Первый курс
Прямая спина, целеустремленная походка, гордо вскинутая голова, орлиный взор черных как ночь глаз прожигающий на смерть, не оставляя даже пепла после сожжения. Взгляд прошил маггловскими рентгеновскими лучами, создавалось впечатление что его видят на сквозь. Стало одновременно не по себе и как-то странно. В груди защемило. Так обычно бывало после «теплых» снов, когда ему снились чьи-то мягкие, теплые руки, там было тепло и приятно пахло. Обычно после таких снов до слез хотелось обратно туда где его обнимали и нежно шептали « — Гарри». Неожиданно подкосились ноги, дыхание прервалось, дышать стало трудно, легкие словно сдавило ледяными тисками. В глазах не-то зарябило, не-то запрыгали черные точки. И тело загорелось как в лихорадке стоило пронзительным глазам остановиться на нем. Бросило в холод от того как чуть приподнялись в улыбке-ухмылке сжатые в обескровленную нитку-линию губы. Сердце глухо забухало где-то в районе желудка от голоса чье звучание еще долго снилось во снах и заставляло сердце пускаться вскачь, но от следующих же слов сердце рухнуло внизу разбилось где-то в области пяток. Язык основательно прилип к нёбу, отказываясь воспроизводить нечто вразумительное, изредка издавая что-то неподдающееся переводу на членораздельный английский язык звуки. Да после того как временная атрофия закончилась, немедленно захотелось зашить себе рот, предварительно оторвав себе язык для того чтобы он перестал нести невразумительный бред, от которых становилось стыдно перед этим мрачным, но таким, странно привлекательным. Резкие, но такие плавные и выверенные жесты, но одного лишнего движения или слова. Способность убивать одним взглядом, опускать человека так, что он начинает чувствовать себя червем, ничтожеством по отношению к этому необычному человеку. Слова, жалящие не хуже змей, только их яд можно вывести, а с ним… Думаешь чего не стоило говорить, а что стоил сказать. Как посмотреть, что сделать, отвести глаза или не стоит, по многу раз повторяя в мыслях прошедшие разговоры/перепалки. Тысячи раз укоряя себя за несдержанность, не понимая что же дергает его на необдуманные слова и поступки. Поражаясь после своим глупым словам. Его бы у Дурслей за такое хамство давным давно выпороли и заперли в чулане, и то если у них настроение было бы хорошим. Он ведь всегда старался казаться тише воды и ниже травы. А потом, в конце года, после кошмарной ночи с Квиррелом и Волан-Де-Мортом, он пол ночи про блевал в туалете Больничного Крыла странной безвкусной жижей. Было так плохо, что его кажется несколько раз отключало, но потом он вновь очухивался от рвотных спазмов. Он об этом никому не сказал. Ведь на следующее утро, проснувшись пусть и с некоторой слабостью, но в голове было так ясно и ясно, и мыли не путались как это обычно бывает, как это бывает по утрам. Мыслить удавалось легко и ясно, не делая больших усилий по концентрации. Думалось легко и ясно. И голова словно просветлела. Обвинять в ночном бдении у унитаза, зелья что в него насильно вливал профессор Снейп, хотя он из-за усталости не сильно и сопротивлялся, Гарри и не думал. Гарри твердо пообещал себе что, если он увидит профессора то обязательно поблагодарит того и извиться за свое кошмарное поведение, а так же спросит о той черной жиже. Потом незаметно мальчик опять провалился в сон. Проснулся он уже когда за окном светило солнце. На кровати, пристроившись у его ног, сидел профессор Дамблдор. И непонятно откуда взявшаяся гора разных сладостей. К сообщению директора о том, что все эти угощения ему принесли одногрупники, Гарри отнесся с сомнением. После случая с Норбертой, его на факультете не то чтобы ненавидели, но и не относились к нему с тем вниманием и каким-то даже рабоплетствованием что было раньше, в самом начале года. Хотя, мальчик наоборот был рад тому что его оставили в покое. И, поэтому, он сильно сомневался в правдивости слов директора. Но ради вежливости съел несколько конфет. Потом