Подлый-подлый волк

— Мне кажется, или Вы слегка поправились, Аошика? — Джин всегда широко улыбается, когда заходит. — Знаете, еще парочку килограммов, и я буду готов предложить Вам выйти за меня! Женщина легко кивает головой в знак приветствия и снова отворачивается к окну. Мужчина прислоняется к стене, чтобы быть лицом к лицу с «собеседницей», иначе непонятно, а слушает ли она вообще. — Насколько я знаю, Вы уже были замужем, правильно? Наверное, быть суженой обычного репортера — это не такая уж и завидная роль, — иногда это похоже на разговоры с самим собой. Но Акира не против. Надо же всё-таки позаботиться о том, чтобы она не забыла человеческую речь, возясь со своими волками. Достаточно иронично, если учесть то, что Джин и сам является волком. Ну, формально. Но больше у Аошики никого нет, а ему почему-то позарез нужно было вот так вот приходить и видеть, что она медленно оживает, что потихоньку оправляется. Вообще он многое готов отдать, лишь бы никогда не знать её. Лишь бы никогда не было надобности говорить той пышущей здоровьем молодой женщине, что ей не стоит больше возиться с проблемным подростком, который приносит несчастья. Бывает, они разговаривают. Акира готовит себе и ей кофе, жует свою сигарету, не зажигая, и слушает эту странную учительницу, которая прошла через ад. Чаще всего она безразлична к окружающему её миру, но иногда ее глаза загораются тем невероятно сумасшедшим и привлекательным огнём, который обжигал наглого репортера-оборотня. Очарованная волками. Глупая Аошика, лучше бы тебе никогда их не знать. Может, потому она еще не прогнала его, встречая каждый раз рассеянной полуулыбкой? Оборотень с именем, звук которого отзывался в ее душе чем-то дико похожим на северное сияние. Обещания свои эта женщина держит: действительно старается изо всех сил жить дальше, не плачет, послушно пьет лекарства и ест трижды в день. Утром она натягивает теплый костюм и исчезает, возвращаясь только под вечер, пропахнувшая животными, но счастливая. Свежий морозный воздух идет ей на пользу, раскрашивая бледные щеки в приятный розовато-красный. Черные синяки медленно сходят с лица, а белые линии шрамов теперь без проблем можно скрыть одеждой. Однажды над снежной пустыней проносится яростный рык. Тишина вдруг прорвется ответным воем волчьей стаи, а на ее лице застынет выражение растерянного счастья. Джин добавит свой голос в общий хор, а вечером закурит, глядя на горы за окном. Что действительно похоже на северное сияние — это её глаза в ту ночь. Хотелось одновременно и любоваться ею, и не мучать себя, смущая её пытливыми взглядами. Черт возьми, она живая. Наконец-то окончательно проснулась. Давай, Инугами, беги, беги, что есть сил. Так ведь можно и влюбиться, глядя на танцующую с волками Аошику. Если еще не влюбился, подлый волк.