговаривала с ними об их телах, и эти беременные женщины выглядели такими счастливыми! Если бы я осталась в Англии и всё-таки вышла за Хэмиша, у меня было бы уже два или три ребёнка. Я не сожалею о своих приключениях, но мне интересно, смогла бы я уделять время и тому, и другому? Восторгу от новых впечатлений и семье. Надёжному дому и путешествиям. Макс говорит, что он бы с радостью со мной это выяснил. Даже если это означает остаться в Китае навсегда, я думаю, я была бы не против. Я начинаю осознавать желания своего тела, Террант. Ты смотрел на меня как на девочку, которая ещё многого не понимает. Я познала желание. Жар тела любовника, прижимающегося ко мне. И я, пожалуй, догадываюсь обо всём остальном. Иногда мне хочется, чтобы это ты тогда танцевал со мной в первый раз. Но сейчас моя жизнь здесь, и я должна прожить её в полной мере. Я окончательно потеряла связь с Подземьем, если не считать синих глаз Цземиня и этот дневник. Я не могу любить призрака. Прости меня. Помню тебя, Алиса. Объединицельный день. Год Хромоврана. Дорогая Алиса, Мне не вспомнить ни запаха твоих волос, ни цвета глаз. Прежние чувства быстро сменились новыми, и от воспоминаний не осталось и следа. Порой мне кажется, что ты была неправа, и это ты мне снилась, а не наоборот. Только от этих снов остались жалкие обрывки. Думаю, мне стало бы лучше, если бы мне довелось провести с тобой ещё хоть минуту. И моя рука была бы достаточно тверда, чтобы разрушить выросшую между нами за эти годы стену. Я придумал новую загадку: чем сердце похоже на паззл? Королева, наверняка Королева знает, возможно, она поделилась бы секретом, но я... откуда мне знать, что ответ на эту загадку подойдёт и для меня? Я чувствую, как гнев переполняет меня. Здесь я и закончу это письмо. (дальше неразборчиво) 2 апреля 1838 Мой милый Террант, Этот сон. Ах! Нет, это был не сон. Это не могло быть сном, я так сильно изменилась, стала совсем другой, начиная с пульсации крови в венах и заканчивая огрубевшими ступнями. Сегодня я проснулась совершенно новым человеком. Если это и правда был не сон, то мне нет смысла рассказывать, ведь ты был там, но я должна это записать. Должна навсегда запомнить. Никогда больше не сомневаться в своих намерениях. Как мне вообще могла прийти в голову мысль сказать «да» браку, который был бы всего лишь тенью? Как же это произошло? Я едва могу вспомнить. Я очень быстро устала и покинула ужин, чтобы пойти прилечь. Мои веки сомкнулись, и я перенеслась в другое место. Но это было не похоже на падение в кроличью нору. Просто сперва я была в этом мире, а через миг очутилась в Подземье. Я это точно знала, хотя было не похоже, что я оказалась в знакомом мне месте. Над головой порхали баобабочки, в небе серебряным осколком покачивалась луна, а земля под ногами была мягкой, как мой матрас. И ты. Ты был рядом со мной. Мы смотрели друг на друга, не веря, что это всё взаправду. Твои зелёные глаза сияли, и меня охватывал трепет. Когда мы обнялись, я заметила, что я как раз подходящего роста. Я прижалась к твоему плечу, и мы стояли так целую вечность. Ткань твоего нового костюма натянулась — так крепко ты меня обнимал. Я случайно коснулась губами твоей шеи — кожа была гладкой и мягкой. Как сильно отросли твои волосы! И их цвет был куда более ярким, чем я помню. От тебя пахло чаем и свежестью летних дней. Когда мы наконец смогли отпустить друг друга, и я взглянула на столь родное мне лицо, оно понравилось мне ещё больше, чем когда-либо. У тебя такие невероятные сияющие глаза, а щербинка между передними зубами только добавляет очарования... Я всегда дразнила сестру из-за того, как она воркует с Лоуэллом, но сейчас я её понимаю. Я бы использовала тысячу прилагательных, английских и китайских, и даже тех, что вы придумали здесь, в Подземье, если бы точно знала, какие слова лучше подойдут для того, чтобы сказать тебе, как ты прекрасен. Мне так хотелось разговаривать с тобой часами. Рассказать тебе о своих приключениях, а ещё о том, как же я на самом деле запуталась. И как мне жаль, что время разлуки чуть не сделало нас чужими. Но прежде, чем я скажу хоть слово, я должна поцеловать тебя. Чтобы стереть прикосновения чужих губ. Мне нравилось целоваться с Максом. Губы приятно покалывало, и во мне просыпались другие, более тёмные, потаённые желания. Но я каждый раз отстранялась. Я ведь приличная английская девушка. Моё целомудрие было для меня защитой. Но перед тобой я безоружна. Поначалу ты растерялся, но затем ответил на поцелуй с такой страстью, что у меня закружилась голова. В тебе не было ничего от обходительного джентльмена. Я слышала, как стучит кровь у меня в ушах, и единственное, что я тогда осознавала — это движения наших губ. Твои зубы царапали мой язык. Тёмные желания затмевали мой разум, и я была рада, что успела кое-что узнать от женщин в деревне. Во время нашего первого поцелуя я думала о том, что же я хочу испытать дальше, прежде чем вернусь обратно спящей в свою кровать. Возможно, ты уже знал, на что я тогда решилась. Скорее всего, так и было. Твои искусные пальцы вырисовывали круги, лаская моё тело. Я полностью тебе подчинялась. Мы упали в ворох скошенной травы, всё так же целуясь и переплетая руки. Я прикоснулась к твоей левой ладони и поцеловала каждый палец, втайне радуясь, что она не была перевязана бинтами. Мои губы дотронулись до шрама на безымянном пальце, затем до самой ладони и спустились к запястью. И всё это время я не переставала смотреть на твоё лицо. Ты был то ошеломлённым, то страстным, то печальным. Я целовала тебя, надеясь прогнать твою печаль. Скажи, мне это удалось? Стянув с тебя пиджак, а затем и шейный платок, я заметила, как выступает у тебя на шее пульсирующая вена. Я коснулась её губами и, похоже, это только завело тебя. Ты зарычал, и в этом звуке было столько животной страсти. Я почувствовала, как крепко ты держишь меня. Ты сорвал мою рубашку и начал покрывать обнажённую кожу поцелуями. Резкое «Шляпник» могло вернуть тебя в чувство. Но я промолчала. Обычно ты такой милый и учтивый, что ни