Нотами под кожу

POV Герман. Музыка настолько громкая, что кажется, мои внутренности скоро разорвет на части. Темно, лишь редкие вспышки света то тут, то там вспыхивают. В громадном зале творится полная жесть. Необъяснимая чернуха, но, сука, такая манящая. Я устал, но не могу остановиться. Мне надо бы поспать, ведь я уже вторые сутки на ногах, ан нет… как же я могу пропустить такую мировую тусовку? Как пройти мимо этого глобального отрыва? И что может быть лучше, чтобы выбить из головы все мысли любого рода и происхождения? Разноцветные пилюли предлагают и тут, и там, здесь плевать, кто ты — звезда или обычный смертный. Все на «ты», все улыбаются, всех вставило. Отвязные, расслабленные, на все готовые. Ощущение, что ты на огромной масштабной оргии, где поцелуй любого — и он тебя не оттолкнет, где дотронься, погладь, сожми, прижми — все без последствий. Никто не станет кричать и причитать. Махать кулаками. Я видел где-то поблизости откровенно лижущихся парней, поодаль девушек. Их мало, вот таких НЕПРАВИЛЬНЫХ, но они есть. А я как-то раньше даже не смотрел в их сторону, отгораживался, абстрагировался, отказываясь признавать даже факт их существования. А теперь… Что теперь изменилось? Стоило разок перепихнуться, и мир перевернулся? Глаза открылись? Себя нашел? Блять, как это все глупо… Отворачиваюсь, снова прикрыв глаза. Прочь мысли, я слишком устал, чтобы думать даже о нем. Теряюсь в этой вакханалии. Внутри этого безумного шторма. Сливаюсь с толпой, танцую уже не первый час. Хотя танцем назвать это сложно, просто двигаюсь под музыку из стороны в сторону с поднятыми над головой руками. Глаза задраены. Губами подпеваю бессмыслицу полнейшую и стопроцентно выгляжу откровенным ебланом в данный момент. Но мне так… плевать. На все. Всех. Я в астрале, где-то там, в параллельной вселенной, в мире танца и музыки, на планете крышесноса. И это тащит… Однако ж нет, как ни странно, я не под наркотой, я не выпил и грамма алкоголя, ни фига не курил, не глотал, да здесь это и не нужно, но меня вставило, меня уносит. Безумие захватывает, оно заполняет каждую клетку. Просачивается в организм через поры. Меня штырит лишь от этого дичайшего потока энергии, от того, как народ беснуется. Как движутся тела одним большим потоком, волной сокрушительной. Где неосознанно каждый друг под друга подстраивается в этом особенном ритме. Нет толкучки, все как огромная масса, однородная. Желе. Смеюсь сам себе под нос, своим мыслям улыбаюсь, представив всех тем самым лакомством, огромным, апельсиновым и с забавным звуком, словно бульканьем, подрагивающим под музыку, колышась из стороны в сторону. Апельсиновым… блять! Даже в такой момент мысли скользкие, образные, мелочные... прорываются сквозь пелену отрешенности… Моргаю пару раз, пытаясь привыкнуть к вспышкам разноцветным. Глаза режет. Голова шумит уже. Похоже, это мой личный предел. Двое суток на ногах, почти не присев, почти не поев, не попив. Только музыка. Только люди вокруг, желательно незнакомые. Только хардкор. Теперь я официально обожаю dubstep-party. Твою мать, это ахуенно! Правда. Это чистый отрыв. Непередаваемые ощущения. … Утро, хоть и раннее, но уже светает, а я только вываливаюсь из клуба. Ныряю с носом в косуху, ежусь от того, как неприятным столпом мурашек покрывается тело, спина, взмокшая особенно сильно, замерзает, когда ветер пробирается под влажную майку. Зима скоро, а я одет даже не по-осеннему. Идиот — знаю, но толку делать себе мозг? Теплее от этого не станет. Бесцеремонно залезаю в карман к другу, как только прыгаю на заднее сидение в такси, но там, сука, пусто, а я курить хочу до одури. Макс что-то недовольно втирает, давит на мозг трескотней своей, даже слов не разбираю. Уши заложены, внутри все еще эхом музыка отдается. И мне так похуй на все… — Сука, Паша лежит с температурой в номере, а я за тобой, скотиной, еду через полгорода. Ты бы совесть имел. — Я не просил, — отворачиваюсь к окну, уткнувшись взмокшим лбом в холодное стекло. Давлю дрожь в теле и сонливость, резко накатившую. Тело ватное, словно