еще… К уходу профессора, Гарри уже и думать забыл о своем намерении подойти к профессору. Он, в конце концов, сам первым начинал задирать его, и поэтому он счел что не нужно извинятся. А на счет жижи, от того что блевали, никто еще не умирал. Он же у Дурслей лежал по нескольку дней голодный, блюя желчью. Ничего, жив-здоров. После возвращения из школы, это вновь повторилось. Но, уже в гораздо меньших объемах. После первой недели у него заболел живот, в середине второй резь стала невыносимой, и потом снова это странная жижа. А на следующее утро голова вновь была ясна и свежа. Но наслаждаться чистой головой было не долго.Второй курс
Учебный год, даже до своего официального начала обещал быть интересным. То есть, не хуже первого курса. Странным, и как неправдоподобным ему показалось то, что никого не заинтересовало нахождение маленького волшебника в магловском доме. Никому из министерства не показалось любопытным. Но, Гарри, который некоторое время точно так же недоумевал тому, почему волшебникам не показалось странным то, что он живет под лестницей. Ведь судя по конверту, что доставили ему на день рождения, профессор Макгонагалл была осведомлена об этих печальных обстоятельствах. И никого это не заинтересовало. Гарри, выросший как сорняк не стал зацикливать на этом внимание, ведь он привык к тому что с ним обращаются халатно. Да еще этот Добби, именно из-за этого проклято и началось все это. Но как оказалось, просиживание остатка лета было достаточным ожиданием для того, что бы прокатиться на фордике «Англия» (П/А не помню марку машине, но по моему это должен был быть фордик), с близнецами Уизли и Роном. Только вот, на следующее же утро он пожалел о том что не остался у Дурслей до самого конца летних каникул. Уж он бы нашел способ сбежать, и самому добраться до вокзала Кинг-Кросс. К нему вновь вернулось то ужасное ощущение того, что он своим телом не управляет, эта мысль угнетала. Ведь в такие моменты он словно переставал слышать, слова что он говорил эхом отдавались в его сознании, воспринимаясь через какую-то призму, что не дает нормально воспринимать действительность. Потом, в школе стало немного легче, ведь у Уизли даже думать по человечески получалось через раз. Мысли путались нещадно. Твердо пообещанное себе желание учиться было быстро позабыто. Странные покушения, идея о том, что он наследник Слизерина, казалась, да и была она бредом. Но другим было на это плевать. Хотя находились и те кто так не считал, их, увы, было гораздо меньше, да и предпочитали они молчать. Да и Рон с Гермионой отдалились, не очень заметно для окружающих, но и Гарри ничего не заметил бы если бы на подсознательном уровне подмечал такие вещи. Странное поведение Джинни, замечаемое днем, но не предаваемое этому внимание. Какое ему дело до этой навязчивой девочки дело? Учится нормально не получалось, на это не оставалось времени, оценки не скатились лишь благодаря Гермионе. Хотя, не то что учиться, жить нормально не выходило. Но он уже давно смирился с тем, что он и нормальность несовместимы. А еще профессор Снейп. Невозможный профессор Снейп. Господи, Мерлин, мальчик был готов молиться всем богам лишь бы он, Гарри, научился нормально говорить на уроках крайне не любившего его профессора Снейпа. Или, хотя бы, вовсе перестать говорить тот бред, что обычно залпами выходил из его рта. Ему, временами бывало невозможно стыдно перед ним за свои глупые слова но, остановиться не получалось. Хоть язык себе с корнем отрезай. Да и сам профессор Снейп вел себя достаточно странно, если на первом курсе Гарри видел профессора лишь на уроках и в обеденном зале. Да и изредка встречал в коридоре на переменах, правда в конце первого курса тот начла встречаться подозрительно чаще обычного. Но задумываться и об этом у Гарри не было времени, у него вообще не было времени на что-либо. Но тем не менее, он заметил то, что профессора, и пусть даже мельком, но видел раз пятнадцать на дню. И даже иногда