за что не позволил бы себе подобного. Того, что должно было случиться. Твои прикосновения к моей коже дарили море новых ощущений, пробуждали неизвестные чувства. А когда ты обнажил и начал ласкать мою грудь, мне показалось, что я сейчас потеряю сознание. Как же мне описать то, что произошло между нами? Мы остались полностью обнажёнными, избавившись от нашей одежды и уязвимости. Моё тело жаждало твоего, равно как и моя душа истосковалась по тебе за последние три года. Я охотно принимала участие в моём собственном растлении, обвив ногами твою тонкую талию и подталкивая тебя к продолжению. От болезненных ощущений закружилась голова. Как будто меня рассекли надвое и сшили заново. Тишину нарушало только наше тяжёлое дыхание. Тела в миг стали скользкими от пота, ты склонился надо мной и шептал мне на ухо: «Алиса. Алиса. Алиса», повторяя и повторяя моё имя, как заклинание. Я могла только сильнее вцепиться в твои плечи, прижимаясь как можно ближе. Я хотела стать частью тебя. Разделить с тобой твой больной разум и передать все свои воспоминания. Волны удовольствия и боли возносили меня до небес, словно лодку в шторм. Твоё тело напряглось, и на миг ты стал невероятно большим внутри меня. А потом мы вместе упали без сил. Я держала тебя так крепко, что, наверно, останутся синяки. «Террант, — прошептала я, — я тебя люблю». «Чем сердце похоже на паззл?» — отозвался ты, уткнувшись в моё плечо. А затем мы снова оказались в разных мирах. Я проснулась с тяжёлым чувством печали. Мне снова тебя не хватало. Я разгадаю твою загадку. И обязательно скажу тебе ответ, когда мы снова встретимся. Люблю, Алиса. Тысячекостный день. Год Хромоврана. Алиса Алиса Алиса Алиса Алиса Алиса Алиса Алиса Алиса Алиса Алиса Алиса Ах, моя. Только моя Алиса. 5 июля 1838 Мой милый Террант, Сегодня я попрощалась с Максом. Он должен вернуться в Англию, чтобы привести в порядок дела своей семьи. Во всяком случае, он так сказал. В последние несколько дней он смотрел на меня так, будто я внезапно стала ему чужой. Похоже, те перемены, что произошли во мне прошлой ночью, не остались незамеченными и для окружающих. И хотя я не могу выйти за него замуж после того, что произошло, я бы не отказалась остаться с ним верными друзьями. Но, судя по всему, мы станем далеко не самыми близкими людьми, которые общаются только по переписке. Что ж, те два года, что мы провели здесь вместе, были самыми счастливыми в моей жизни. Я подумывала о том, чтобы тоже вернуться домой. Так хочется верить, что ты и Подземье ждёте меня там, надо только прыгнуть в кроличью нору. Но мне в это не верится. Мне кажется, та ночь, что мы провели вместе, была кем-то задумана для того, чтобы установить некое равновесие. Я сбилась с пути, потеряв тебя, и мне было необходимо напоминание. Наверняка к этому приложила руку Мирана. Если так оно и есть — поблагодари её от моего имени. То, что произошло, утолило мою жажду, хотя я толком не могу объяснить, как. Теперь я намерена завершить свою работу здесь. Если я сейчас всё брошу в погоне за мужчиной, не важно, как сильно я люблю его, то буду ничуть не лучше, чем тогда, когда я впервые встретила тебя. У меня остались незавершённые дела. Цземинь заметно вырос и научился умело обращаться с мечом на случай, если потребуется меня защитить. А по-английски он разговаривает даже лучше, чем я. Жители деревни начали интересоваться нашим домом, и теперь они будут приходить сюда вместе со мной. Я думаю, Макс специально не подпускал их близко. Мне так неловко от того, что я проводила столько времени в их домах, что, кажется, я должна отплатить им тем же. Я наняла одну очень милую женщину, Лилан, чтобы она готовила нам и прибиралась в доме. А вечером мы разговаривали, и я как будто беседовала со своей сестрой. Лилан любит, когда всё сделано правильно, и заботится о своём муже, Дюи, как о маленьком ребёнке. Хотя на самом деле он, кажется, самый высокий китаец из тех, кого я видела. Но она всё равно беспокоится из-за пустяков, словно он беспомощный младенец. Сперва мне казалось, что это должно задеть Дюи, но, похоже, он воспринимает это как должное. А в ответ он делает для неё всякие приятные мелочи. Однажды он сорвал цветок в моём саду, где росли цветы, привезённые из Англии, и подарил ей. Я хотела было пожаловаться, но увидев, как она рада этому скромному подарку, решила, что лучше прикусить язык. Они просто очаровательны. Все люди произносят моё имя по слогам: А-лиии-са. И оно звучит очень необычно, как будто мне дали новое имя. Сколько раз один человек может родиться заново? Мне кажется, я успела уже пять или семь. Вот видишь, у меня есть друзья, дом и любимое дело — всё для того, чтобы я не чувствовала себя одинокой. За целый день мне едва удаётся присесть — без Макса мне приходится самой улаживать все вопросы. Должно быть, я стала вдвое сильнее, так что вряд ли кому-то теперь удастся обойти меня, как бы он ни старался. Не стоит обо мне волноваться. Я скучаю по тебе. Со всей любовью, Алиса. Кроворный день. Год Хромоврана. Моя милая Алиса, Мы отпраздновали очередную годовщину Бравного дня. Мы с Мальямкин устроили пикник у подножия памятника. Мы сидели и говорили о морских путешествиях. Никто не знает, как добраться до океана, хотя о нём было сложено немало историй. Если бы мы вышли в море, у нас было бы потрясающее приключение. Во всяком случае, мне так кажется, хотя я успел побывать во многих переделках. С момента нашего последнего расставания время промчалось, как стрела. Как будто я только что был с тобой, оглянуться не успел, а на дворе уже другое время года. Иной раз сама Королева соглашалась составить мне компанию на день, во всяком случае, она так говорит, но я не могу ничего вспомнить. Это было так жестоко с твоей стороны — сказать, что любишь меня, и тут же исчезнуть в моих руках. Королева говорит, что ты не могла ничего с этим поделать. Мол, здесь замешаны какие-то высшие силы. Как обычно. Тогда я подложил ей в туфли печёный картофель. Ты когда-нибудь видела, чтобы Королева ходила в картошках? После этого она не разговаривала со мной несколько недель. Мальямкин говорит, что я блуждал во мраке. Но по-моему, это не так. Хоть я и был в мрачном настроении из-за того, что мой дом сгорел. Просто свечи иногда оставляют гореть слишком долго или опрокидывают их в порыве эмоций. Когда я вновь увидел твою голову, мои руки вспомнили их истинное дело. Я знаю, какую шляпу я для тебя сделаю. Но для этого потребуется немного времени и высокое мастерство. Хотя чем же мне ещё заниматься в ожидании? Да, я буду ждать тебя. На этот раз, милая, я буду ждать до тех пор, пока луна и солнце не столкнутся, и всему Подземью наступит конец. Люблю, Террант. 