и не мое вовсе. Курить хочу… спать хочу, есть хочу и секса хочу. Да не смогу, если и претендент появится. Батарейки сели. Пуф! — и все, выключился Герка, и Фил спатеньки пошел, ага. А вообще, если уж серьезно, как бы я ни присматривался на вечеринке к народу, как бы ни стрелял глазами по сторонам, ничего такого, чтобы зацепило, притянуло, реально захотелось и меня торкнуло — не было. Симпатичные девушки, доступные, расслабленные. Минимум одежды, максимум телодвижений, но не вставляло. Поцелуи слишком липкие. Духи слишком сладкие. Руки слишком навязчивые и бесцеремонные, никакого простора для воображения. Совершенно никакого. Все как на блюдечке, отведи в сторону и трахни. Даже усилий прилагать не нужно. Тебе и сами предложить могут. И знаете, раньше… Раньше я на такое велся частенько, а вот теперь? Отчего-то не катит. Теперь это даже бесит. Измазанные девки вызывают отвращение. Хочется пойти их лицом под кран опустить и смыть с лица тонны ненужной мазанины, от которой потом во рту привкус, словно нажрался этих самых помад, тональников, пудры и прочего. А от их цветочно-приторных ароматов нос воротит и в трубочку скрутиться готов, до тошноты. Что помешало мне найти себе парня? Все проще некуда: я не смотрю на них по-прежнему в том самом смысле, не могу, блок стоит. Тихон еще ладно… я знаю, чего ожидать от него, я его хоть как-то знаю и понимаю, что поцелуй я его, мне будет приятно, а с другими? Ощущения, что если я коснусь, то меня вывернет моментально. О чем-то большем, чем касания с таким подтекстом, я даже думать не хочу, желудок начинает сжиматься, явно намекая, что даже попытка представить подобное заведомо провальна. Разговор с другом не вяжется, он раздражен и психует, пытается что-то выпытать, а я пассивен. Все соки выпиты, силы покинули и без того измученное тело. Рот открывать не то чтобы лень, это просто невозможно, он заклеен на фиг, губы сухие и обветренные почти бесчувственны. Организм спит. В отеле молча идем до номера. Он четырехместный, естественно, люкс и поделен на две части, как квартирный блок. Все в бежево-кофейных тонах, отчего создается впечатление уюта и тепла, что ли. Уж поверьте, что оно так, ибо побывал я в гребаной куче различных номеров и этот один из лучших. И не потому, что он дорогой и напичкан последними новинками, как техники, так и мебели, не из-за дизайна. Просто здесь все как-то приближено к домашнему. Тона выдержанные. Полотенца мягкие, пушистые. На диване плед лежит и пара подушек. И нет этой противной кожи, нет выебистых стеклянных столиков и тому подобного. Везде дерево, мягкие ткани и тяжелые красивые шторы. В углу стоит огромная ваза с искусственными цветами, зато на столе на высоких ножках букет роз без всякой лишней мишуры, просто цветы в обычной продолговатой, словно колба, и полностью прозрачной вазе. Красиво. Люблю розы, особенно алые и темно-бордовые, порой настолько темные, что кажутся черными. На ходу скидываю куртку, бросаю ту на диван. Шморгаю носом, краем глаза заметив недовольный взгляд Макса. Знаю я, что мне, как никому в группе, болеть противопоказано, особенно на гастролях, но телу не прикажешь, хотя я думаю, отделаюсь легкой простудой. Пара дней соплей, сухого кашля — и как огурчик буду. Стягиваю потную майку, что так и липнет к телу, закидываю в чемодан ее, вытаскиваю чистую одежду и, едва уже переставляя ноги, иду в душ. — Я тебе таблетку растворил и поставил на прикроватную тумбочку. Для профилактики, капсулу антибиотика оставил там же, выпей и спать. — Ага, мам, — сонно отвечаю заглянувшему ко мне в ванную другу. Горячая вода размаривает меня вконец, глаза уже слипаются, веки стали неприятно-тяжелыми… Тело ватное, состояние амебное. Кошмар, блять. Лениво тащусь к кровати, вытирая голову и вздрагивая, когда на пропаренное тело капает холодная вода с кончиков волос. Выпиваю залпом теплое кислое пойло. Глотаю капсулу и забираюсь в постель, большущую, двухместную. Закутываюсь по самые уши в одеяло, утыкаюсь покрасневшим носом в подушку и отключаюсь, как только веки опускаются. Просыпаюсь