чувствовал пронизывающий взгляд обсидиановых глаз, от которого мгновенно ноги становились ватными, сердце начинало «бухать» где-то в районе живота, кровь приливала к щекам, а мыли путались еще сильней. Шаря глазами по толпе, что всегда окружала его он искал того, кому принадлежал этот взгляд, но так и не находя того, кого искал. И, предсказуемо не найдя, из груди вырывался разочарованный вздох. Даже зная что ничего хорошего из его затеи не выйдет, Гарри хотел встретиться взглядами с этим мужчиной. Пусть это желание и витало в окраине его сознания, но он его четко осознавал. Ему даже порой снились эти глаза. Только вместо привычного раздражения и толики презрения, там было что-то незнакомое, то, чего Гарри не знал. Да и то, что эти глаза ему знакомы мальчик понять не мог. Он чувствовал то, что прекрасно знает владельца этих глаз что во сне заглядывают в его душу. Этот сон приходил редко, но после него, целый день внутри оставалось чувство теплоты. Ему казалось что он нужен тому человеку который смотрит на него черными глазами в его снах. Нападения на студентов все продолжались, его все ухудшилось. Живот все крутило и вертело. После нападения на Гермиону на всех вдруг нашло озарение. Люди подумали, зачем ему нападать на свою подругу? Они ведь дружат, и естественно зачем это ему калечить лучшую подругу. А потом, все начало происходить быстро. Исчезновение Тома Реддла. Догадки на счет непонятной подсказки Гермионы. Исчезновение Джинни и ее « чудесное » спасение, чуть не стоившее ему жизни. И больничное крыло, знакомый унитаз в объятиях которого его вновь переворачивало до самого рассвета. Очнувшись ночью от сильнейшей боли в животе, Гарри застонал от боли. Позвав мадам Помфри он хотел попросить у женщины принести что-нибудь от болей. Но, меди ведьма не появилась. Но женщина не появилась ни через пять, ни через десять минут. Боль в животе стала невыносимой. В добавок засосало под ложечкой. Появилось муторное ощущение. Замутило. И к тому же заболело то место в которое вонзился клык василиска. После слез Феникса там конечно не было и шрама, но боль все же была. Однако до того она не сильно тревожила, но сейчас это место как будто опалило огнем. Встав, Гарри хотел пойти в туалет, с надеждой что холодная вода хоть как-то сможет жар что вдруг охватил его тело. Пошатываясь, дойдя до маленькой уборной которая находилась в углу маленькой комнаты в которую поселили его. Стоило ему закрыть за собой дверь, как тут же его загнуло в рвотном позыве. Нагнувшись над унитазом, его рвало долго и со вкусом. С начало это была какая-то вода, со странным, приторно сладким вкусом. Вкус оставался на языке после каждого спазма. Дальше больше. Неопознанное желе темно-бурого оттенка. Было непонятно откуда все это в его желудке. Там такого количества просто на просто не могло поместиться. Тем более в желудке одиннадцатилетнего ребенка. После того желе во рту был такой тошнотворный вкус, что он вновь вызывал рвотные позывы. А вот в конце пошло уже знакомое черное, неопознанное нечто. Оно было абсолютно безвкусное. Закончилось это только перед самым рассветом. Едва добредя до постели, мальчик отключился едва сев в постель. Потом, уже наконец очнувшись днем, Гарри чувствовал себя настолько хорошо, что был готов пойти на мировую с Малфоем младшим. Тот по его мнению был нормальным парнем, когда молчал. Но это Гарри понял уже после прогулки в Слизеринские подземелья под оборотным зельем. Чуть позже, когда пришел директор Дамблдор, тот толкнул речь о морали и всепрощении.Третий курс