23 декабря 1838 Мой милый Террант, Сегодня я танцевала на крыльце и думала о тебе. Здесь не идёт снег, разве что иногда ложится иней. Я вывела на нём ногой твоё имя. Это моё третье Рождество вдали от дома, и четвёртое с тех пор, как я покинула Подземье. И несмотря на это, я чувствую, что сейчас мы близки как никогда. И когда я танцую, я знаю, что ты танцуешь вместе со мной. А когда пою — слышу твой чарующий голос. В прошлом месяце ненадолго приезжали сэры, но потом они снова уехали. Отправились прокладывать нам путь вглубь страны. Но это был такой бестолковый визит! Тауншед и Моффит ничуть не изменились, по-прежнему суетились вокруг меня, заставляя меня краснеть. Говорили мне, как я похорошела. А ещё они привезли свежие письма, хотя могли бы просто послать их вниз по течению. Лилан весь вечер смеялась над ними, хоть и не подавала виду. По-моему, она ещё не успела познакомиться с ними до того, как они уехали в прошлый раз. Она приготовила специально для них курицу в остром соусе, только чтобы посмотреть, как они будут кашлять и задыхаться. Она та ещё проказница! И знаешь, милый, её живот с каждым днём становится всё круглее. Но, как и все остальные женщины, она продолжает работать, даже не думая о покое. Я попросила Цземиня за ней приглядывать. Письма, которые передали мне сэры, заставили меня поволноваться. Как пишет лорд Эскот, вдалеке уже послышались отголоски конфликта, вызванного ростом торговли опиумом, хотя на неё был наложен запрет императора. Он начал казнить местных торговцев наркотиком. Я кое-что слышала об этом во время моей поездки в Шанхай этим летом. Так же лорд Эскот упомянул в своём письме, что мне лучше уехать, но я проигнорировала его совет. Император не тронет англичан, так что я об этом не беспокоюсь. Я приношу компании деньги благодаря чёткой продуманной стратегии, и она никак не связана с торговлей опиумом. Кроме того, письма лорда Эскота были написаны с разницей в полгода, за это время ситуация могла в корне измениться. Маргарет потеряла второго ребёнка. Я очень переживаю за неё. За то время, что я провела здесь, несколько женщин из деревни тоже потеряли детей. У меня сердце разрывалось от того, как они страдали. И знать, что моя родная сестра переживает то же самое, в разы больнее. Ребёнок Лилан просто обязан выжить, иначе я буду рыдать месяцами. Мы теряем столько будущих жизней! Какой же бог смеет допускать гибель невинных и беззащитных детей? Это делает женщин злее и твёрже. Я не могу принять для себя конфуцианство, и тем более сейчас, но могу ли я считать себя праведной христианкой? Одной ногой я стою в Англии, другой — в Китае, а моё сердце принадлежит совсем другому миру. Но как же мне выстоять, когда я не чувствую целостности? Кстати, это может быть частью ответа на твою загадку. Бедный Цземинь. Я часто незаметно подхожу к нему и обнимаю, чтобы хоть что-то было мне отрадой. Однако он не позволяет этому продолжаться подолгу, ведь он стал совсем взрослым. Но он всё равно идёт на уступки, называя меня мамой, как будто он действительно мой родной сын. Я больше не уверена в том, что он — Абсолем. Все эти годы я перед сном рассказывала ему истории о моих приключениях в Подземье. Может, он и не верит в них, но ему точно нравится меня слушать. Даже сейчас, когда он стал таким большим и взрослым, он иногда ночью приходит ко мне и просит рассказать историю. И это помогает мне помнить тебя и остальных. Со всей любовью, Алиса. Вторый день. Сложетопный год. Дорогая Алиса, Шляпа для тебя получается расчудесная. Я с трудом нашёл на неё время (ты же знаешь, иногда оно утекает на дно колодца, а бывает, что просто теряется). Королева предложила мне быть послом её двора в замке Ирацибеты. Ну, или в том, что от него осталось. Населяющие его животные несколько одичали, и поговаривают, они выбрали себе какого-то лидера. Грядёт буря революции, и я отправляюсь в этот шторм. Но должен ли я бороться с бунтом, если сам когда-то был революционером? Парадокс. Просто странности и непонятности. Но я готов всё бросить, едва узнаю, что ты вернулась. Люблю, Террант. 30 марта 1939 Дорогой Террант, Мой родной дом сожгли. Дом, на строительство которого я потратила годы. Дом, который стал для меня прибежищем в то время, как я искала свой путь с этой чудной стране. Император приказал своим солдатам изъять весь опиум у английских торговцев. Они напали на нас, когда мы возвращались домой. Дом был полностью разграблен, и мне чудом удалось спасти этот дневник и ещё несколько мелких вещиц. Они избили Цземиня, когда он пытался не дать им разорвать на мне одежду. Ему сломали руку, и я боюсь, она срастётся неправильно. Здесь большие проблемы с медициной. Лилан позволила нам остаться у неё. Мы едва умещаемся здесь, ведь в её крошечном домике уже живут она, Дюи, их ребёнок и три пожилых тётушки. Они так причитали из-за длинной раны у меня на ноге, но я думаю, она быстро заживёт и будет дополнять шрамы от когтей Брандашмыга на руке. Я не обратила на неё внимания, когда, борясь с пламенем, вбежала в дом в надежде найти меч Цземиня. В конце концов, это его драгоценность, к тому же оружие сейчас нам понадобится как никогда. Из-за того, что наши страны далеки друг от друга, пройдёт ещё некоторое время, но я вижу, что назревает война. Я должна покинуть Китай прежде, чем она начнётся. Будет ли это трусостью с моей стороны? Я лишилась крыши над головой, и практически все мои