уже к вечеру, судя по тому, как темно за окном. Что неудивительно, ведь темнеет все раньше, зима ж, сука, на носу. Выползаю из кровати, ежась от прохлады, стоящей в комнате. Потягиваюсь всем телом. Мышцы неприятно ноют, уши так до сих пор и заложены, видимо, и вправду простыл я. Глаза болят, сухо царапающиеся об веки. Облизываюсь и, сгрызая сухую кожицу с губ, естественно, до крови, стараясь бесшумно переставлять ноги, иду в соседнюю комнату, которая а-ля прихожая. Общая между двумя блоками. Косуха моя валяется теперь на кресле. Телик тихо бормочет, а на диванчике в обнимку лежат красавцы. Один между ног у другого. Пашка видимо задремал, лежа на Максе, смешно уткнувшись носом в подставленную шею. — Как ты? — Встречаюсь с синими глазами друга, что лежит под своим любовником. — Жить буду, — тихо отвечаю и сажусь напротив них, подобрав под себя ноги. — Будешь, выбора нет у тебя. Что ты там вчера устроил? Коля звонил недовольный, сказал, что журналюги рыскали по той вечеринке. Он отловил уже в интернете пару фоток, где тебе слишком хорошо. Видок еще тот, как минимум пьяный, как максимум — уделанный в щи. Ты что принял-то вчера, что тебя так вставило? — Не поверишь. Чист, как стеклышко, по всем статьям. Пить не хотелось, наркота там какая-то стремная была везде, а травку я еще перед концертом убил, следовательно, в клубе меня, наоборот, отпустило. — Допустим. Тогда что за снимки полуоргии прямо посреди танцпола? — Явно преувеличено. Пара поцелуев, танцы, не более. — Ой ли? — Именно, — стягиваю подушку с их диванчика и подсовываю под спину, откинувшись удобнее. — На тебя это не похоже, ты не останавливавшееся на полпути. — Теперь вот так… — неопределенно хмыкнув, отворачиваюсь, начиная изучать интерьер. Я говорил, что здесь люстра красивая? Как виноградные гроздья и явно с позолотой. — Что с тобой? — Мое подвешенное состояние легко улавливается. Давно пора привыкнуть к тому, что Макс знает меня местами лучше, чем я сам. — Ты больше недели сам не свой. То слишком задумчив, то не на шутку развязан, словно выбить из головы что-то или кого-то пытаешься. Я не против твоих отрывов, расслабляться не просто можно, даже нужно, но, Гер, я волнуюсь, когда вижу, что у тебя сердце не на месте. Я бы хотел ошибиться, но боюсь, ты потерян. — Есть такое, — решаю признаться. Скрывать все равно от кого-кого, а от него смысла нет. Я слишком многим ему обязан, чтобы вот так задраить створки души своей и валить молча по жизни, трепля его нервы. По-хорошему, Максу лично от меня памятник при жизни надо воздвигнуть за терпение, умение выслушать и дать пинка, если нужно. А еще… еще мне до жути нужно выплеснуть все, что скопилось внутри. Счистить этот гребаный осадок. Терпеть это все одному слишком сложно. — А поподробней? — Ты же сам уже все понял, к чему цирк тогда? — скрыть недовольство получается, откровенно говоря, хуевенько. — И чья цепочка, ты там же, на месте догадался, и что не с бабой я был тоже… — последнее выходит тише обычного. Нет, мне не стыдно. Просто как-то… неудобно, что ли, в таком признаваться. Радует хотя бы то, что он поймет, гей ведь. Натуралу я бы точно не сказал. — То есть, ты хочешь сказать, что трахнулся с парнем? — спокойствие на его лице, как и ровный голос, обнадеживают, что издевательства не будет. От него, по крайней мере, а Паша вроде дремлет себе безучастно, авось пронесет и эта язва белобрысая пять копеек не вставит. — И мне понравилось… — добавляю, глянув чуть с опаской на шевельнувшегося парня. Твою мать… — А кто был снизу? — ну а что еще мог Паша спросить? Он в своем репертуаре каверзных вопросов. Шумно выдохнув, отворачиваюсь, уткнувшись лбом в собственный кулак. Локоть больно врезается в место над коленом. Не очевидно разве теперь, кто и где был? Блять, а мое признание в том, что меня торкнуло, становится несколько унизительным. Хотя, не ему меня судить, насколько я просвещен, то как раз он и снизу, так что… Естественно, ему становится все понятно, и тот хриплым от болезни голосом начинает смеяться, скатывается с Макса и, утыкаясь