Эта собака мерещится ему чуть ли не каждом шагу. Ему иногда казалось что он проще сойдет с ума, чем переживет этот год. Постоянная боль в голове, пусть дементоры находили достаточно далеко от замка, но он все равно чувствовал их присутствие. Что неизбежно сказывалось на его самочувствии. Но обо всем по порядку. Начало, то есть каникул, ни чем не уступал прошлым двум курсам. Интересная ссора с родственниками, после которой Гарри ни как не мог понять с чего это случился магический выброс, ведь он даже не разозлился. Да и к тому же, выбросы бывали у детей которые еще не научились контролировать свою магию. Хотели чего-то, и магия выполняла желание, но четкого желание не было. Именно это и называлось магическими выбросами, неосознанное использование магии. У ребенка достигшего одиннадцати лет уже полностью сформировывалось мышление и он мог осознанно контролировать свою магию. И последовавшее не до видение о странной дикой собаке, которая не понятно как оказалась в Литл- Уингинге, ведь всех уличных собак отстреливали. А еще веселая поездка на Ночном Рыцаре и знакомство с министром. Появление новых вопросов и мыслей о том « А не идиот ли часом министр то наш?» Так спокойно говорить о произошедшем, словно в порядке вещей снимать магглов, раздувшихся до невозможных размеров. И то, что он вообще делал у магглов у министра не вызвало любопытство. Хотя сиротам магам с магглами оставаться нельзя. Это станет угрозой для секрета существования магов. Подросткам не справившим своего совершеннолетия вообще было нежелательно появляться в маггловском мире без сопровождения взрослых. Из-за чего вообще министр получил свою должность? То, что его карма очень неудачливая Гарри знал давно. Но! Но то как он смог найти себе проблемы даже в Хогвартс экспрессе, находясь в одном купе с преподавателем, это для него оставалось загадкой. Да кто мог знать о том что он чувствителен к дементорам? Вот и верно, никто и ни как. Оставалось вопросом то, как Малфой узнал об этом. Ведь в купе никого кроме них не было. Новая информация о родителях, для того чтобы узнать что-то новое о них, Гарри был согласен сутками скакать вокруг Профессора Люпина. Удивляясь своей доверчивости лишь краем сознания сознания. Раньше он бы никогда так не поступал, но лишь мысль о том, что мужчина может рассказать много интересного о его родителях. Его третий курс оказался богат на отработки. Особенно на отработки у профессора Снейпа. Тот все так же сыпал ехидными комментариями по поводу его никчемности и тупости. Ну, а сам Гарри по прежнему с ним пререкался, за что у него неизбежно снимали баллы назначали все новые отработки. Сам себе не признаваясь, Гарри хотел ходить на эти отработки. В тишине лаборатории, нарушаемой лишь шуршанием перебираемых пергаментов, царапающими звуками перьев для и письма и тихими комментариями человека сидящего за письменным столом. Подобные вечера, Гарри очень любил. На него накатывало спокойствие и расслабленность. Правда отработки подобным образом протекали очень редко, в обычные дни профессор одергивал и комментировал любое неправильно на его взгляд действие мальчика. То и дело кидая на несчастного ребенка взгляды. У того, кожей чувствовавшего эти взгляды спина горела от жара черного пламени. Гарри казалось что в его спине давно образовалась большая кровоточащая дыра, чьи края постоянно прижигались. А сны все продолжались. Только теперь, его еще и обнимали. Сильные теплые руки, дарящие чувство безопасности и покоя. И все те же глаза. Так знакомо неуловимые. Чувство того, что ответ на вопрос чьи это глаза, но он не может догадаться злило. Окутывающее во сне чувство теплоты и покоя, было словно умиротворяющий бальзам на душу. Оно давало уверенность в следующем дне, и мысль о том, что все не так уж и плохо. Это было спасение для него. Первый поход в Хогсмид основательно отбил у мальчика желание вновь появляться там. Подслушанная беседа профессоров о Сириусе Блэке выбила из-под его ног землю. Жгучая ненависть пополам с тоской переворачивало все внутри. Рон и Гермиона не отставая шли за ним. Гарри как никогда был благодарен им за поддержку. А потом стычка с Малфоем позволившая ему на время забыть обо всем. А потом и профессор Снейп, который чуть ли не в бешенстве накинулся на него. И профессор спасший его от разъяренного зельевара. Убивать это страшно. Нет, не плохо. Временами даже хорошо. Все