труды пошли прахом. Я даже не успела спасти свой дневник с более научными заметками. Я могу только надеяться, что мои письма, отправленные родным и друзьям, уцелели, и я смогу восстановить эти заметки с их помощью и по памяти. Когда солдаты покинут деревню и рука Цземиня заживёт, мы отправимся по реке в Шанхай, а затем в Гонконг, чтобы наконец вернуться в Англию. Решимость покинула меня. Я не представляю, что буду делать, вернувшись домой. Плоды моей кропотливой работы в одной маленькой деревне не смогут противостоять настроениям целой страны. Похоже, я больше никогда сюда не вернусь и не заговорю на китайском с коренными жителями. Все новые растения, которые открыл Тауншед, животные, которых обнаружил Моффит и чудесные карты Макса — всё это был напрасный труд. Есть, конечно, надежда, что когда-нибудь снова воцарится мир, но на это уйдут годы! Это огромная потеря для меня. Что бы ты сказал мне в этот час? Мне трудно представить. Наверняка что-то строгое, искреннее и ободряющее. Со всей любовью, Алиса. Дрожальный день. Сложетопный год. Дорогая Алиса, Восстание животных оказалось сплошным фарсом. Они совсем не организованны, не придумали шифров, и бывает, что они ничего не делают целыми днями, только играют в кегли сутки напролёт. Раз уж мне выпало быть послом, я ожидал встретить хоть какое-то сопротивление, но они приняли меня весьма радушно. Старый тронный зал они разделили на большие комнаты. Меня поселили в той, что находится на том же месте, где когда-то стоял трон. Ты не представляешь, какое чувство свободы появляется, когда у тебя есть возможность помочиться из окна на куст, подстриженный в форме головы Красной Королевы. Большую часть времени я провёл в попытках убедить их выслушать меня. Очень напоминает то время, когда я держал свой магазин, и дамы вечно выбирали головные уборы самых неподходящих им цветов. Некоторые животные любезно согласились меня выслушать, а потом побежали собирать разные блестящие вещицы. По-моему, они строят тебе памятник из фольги и пуговиц. Правда, они дошли только до подола платья, но он уже накренился влево. Они ничего не имеют против Мираны, но им претит сама мысль о том, что ими снова будут править. Жабы не хотят выбирать председателя, фламинго постоянно прерывают собрания и отправляются в полёт с восседающими на их спинах обезьянами. Я бы с радостью во всём этом поучаствовал, но они меня не приглашают. Так что я просто сижу с краю, киваю время от времени, а когда они расходятся, просто слоняюсь без дела. Алиса, милая моя, кажется, я так растеряю всё своё безумие. Или оно потеряет меня. Или дело вообще в чём-то другом. Так чем же сердце похоже на паззл? Люблю, Террант. 10 июня 1839 Дорогой Террант, Завтра мы обогнём мыс Доброй Надежды. На нашем корабле весьма опытный экипаж, а океан на удивление спокоен. Мне посоветовали спуститься в трюм, если начнётся шторм. Надо бы заглянуть туда на досуге, чтобы посмотреть, что да как. Как непостоянно человеческое сердце! Буквально несколько дней назад мне казалось, что оно разбито, а сейчас я снова в предвкушении приключений. Два месяца назад мы совершили долгую поездку по реке в Шанхай. Мы одолжили в деревне лодку и плыли только в темноте в надежде, что так нас не обнаружат. Сэры тоже там были. Как и большинство живших в Китае англичан. Порт перекрыли, и какое-то время нам казалось, что раз мы не можем уехать, будет лучше вернуться обратно на Янзцы. Но вскоре император смилостивился — удерживать английских граждан в Китае против их воли не в его интересах. Мы сели на корабль под названием «Наутилус». На нём мы совершим столь долгожданное для меня путешествие в Африку, а затем вернёмся домой. Он будет заходить по пути в некоторые порты, и Тауншед любезно предложил составить мне компанию. Сперва я противилась и была уверена, что мне не нужен сопровождающий, но я слишком устала разговаривать только с самой собой. Не то чтобы я была совершенно одинокой. Когда мы собирались покинуть Китай, я подумала, что Цземинь захочет остаться. Он хорошо владеет английским, и это было бы для него неплохим подспорьем, чтобы сделать карьеру в Шанхае, особенно сейчас, когда назревает война. Но он захотел увидеть Англию и остался со мной. Я была так тронута его выбором. Я уже давно избавилась от своей ребяческой выдумки, что он — воплощение Абсолема в этом мире. Он юноша со своими мыслями и чувствами. Он живёт не для того, чтобы радовать меня и поддерживать во мне уверенность. К несчастью, его невероятная преданность безумной женщине, которая воображала, будто он — гусеница, не утолила моё одиночество. Цземинь всё ещё ребёнок, а я сейчас думаю о различных серьёзных вещах. Мои мысли только о будущем. Со всей любовью, Алиса. 12 июня 1839 Дорогой Террант, Это так странно, но с каждым днём моя печаль улетучивается, а взгляд становится яснее. Что-то зовёт меня и тянет домой. Увижу ли я, что ты ждёшь меня там, на берегу? Действительно ли Англия осталась моим домом спустя все эти годы, или это всего лишь моё убеждение? Это выше моего понимания. Кровь зовёт меня к дому. Не к тому, который остался позади, но к тому, который вскоре меня встретит. Со всей любовью, Алиса. 