в подушку лицом, хохочет. Блять, лучше бы я молчал… Все мое желание откровенничать, как туман, рассеивается и на его место приходит явное раздражение и нежелание продолжать разговор, не при Паше, так точно. Резко встаю с кресла, намереваясь уйти. Хуй с ним, я отыграюсь еще. Я так-то не мстительный, просто память хорошая и люблю моментами ставить на место вот таких, любящих юморить не к месту. — Сядь, — толкает меня обратно подскочивший Макс. — А ты успокойся, ведешь себя как идиот малолетний, хотя ты-то старше нас обоих. Ты думаешь, ему легко такое нам рассказать? Так вот, лежи и помалкивай, если нихуя дельного сказать не можешь. Не порти момент оказанного доверия, — такой резкости от друга я не слышал никогда по отношению к Пашке. Тот видимо тоже, ибо, в шоке замолчав, скрутился под пледом, кинув на меня виноватый взгляд. А после, чуть вынырнув из своего убежища, потянул неуверенно за руку Макса к себе. Тот, хоть и крайне недовольный, но сел обратно к нему, уложив растрепанную блондинистую голову к себе на колени, пропустил сквозь пальцы пару прядок. А Пашка котом потерся о широкую ладонь и прикрыл глаза. Вот так просто, тихо и мирно. Вроде ничего удивительного, да? Но в этом всем было просто тонна нежности и такого явного обожания, что у меня дыхание сперло. Как он сумел, раздражаясь, остаться вот таким? Здесь за милю веет заботой, искренностью… И я понимаю, что вот к такому я точно не готов. Не с парнем, во всяком случае. Это как-то слишком. Совершенно слишком. Ладно девочку свою вот так погладить. Уложить ей голову на колени, или же ее к себе прижать, бормотать сущие глупости, улыбаться, когда она от щекотного дыхания морщится и закрывается. Но с парнем? Блять… дико. Не отвратительно. Не противно. Просто дико, ненормально, неправильно. — Я же нормальный, Макс… Как мне могло такое понравиться? — само срывается с языка, который надо бы прикусить, обидеть их я не хочу. Тут все ясно как божий день. Любовь-морковь и все такое. — Я после той ночи всю неделю в универе с ним зажимался. Первый поцеловал, дразнил всячески, нарывался. Ждал, когда он сорвется и прижмет, понимаешь? Это как… как наркотик стало, вот так доводить его, а после эти поцелуи до боли. Когда трещит по швам все внутри. Когда словно с тела кожу сняли и по оголенным нервам пальцами. Блять… — опускаю голову, в глаза смотреть немного стыдно. Хотя нет, это не стыд даже, это… бля, да не знаю я что это! Просто у меня ощущение, словно меня наизнанку сейчас выворачивают, внутренностями наружу. Жутко… Одно дело это все ощущать, думать об этом. Другое — признать, сказать вслух. Открыть свою тайну. — Он тебе нравится? — Не знаю. Нет… вроде, — выходит неуверенно, но если прислушаться к себе, то я точно могу сказать, что там нет и капли вот такой нежности, как у сидящих напротив. Я его зажать хочу, довести до белого каленья, целовать, трогать, а потом просто уйти и заниматься чем-то другим. Я не хочу его рядом всегда. Не хочу спать с ним в одной кровати всю ночь, готовить завтрак. Он нужен мне моментами. Временно. На часиков так пару, несколько раз в неделю… А больше? Больше точно нет. — Хочешь? — Хочу. До скрежета зубного. Он как маяк передо мной. Яркий, вызывающий. Мы с ним похожи в чем-то. Я как в зеркало порой смотрю. Я ебанулся, да? — Я проблемы не вижу, Гер. Ты себя накручиваешь, слишком много думаешь, взвешиваешь. На деле все проще пареной репы. — Да в том то и дело… что я, блять, нормальный, понимаешь? НОРМАЛЬНЫЙ Я. Но почему-то именно его хочу. — И я нормальный, Гер, и Пашка нормальный. — Ты понял, о чем я. Не могу все равно смотреть на других мужиков, мне проблеваться от одной мысли охота. А вот он, а с ним… это пугает меня, — легче становится с каждым словом. Я словно как оборотень шкуру с себя сбрасываю и человеком становлюсь. — Чем? Тебя же насильно никто не заставлял ничего делать. — Таблетка. Он мне что-то дал, и у меня крышу сорвало. Да я не то, чтобы его не останавливал, я сам подставлялся, меня так накрыло, что я думал, когда кончу, просто умру нахуй. Мне так с бабами хорошо