мы когда-нибудь умрем. Это страшно именно морально, очень сложно решиться убить кого-то. Даже если этот кто-то заслуживает этого. Одна мысль о совершении этого давит на психику. Убивать это даже не профессия и не призвание. Это сильная воля и моральная подготовка, устойчивость психики. Открыто показать себя смерти, и принять ее как факт. Убийство это не признание. Это контроль, контроль самого себя. Четкое понимание того, что ты лишаешь кого бы то ни было жизни. Вот такая мысль пришла в голову Гарри когда он держал палочку направленную на Сириуса Блэка. Не сейчас, не позже, он не смог бы убить. Он не способен на это. Потом были запутанные объяснения в которые непонятно почему верилось. Это было странно, как быстро мальчик ему поверил. Но он уже привык к непонятности большинства своих поступков. Хотя доказательство в виде Питера Петтигрю того стоило. Надеясь что с профессором все будет в порядке, Гарри мастерски улепетывал от Люпина-оборотня. Но дальше — больше. Сомнительная прогулка с Гермионой под маховиком времени. Спасение Клювокрыла, еще одни, не менее веселые чем первые, догонялки со все тем же оборотнем. А так же фееричное спасение Сириуса Блэка! Что ни на есть, достойное окончание третьего курса. Хотя, в этот раз, оно, хотя бы ради разнообразия не закончилось в Больничном Крыле. Зато его отсутствие в волю отомстило когда мальчик, в доме у Дурслей в три погибели погибал от рвотных спазмов. Это началось даже не ночью, как бывало раньше. А сразу после скудного ужина.Четвертый курс
Все время после прибытия в школу, его не покидало ощущение того, что надвигалось что-то страшное, грозное и опасное. Что-то, что принесет много бед. Словно воздух искрил от того напряжения что чувствовал Гарри. Ему то и дело казалось что пахнет озоном, которым пахла сильная и долгая гроза. И от этого волосы на затылке сами собой начинали шевелиться. Он старался не отмахиваться от этот предчувствия, и даже на матче Англии и Болгарии не смог нормально расслабиться. Предчувствие беды не отпускало его, ледяными тисками сжимая грудь. Вся гроза что ураганом чувствовалась за спиной пришла в действие. То-то казалось что он кожей чувствует дыхание опасности на своей шее. В ту ужасную ночь казалось что земля и небо разверзлись в попытке наказать людей. Да и сам антураж располагал к подобной ассоциации. Крики испуганных, не знающий что делать дюжей. Их лица отражающиеся в разноцветных бликах искр от заклинаний, они выражали ужас и смятение. И змея, появившаяся словно из ниоткуда. Она как символ ужаса поглощало небо, что символизировало спокойные дни. (П/А, вот тут я переборщила с лирикой)). И ведь верно, какая после « ЭТОГО» спокойная жизнь? Гарри еще долго было неприятно смотреть на ночное небо. Ему то и дело казалось, что вот-вот из неба снова выползает эта кошмарная змея, и мир вновь погрязнет в хаосе. Иногда эта метка снилась ему во снах. Потом мысли о метке были вытеснены из его головы новыми событиями что окончательно подорвали его доверие к факультету и друзьям в частности. Он никому бы не признался о том, что стоя перед драконихой на первом туре, он позорно хотел сбежать, и и если бы не профессор Грюм, он так бы и поступил. Хотя поддержку он чувствовал еще от одного человека. Незримо поддерживая, словно бы стимулирую не сдаваться. Хотя в подобных репликах поддержку мог почувствовать либо очень проницательный, или очень глупый человек. В четырнадцать лет всем мальчикам сняться «мокрые» сны. Гарри знал это. Но то, что его они его тоже настигнут, стало для него неожиданностью. Он знал что парни сгруппировавшись подальше от девушек, под пологам заклинания от подслушивания, и делись своими снами. Он, Гарри, на них не разу не был. Но когда Дин, Рон и Симус, затащив к себе краснеющего Невилла, в пол голоса переговаривались, но они мгновенно замолкали стоило ему появиться на горизонте. Теплота и покой, что раньше витали в его снах, резко сменилось жаром, что волной прокатывалось