13 июня 1839 Дорогой Террант, Сегодня я побывала в Сьерра-Леоне. Шесть лет назад орден Короны освободил здесь всех африканских рабов. Тауншед сопровождал меня во время прогулки по рынку, и я точно уверена, что ему не нравилась эта затея. Он наверняка опять настаивал бы, чтобы я надела платье, но сейчас у меня из одежды только два китайских костюма и восхитительное японское кимоно, которое я приобрела, пока мы находились в Шанхае. Для прогулки я выбрала кимоно, и оно мне очень шло. Мы ходили и осматривали рынок. Люди в Сьерра-Леоне говорят на языке, который называется «крио». Я научилась говорить «здравствуйте» — «куше» и «меня зовут Алиса» — «ми нэм Алиса». Крио достаточно позаимствовал из английского, и это упрощает его изучение. Корабль простоит здесь неделю, чтобы пополнить запасы. Я постараюсь изучить крио настолько, насколько это возможно. Завтра на большом поле будет крикет. Думаю, мне удастся ускользнуть от сэров, чтобы посмотреть игру. Я не видела крикет целую вечность! Окружающие постоянно смотрят на меня, как это было, когда я только приехала в Китай, но они ведут себя не так замкнуто. Люди засыпают меня вопросами, трогают мою одежду и волосы. Одна женщина предложила мне надеть длинную полосу ткани. Здесь все так ходят. Ткань была ярко-оранжевого цвета, и я просто не могла устоять! Увы, у меня не было с собой ничего, что я могла бы предложить взамен. Возможно, мне удастся найти её завтра и дать ей немного чая — я в своё время успела припрятать чёрный ганпаудер. Мне ужасно хочется, чтобы мы зашли ещё в какой-нибудь порт Сьерра-Леоне. Это очень колоритная страна, и к тому же мой отец жил здесь какое-то время, когда был моим ровесником. Именно в Сьерра-Леоне у него зародилось несколько тех самых безумных идей. Мне хочется остаться здесь подольше, но не меньше я хочу вернуться домой. Возможно, когда-нибудь... Со всей любовью, Алиса. Стукгромный день. Сложетопный год. Дорогая Алиса, В Подземье появился новый закон. Тот, кто пережил три попытки обезглавливания, никогда в жизни больше не столкнётся с колодой палача. Я с радостью признаю, что этот указ вышел не без моего участия. Вообще-то я весьма хорош в выживании, но ситуация вышла довольно неприятная. Один фламинго решил, что я пытаюсь поднять бунт. Конечно же, у меня такого и в мыслях не было. У них ведь даже нет правителя, чтобы восстать против него! Я всего лишь пытался добиться какого-то согласия в наших переговорах между замками. Но долгие годы, проведённые под гнётом Красной Королевы, сделали их кровожадными. И вскоре все просто стали кричать: «Отрубите ему голову!» Мне повезло, что у них ничего не было для казни, так что меня заперли в бывшей спальне Королевы до тех пор, пока они не завершат все приготовления. Мне удалось сбежать, выпрыгнув из окна в ров вокруг замка. Я даже прихватил для этого королевскую простыню, чтобы раскрыть её над собой как парашют. Мне очень повезло. Я сломал только ногу, так что весьма проворно поскакал прочь от замка на здоровой. Потом меня нашёл Бинни. Он привёл коня, чтобы я смог вернуться на нём домой. Оказалось, этот несносный щенок ждал моего возвращения целую неделю. Я даже не заметил, что настолько задержался в Красном замке. Ждать выздоровления всегда ужасно скучно, не знаю, почему я так часто попадаю в передряги. Но, по крайней мере, в этот раз мне не придётся просить Мальямкин писать за меня под диктовку. У неё куча всевозможных замечаний к моим письмам и в частности — к тому, на чём я пишу. Так что в этот раз я одолжил у Королевы немного бумаги (она мерзко пахнет, вот потому-то я и пишу на овцах. По-моему, она заворачивала в эту бумагу банку законсервированных пальцев, или что-то вроде того). Странное чувство. Недавно ты мне снилась. Обычно я не запоминаю свои сны, или это они не запоминают меня. Наверно, если я когда-нибудь встречусь с ними, мне придётся представиться... что ж. Как бы там ни было, там ты была, а здесь тебя нет. Надеюсь, вскоре всё будет с точностью до наоборот. Люблю, Террант. 1 августа 1839 Дорогой Террант, Извини за неровный почерк. Похоже, наш экипаж решил проехать по самой каменистой дороге в мире. На этой неделе мы сошли с корабля в Лондоне, и только вчера мы с сэрами распрощались. Я так давно не была здесь, что мне казалось, я буду чувствовать себя чужой на этих столь знакомых мне грязных улицах. Но я напрасно переживала. Я снова дома. Я пришла в Вестминстерское аббатство и села на скамью. И вот так я сидела довольно долго. С тех пор, как я отправилась в путешествие три года назад, я так ни разу и не была в церкви. Но если уж хочешь с чего-то начать, начни с самого лучшего! Это было так чудесно. Я вспомнила отца. Он любил Лондон. Ему нравилась атмосфера города. И особенно Вестминстерское аббатство. Интересно, он верил в Бога? Может быть, да. А может, нет. А может, как и я, он повидал столько всего, что после этого невозможно было верить или не верить. Мне кажется, что хотя я видела так много возвышенного и ужасного, я так и не смогла познать всю суть равновесия этих вещей. Цземинь предпочёл остаться снаружи. Мы раньше говорили о религии, и он вежливо отказывался от христианства, как будто ему за обедом предлагали невкусное блюдо. Когда мы сошли на английский берег, сэры очень настаивали, чтобы я оделась подобающим образом. Коль скоро у меня появился доступ к заработанным мною деньгам, и, надо сказать, неплохим, я удостоила их этой чести. Всё-таки это хорошо, когда у тебя есть больше, чем два наряда. И всё же я пренебрегла многими предметами гардероба, которые, по их мнению, я должна была надеть. Я уже не говорю о том, что моя кожа заметно потемнела от долгого пребывания на солнце без шляпки, как не подобает настоящей леди. Уверена, мама и Маргарет с удовольствием найдут множество причин, чтобы упрекнуть меня. Но я ужасно рада снова их видеть. А ещё мне страшно. Вдруг я уже не такая, какой они меня помнят? Я чувствую, что изменилась. Я прочла мои ранние письма к тебе, и не вижу в них себя. Сегодня утром я стояла у зеркала и всматривалась в свои глаза в поисках чего-то. Кем же я стала? И что мне теперь с этим делать? Я позабыла, что ты говорил мне о моей значимости, и вспомнила, только перечитав те письма. Мне кажется, что я, наверно, стала слишком значимой. Во мне осталось слишком мало прежнего. Ни капли мягкости. Меня распирает изнутри растущая жажда чего-то большего. Мне хочется больше приключений, больше ярких цветов, больше размышлений, больше любви, больше тебя, больше меня. Я хочу. Я открыла для себя целый мир желаний, и у меня нет ни одной идеи, как их исполнить. Я не могу снова броситься в далёкое путешествие. Я не знаю, как мне найти Подземье и вновь вернуться к тебе. Мой дом в Англии, невозможно неизменной. Я как будто одновременно заперта и свободна. Возможно, я почувствую себя лучше, когда снова вернусь в наш особняк. Может, даже займу себя на некоторое время, разыскивая кроличьи норы. Со всей любовью, Алиса. Кроворный день. Сложетопный год. Дорогая Алиса, Минула очередная годовщина Бравного Дня. Был чудесный праздник, мы устроили настоящий пир за нашим чаепитным столом. Королева по такому поводу испекла булочки. Они были очень твёрдые и зелёные, но мы всё равно их съели. А потом остаток вечера отрыгивали радужные пузырьки. Милая моя, именем всех звёзд и ради всех пуговиц. Что же держит тебя в том мире? Или все твои обещания рассыпались в труху? Что случилось с твоим разумом, любимая? Люблю, Террант. 