никогда не было, я бы сказал, по сравнению с тем, что принесла та ночь, все, что было до — пресно и скучно. — Возможно, потому что ново. — А может, именно из-за нее и было так круто? Нет, я не спорю, целуется он отлично и минет выше всех похвал, но сам процесс… Боязно становится. Пилюля тогда помогла расслабиться максимально. А без нее? — Гер, — Паша открыл глаза и чуть привстал. — Ты попробуй. Трахнись с ним… Понравится? Останешься и продолжишь после, развеешь сомнения. А если же наоборот — уйдешь. Мужики не бабы, он за тобой волочиться не станет. В этом плане тут проще, чем с девушками, да и само отношение геев к сексу совсем иное. Да что тут говорить вообще, любовь в однополых парах на грани фантастики, ее почти нет. Секс? Да. Отношения? Возможно. Но что-то искреннее и постоянное, настоящее — это редкость, — последнее от него звучало признанием, и я, правда, себя лишним сейчас чувствую, когда вижу этот схлестнувшийся взгляд. Понимающий. Тут слепой бы понял, что любовь в конкретной гей-паре не менее реальна, чем диван под ними. — Ладно, я пойду в душ, наверно… — встаю, поняв, что их сейчас лучше оставить, а то, что было мне нужно, я уже услышал. — И спасибо, вы даже не представляете, как сильно мне помогли. Оба причем. Выздоравливай, зараза, — пихаю ногой в бедро блондина и под их улыбки ухожу. … Уже две недели прошло, скоро домой. С каждым днем я все больше уверен в своем решении. Сомнений не осталось, теперь появился страх — а что если он за этот месяц нашел себе другого пацана и даже не думает обо мне? Отрывается, движется вперед. Ведь если подумать, месяц, гребаный месяц — это чертовски много, чтобы забыть того, кто почти нихуя не значит для тебя. А я не уверен, что небезразличен ему... И сам буду лжецом, если скажу, что мне совершенно похуй. Неправда это, ведь симпатия определенно есть, крепкая такая, подпитанная безумным желанием. Я себя уже на мысли ловлю, что если бы не концерты, я бы давно смотался обратно и первым же делом разыскал его. Номер его телефона, наспех записанный на салфетке, лежит и, сука, гипнотизирует. Не зря меня подмывало позвонить в салон и спросить, как у них дела. Позвонил, узнал, что приходил блондин и меня требовал. Грубовато и нервно, а меня пробирает, представив это раздражение на его лице. Искал... Приятно, черт возьми! Забавен еще и тот факт, что он приплатил парням моим, видимо, наивно полагал, что инфу от меня скроют, как бы ни так… Теперь вот сижу и думаю, сейчас позвонить или когда уже буду дома? К себе позвать? — Ты что, святым духом питаешься? — Уже нет, — выхватываю почищенный апельсин из рук Пашки и впиваюсь зубами в кисловатую мякоть. Сок стекает по пальцам, и я его с удовольствием слизываю, ловя языком капельки. — Ты же апельсины ненавидишь, — приподнимает бровь Макс, оказавшись за спиной своего любовника. — Теперь люблю… — пожимаю плечами, с виду равнодушно, а внутри уже трепещет все, когда запах фрукта ударяет в ноздри. Апельсины. Эти гребаные фрукты — прямая ассоциация с ним. — С чего бы это? Как-то связано с твоим блондинистым трахом? — Ага. От него ими всегда пахнет, причем я понять не могу, то ли он жрет их регулярно, то ли в туалетной воде или геле для душа есть этот аромат. Но сочетание с его природным запахом действует не меньше афродизиака. — Приятного аппетита, в таком случае, — хохотнув, вытаскивает из комнаты Пашу и, судя по звукам, их теперь лучше не отвлекать ближайший час. Мать их… заебали по моим нервам как по канату гулять. Но это я так, зависть берет. В самом деле я за них рад. Хоть кому-то хорошо… Покрутив в руке телефон, окей, в липкой руке, набираю все же номер, абонент которого оказывается доступен, а сердце подскакивает к горлу. И что сказать? И нахуя звоню? Собираюсь сбросить, но он, словно почувствовав, отвечает. — Слушаю, — а голос в трубке немного не такой, как в жизни. Серьезнее, резче. — Привет, — получается хрипло. — Это Гера, — кашлянув, сразу ставлю его в известность и жду реакции. — Оу, теперь я знаю твой номер, Мистер большая, яркая и вконец ахуевшая звезда.