по его телу. От него становилось жарко и муторно. Оставалось лишь призрачное чувство рук проходивших по его неожиданно обнаженному телу. Тяжелое дыхание на шее, от которого бегали мурашки, волнуя нервы и ставшие непонятно почему чувствительную кожу. Рон, факультет, курс, школа, практически все студенты школы ополчились против него. Удивительно, но будучи одним, слыша за спиной оскорбления в свой адрес, он чувствовал себя в сто раз лучше чем когда был центром всеобщего внимания. Хотя минусы были тоже. Гарри никогда не страдал от недостатка общения. Дурсли общением не баловали. Именно поэтому он спокойно воспринял то что с ним одночасье перестали разговаривать, считая того за пустое место. Наоборот, стало как бы лучше и свободней дышать. Без надоедливой Гермионы и приставучего Рона. Но его своеобразная свобода длилась лишь до конца первого тура. Отгремевшие фанфары и барабаны, блестки и мишура приукрашивающие картину исчезли открывая глаза тем кто был уверен в том, что турнир это простое развлечение с которым может справиться и первокурсник, были вынуждены изменить свое мнение. Гарри не умел плавать, и он об этом знал. И поэтому в воду лезть он не хотел, он банальна боялся того что может утонуть. Но все опасения оказались напрасны благодаря профессору Грюму и Невиллу. Нет, плавать они его не научили, но благодаря жаброслям, и заключенным в них инстинктам тритонов он смог достойно завершить испытание и вытащить "жертв". Спасибо Рону и сестре Флер, что общими силами отбуксировали его до берега. После второго тура, Гарри, уже на второй неделе после них начал задумываться о том, что ему стоило все таки утонуть. Особым не внимаем Гарри не страдал с поступления в Хогвартс, но теперь все , без исключения хотели пожать ему руку, или обнять его. Те люди,что утром в день проведения турнира желали ему благополучно утонуть, поздравляли его с победой. Верными себе оставались лишь Слизеринцы. В таком вот ключе протекало время до третьего тура. Он, Гарри ждал этот день со внутренним содроганием. Иногда,по вечерам он сидел в компании Гермионы и Рона в библиотеке, тщетным образом стараясь впихнуть в свою пустую голову. Он соглашался с профессором Снейпом, только мысленно, на счет своего умственного развития. Он часто в последнее время начал замечать что он очень плохо усваивает информацию, и порой не знает элементарных вещей, о которых знает даже Рон. Пусть все и твердили ему что он готов, но, ведь Гарри сам знал уровень своей подготовки, и был уверен что выживет лишь благодаря своей удаче. Ведь эта дама сейчас смотрела на него благосклонно. Как только кусты перед ним закрылись, отрезая от галдящий толпы. Уничтожая тем самым любые намеки на звук. Страх, чье ядовитое дыхание он ощущал практически постоянно, проявил себя, сводя на нет весь не утешительно маленький самоконтроль. Он несся не разбирая дороги. Смутно помня наставления профессора Грюма. Тот говорил ему бегство это проигрыш, признание того, что ты жертва. Добыча которую можно с легкость съесть. Только вот слова профессора забылись, сейчас им властвовал инстинкт самосохранения которое внутри него вопило о том что нужно смываться. Как он остался в сознании на кладбище, для Гарри было вопросом. Его переполняло омерзение пополам с восхищением. Это же как надо любить жизнь, чтобы быть согласным жить в таком мерзком теле? Это стремление вызывало непонятно откуда взявшееся уважение. А потом начался какой-то бред, в смысле после того как он появился на стадионе с трупом Седрика. Его, едва соображающего, наконец, после длительных расспросов-допросов, отправили в Больничное Крыло. Не то во сне, не то в бреду ему чудились чьи-то руки гладящие его по волосам. Низкий, вибрирующий, с еле заметной хрипотцой голос что-то говорил ему. Но вот что именно он разобрать не мог. На утро он проснулся неожиданно отдохнувшим, чувство разбитости, с которым он засыпал, исчезло. Но это было не надолго. Вскоре в комнату пришли взрослые.