12 сентября 1839 Дорогой Террант, Увы, у меня не было времени, чтобы написать тебе, с самого моего возвращения. Каждую свободную минуту я провожу с мамой, Маргарет и очаровательным племянником Ричардом. Годы матушке явно к лицу, а Лоуэлл, к его чести, прекрасно справляется с управлением нашим поместьем. Я отдала семье львиную долю заработанных денег. Их часть будет вложена в будущее Ричарда, а на остальное мы с мамой будем жить, так что я не буду обузой для молодой семьи своей сестры. Мама старается не упускать меня из виду, как будто боится, что я исчезну, едва покину пределы поместья. После трёх лет самостоятельной жизни это страшно угнетает. Но я всё равно очень рада, что мы снова вместе. Я могу поделиться с ней своими мыслями. Мама очень деликатный слушатель. И, должна признаться, я рассказала ей о тебе. Не во всех подробностях, разумеется. Я только сказала ей о том, что ещё до отъезда встретила человека, который мне очень понравился. И что мы с ним больше не общались с того момента, но я всё ещё думаю о нём. Я объяснила это тем, что не знаю, как мне приблизиться к нему. Я не уверена, что она обо всём этом подумала, но всё равно очень приятно, когда рядом есть кто-то, кто погладит меня по голове и скажет, что я обязательно справлюсь. Я искала кроличьи норы повсюду, где мама не смогла бы меня найти, и заглядывала во все зеркала в доме. Но пока я так ничего и не обнаружила. Если бы не мама, я бы точно впала в отчаяние. Маргарет говорит, что я должна выйти в свет. Она постоянно пытается представить меня какому-нибудь обществу и хочет, чтобы я целый день наносила визиты людям, которых едва знаю. Я постоянно разрываюсь между ней и мамой, так что даже не представляю, как я при этом умудряюсь хотя бы спать. Единственным светлым моментом был тот день, когда мы гостили у Эскотов. Я встречалась с лордом Эскотом несколько раз после возвращения из Китая, но в тот день я впервые за долгое время встретилась с леди Эскот. Она почти всё время молчала. Не из-за собственной прихоти, конечно же! Помнишь её невестку, дочь Миллеров, с которой сбежал Хэммиш? Её зовут Анна, и она болтает без умолку. Она вечно не даёт никому и слова сказать и крутит Хэмишем, как хочет, как будто он не человек, а её собачка. Не знаю, почему леди Эскот не сказала ни слова и почему вообще позволила сыну вернуться в семью со своей невестой. Так продолжалось до тех пор, пока Анна не упомянула, что ждёт третьего ребёнка. Я прикинула в уме, учитывая, что Хэмиш сбежал с ней полтора года назад... однако. В этот момент леди Эскот резко побледнела. Сомневаюсь, что это ребёнок Хэмиша. Я думала, что он изменился после своего великого бунта, но увы, он остался прежним. Я рада, что мы недолго пробыли в гостях. Вообще-то я не люблю леди Эскот, но сейчас мне её даже немного жаль. Теперь ей придётся мириться с обществом женщины, которая не будет ходить перед ней по струнке, и каждый миг её присутствия будет напоминать о предательстве сына. Надеюсь, леди Эскот оправится от такого удара. И да, бедняга Цземинь. Он понравился маме и Маргарет, но они относятся к нему как к диковинной вещице, которую я привезла с собой на память. Они вечно суетятся вокруг него и причитают, вместо того чтобы нормально с ним пообщаться. Тогда он уходит в сад и упражняется с мечом. Боюсь, я допустила ужасную ошибку, позволив ему поехать со мной. Должна ли я волноваться о его будущем и о том, каким он станет? Я поинтересовалась у мамы, можно ли нанять хороших учителей. А языкам я могла бы обучать Цземиня сама. Во всяком случае, сейчас у меня есть небольшое состояние. Я что-нибудь придумаю. Я повсюду ищу тебя. Со всей любовью, Алиса. Смеломысленный день. Сложетопный год. Дорогая Алиса, Каждый день и каждую секунду я чувствую, как сжимаю тебя в объятиях. Слышу твой голос. Чувствую твой вкус в воздухе. Ты уже близко? Или за время твоего отсутствия мои чувства просто придумали тебя? Люблю, Террант. 24 октября 1939 Мой милый Террант, Наконец-то! Кажется, я видела вход Подземье. И по-моему, вчера неподалёку пробегал белый кролик, который наверняка опаздывал. Маме я сказала, что должна уехать на несколько дней в Шотландию, чтобы уладить там кое-какие дела. Наверно, я никогда уже не вернусь домой, но я хочу, чтобы она не волновалась хотя бы ещё несколько дней. Заодно это объяснит, почему я пакую себе чемодан с одеждой. А ещё я возьму с собой несколько милых моему сердцу мелочей. А если я неправа и кроличья нора не ведёт в Подземье, тогда мне точно придётся отправиться в Шотландию. Всё равно мне хочется сменить обстановку, и нужно куда-то уехать. Но если я права, то скоро смогу снова обнять тебя. Со всей любовью, Алиса. 26 апреля 1918 Апартаменты Дауни. Портобелло-роуд, Лондон. Их письма веером лежали у меня на столе, чередуясь друг с другом. Я мог бы собрать по кусочкам жизнь каждого из них. В этом порядке я их и оставлю. Трудно представить любовь столь же долгую, напряжённую, как натянутая нить, но так и не истончённую временем, расстоянием и психическими расстройствами. Если бы она до сих пор была жива, ей было бы лет сто. А он был бы наверняка ещё старше. Я никогда не был уверен, сколько же ему всё-таки лет, но в любом случае, время летит так, что вот ты ещё ребёнок, но не успеешь оглянуться — и ты уже стар, как царь Соломон. Как бы там ни было, без них мир опустел. Или это только кажется. Мне так не хватает их отваги и любопытства. Даже моя тяга к путешествиям меркнет и бледнеет перед их захватывающими приключениями. Они нашли романтику в революции, страсть в чужих странах и невероятную любовь друг в друге. И поверь мне, дорогой читатель (кем бы ты ни был), это была любовь, не знающая преград. Она была как пожар, прорывающийся сквозь лес, в котором полно сухих деревьев, обрекающих его на верную гибель. Их письма. Её, выведенные изящным почерком на сияющей бумаге и полные нежных признаний. И его послания, написанные угловатыми буквами на пергаменте, состоящие из полуправдивых историй и ожидания. Я думал о том, как они лежали внутри этой блестящей коробочки. В нелёгкие времена вдали от дома я мог только мечтать о том, чтобы заполучить шкатулку и прочесть эти письма. Они по праву принадлежат мне (а кому же ещё?), но почему-то мне кажется, что я словно подорвал чьё-то доверие, сунув в них свой нос. Но всё же, ни её, ни его больше нет. А я жив, и их жизни теперь принадлежат мне, как и все жизни мёртвых принадлежат живым. Не хватало только эпилога. Несколько драгоценных хрупких страниц, заполненных аккуратным почерком Цземиня. Я с уверенностью могу сказать, что Моффит ни разу к ним не притронулся. Наверняка надеялся, что какой-нибудь учёный придёт и переведёт эти записи, превратив их в провокационную повесть или ещё что-то в этом роде. Но подобного не произошло. Вместо этого я раскрыл страницы и начал перевод. Заметки Цземиня Кингсли, сделанные во время его пребывания в Подземье. Это произошло в сентябре. Я проследовал за мамой в кроличью нору. Четыре года назад, тоже в сентябре, она выбрала меня среди толпы людей в порту. Она часто спрашивала меня о том, как я жил до того, как встретил её. Но я ничего не помню. Только расплывчатые образы того, как я спал, где придётся, и воровал еду. Как и она, я полагаю, что моя настоящая мать зачала меня от моряка-европейца, а потом бросила. Я был никому не нужен до тех пор, пока не появилась Алиса. Она забрала меня к себе, кормила, защищала и обучала. Она вела себя совсем как мама, хоть она и была слишком молода для того, чтобы у неё был ребёнок моего возраста. Разве я мог не последовать за ней? Ничто не держало меня в стране, где я родился. Но и культура, которая так ограничивает Алису, тоже не могла мне ничего дать. Я решил рискнуть и отправиться в страну, о которой мне до этого только рассказывали. Когда я увидел её с туго набитой сумкой на спине, я пошёл с ней. А когда она прыгнула в нору, я прыгнул следом. Так я и попал сюда и сейчас, спустя много лет, пишу эти заметки. Кто бы их не прочитал, я хочу, чтобы он знал, откуда они. И кто их написал. И ты узнаешь, если захочешь. Я же могу лишь рассказать то, что видел сам. Мы долго падали сквозь нору, пролетая мимо всевозможных странных вещей. И наконец упали на жёсткий пол маленькой комнаты. — Цземинь! — вскрикнула Алиса, прижимая меня к себе. — Зачем ты пошёл за мной? — Я всегда за тобой следую, — напомнил я, пытаясь освободиться от её объятий. — Где мы? — В Подземье, — она улыбнулась и взяла ключ. — Но это же всего лишь сказки, — я наблюдал, как она подобрала с пола небольшой стеклянный пузырёк. — Но откуда-то же они берутся. Возьми, потом съешь это, — она протянула мне какое-то пирожное. На ней было надето её ярко-красное кимоно, и к моему изумлению она сняла его и протолкнула в маленькую дверцу. Я и раньше видел, как она раздевалась, но не настолько и не посреди дня. — Тебе лучше сделать то же самое. Скоро ты станешь совсем крошечным. Я нерешительно последовал её совету. Её обострившееся за последние несколько месяцев «безумие» стало больше походить на самую настоящую лихорадку, чем на странные ужимки. Её глаза сияли, а речь стала торопливой и сбивчивой. — Выпей это. Но только глоток, не больше! Я послушался. Нет необходимости описывать, что же случилось потом. Мы уменьшились, вышли через дверь и съели по кусочку пирожного. Мы выросли до прежнего размера и снова оделись. Представить не могу, сколько времени она потратила в первый раз, пока не разобралась, как это работает. — Это очень важно — снова стать правильного роста, — она улыбнулась и закинула на плечо походную сумку, — гораздо меньше путаницы, не правда ли? По правде говоря, я в тот момент был очарован просторами Подземья, что простирались перед нами. Возможно, я бы и рассказал обо всех его красотах, но не в этот раз. В конце концов, ты же вырос здесь, ты часть этого мира и дышишь его пряным воздухом с самого первого вдоха. В общем, мы пошли по дороге, ведущей в лес. Мама показала мне странный указатель со стрелками, надписи на которых гласили «туда» и «сюда», гриб, на котором когда-то сидел Абсолем, то самое место, где Труляля и Траляля унесла птица Джуб-Джуб, и провела меня по тропе, где она брела в прошлый раз совсем одна, и к тому же раненная. — Чаепитие в самом разгаре, — прошептала она, замедляя свой шаг по редеющему лесу. Когда мы поднялись на вершину холма, перед нами появилась старая полуразрушенная мельница. — Я была уверена, что они здесь! — Может, они переехали? — предположил я, старательно игнорируя урчание в животе. — Или она им больше не нужна. — Точно, — оживлённо согласилась мама, — ты абсолютно прав. Я даже не представляю, сколько времени прошло. Мы отправимся в замок Белой Королевы. И обязательно встретим кого-нибудь по пути. — Это далеко? — Ох, — она вздохнула, окинув взглядом опустевшую поляну, где должно было быть чаепитие. — Возможно. Я взяла с собой немного хлеба и сыра. Нужно поесть прежде, чем мы отправимся в путь. Её неопределённость ввела меня в замешательство, и пока мы ели, я вглядывался в горизонт, надеясь увидеть хоть какие-то признаки жизни. Вокруг нас сновали птицы и насекомые, встречались также диковинные создания, напоминавшие и тех, и других одновременно, но, похоже, никто из них не собирался помочь нам советом. Когда мы снова тронулись в путь, день уже клонился к закату, равно как и мои надежды. Тропа вела нас через ещё более пустынные поля и тёмные леса, не предвещающие ничего хорошего. — Здесь так спокойно, — прошептала мама, когда мы брели в высокой траве. — Мне не верится, что это всё та же страна. — Здесь пусто, — ляпнул я. — Вовсе нет! Смотри! Я посмотрел, куда она указывала, и наконец-то разглядел на горизонте очертания сверкающего замка. Мы зашагали быстрее, и легко преодолели это расстояние. На фоне ночного неба дворец сиял, как жемчужина. Тропа перешла в мощёную дорогу, совсем не поросшую травой, поля сменились аккуратными ровными пашнями, а к стволам молодых деревьев были привязаны ведёрки, в которые стекал древесный сок. — Слышишь? — мама неожиданно остановилась посреди дороги, и я чуть не сбил её с ног — настолько я торопился. — Что я должен слышать? — Голоса, — она свернула с дороги и быстро зашагала в сторону деревьев. Мои ноги болели от долгой и быстрой ходьбы. Я услышал хриплые голоса и смех. Чем дальше мы шли, тем реже становились деревья, и в итоге мы вышли на поляну. Чаепитие, точь-в-точь как она описывала, шло полным ходом. Мартовский Заяц заливался хохотом так, что у него аж уши тряслись, и показывал на соню. Мальямкин беспечно каталась на верхушке щедро намазанного кремом торта, иногда ругаясь на Зайца. А Шляпник словно принц сидел во главе стола, закинув одну ногу на подлокотник своего кресла, и потягивал чай прямо из чайника. Он достал из кармана булочку и запустил ею в торт. Мальямкин ловко увернулась, так что она полетела дальше и чуть не попала маме в голову, пока та шла, даже не замедлив шаг при виде стола. Даже наоборот, теперь она почти побежала и влезла на стол, раскидывая чашки во все стороны. — Алиса! — закричала Мальямкин, свалившись с торта в разбитую чашку. Шляпник выкинул чайник через плечо и подскочил на месте. — Её здесь нет, глупая, — зашипел он на соню. — Террант! — прикрикнула на него мама. Он поднял взгляд и его зелёные глаза засияли. — Алиса? — он шагнул на стол, пока Заяц метался вокруг, расчищая ему путь. — Алиса! Он сжал её в объятиях чуть ли не раньше, чем смог до неё дотянуться. Она крепко обняла его в ответ, положив голову ему на плечо. Но я не видел сияющего света вокруг них и не слышал горячего шёпота. Вместо этого он достал из-за пазухи, где он мог прятать всевозможные сладости и сюрпризы для тебя, самую прекрасную шляпу в мире. Она была довольно простой на вид, только поля были приподняты, и её украшало великолепное белое перо. Он надел её маме на голову и чуть наклонил на бок, чтобы она прикрывала один глаз. — Федора, — улыбнулся он и наклонился, чтобы коснуться губами носа мамы, её скул, и наконец поцеловать в губы. — И то, и другое всегда можно собрать в единое целое, — прошептала она. — Вот, чем сердце похоже на паззл. Что же мне рассказать тебе о том, как прошли месяцы и годы моей дальнейшей жизни? Я встретился с Белой Королевой, которая одарила меня белоснежной улыбкой и костяной флейтой. Я разговаривал с цветами, насекомыми и Чеширским Котом. Мама и Террант гуляли извилистыми тропами, а я шёл позади них. Они шли так близко, что постоянно наступали друг другу на ноги. Но их жизнь не могла вечно быть такой же вольной. Однажды я увидел, что мама выглядела более мечтательной и шла чуть медленней, чем обычно. Террант это заметил и, как будто это было бы так же неизбежно, как восход солнца, построил нам дом. Он был совсем не похож ни на тот, что мы оставили в Китае, ни на особняк Кингсли в Лондоне. Он построил его точно на склоне холма. И все окна в нём были разной формы. В саду мама посадила розы, которые тихонько мурлыкали песенки, а она ходила среди них, и её походка становилась с каждым днём всё тяжелее. В день, когда ты родился, розы пели. Террант танцевал. Твоя мама смеялась. А ты, милое дитя, наблюдал за ними. Ты был рождён истинным искателем приключений. Всё остальное ты помнишь, ведь ты тоже там был. Ты рос среди нас. В тебе текла кровь жителей Подземья и Лондона. У тебя были мамины глаза и папины волосы, а всё остальное — несомненно, твоё собственное. А я присматривал за тобой, потому что поначалу ты был очень маленьким, а мир просто огромным. А потом — потому что я привязался к тебе как к родному племяннику. А ещё позже — потому что беспокоился, что Подземье покажется тебе слишком маленьким. А затем — потому что не мог следовать ни за кем другим, как мама, когда мы впервые встретились. Когда мы все вместе вернулись в Лондон, мы были больше похожи на бродячих артистов, чем на путешественников. Я знал, что твоё предназначение в жизни — это нечто куда большее, чем окончить Оксфордский университет, как этого хотела мама. Так что наверняка это она отправила нас с куда большим багажом, чем может потребоваться ученику университета. Я не ожидал, что ты, ставший бесстрашным исследователем, станешь для меня самым близким человеком в моей неестественно долгой жизни. И что ты точно так же будешь любить меня. Мой дорогой мальчик, я представляю, как ты улыбаешься, запустив руку в свои волосы, каждый раз, как вспоминаешь меня. Прошу тебя, улыбайся, ведь я больше всего любил тебя именно таким. Я спрятал эти записи между маминым дневником и письмами Терранта прежде, чем мы отправимся в, возможно, последнее для меня путешествие. Даже сейчас я слышу, как ты, пакуя вещи, восторженно кричишь маме о дорогах, которые ты проложишь в Индии. Террант бродит по залам в поисках какого-нибудь обрезка ткани, чтобы спрятать его среди твоих вещей как напоминание о себе, как будто тебе могут понадобиться подобные безделушки. Каждый из вас — по-своему житель Подземья, в вас так и сияет жизнь. Но, мой дорогой, я чувствую, как мои кости ломит, а взгляд мутнеет. Возможно, я больше не увижу этот дом и не смогу пройти по залам замка белой Королевы. И я хочу, чтобы ты знал, что наша история лежит здесь, рядом с письмами твоих родителей. Эта шкатулка наполнена любовью, которая протянулась между мирами. Ты, столь юный и прекрасный, переживёшь всех нас. Надеюсь, это тебя поддержит, дорогой мой. А когда тебе наскучит этот мир, я надеюсь, ты заберёшь эту шкатулку с собой обратно в Подземье и закопаешь её среди роз в мамином саду. Кто знает, что может вырасти на этом месте? Я люблю тебя, Джиг Хайтопп-Кингсли. Это было величайшее приключение всей моей жизни.