Ванильки must die

      — Да, блять! Эдгар, сука, вырубай этот ебаный будильник! — доносился из общей комнаты крик Комара.       — Во-первых, не надо так орать! Во-вторых, это пылесос! — из ванной виднелось бледное лицо с черными губами и одним накрашенным глазом.       В этот же момент по нечёсаной голове Комара брякнул пылесос. Длинный, ярко-красный ноготь щелкнул по кнопке выключателя.       — Не ценишь ты чужой труд! — буркнула Муха и демонстративно удалилась с собранным пылесосом в руке из комнаты.       — А чё это вы с утра пылесосить надумали? — Комар уже до конца проснулся и сидел на краю кровати, натягивая рваные джинсы. — Выходной же седня…       — Гавриэль ворона послал. Написал, что придет сегодня… — Мэри лениво вошла в комнату, потягивая кофе, черный, как ее душа…       — Мэри, приготовь мне кофе! — протянул Комар.       — А не пойти ли тебе ванильке в пудреницу, sordida bastard!       — Я все равно не понимаю твою латынь. Говори по-русски!       Мэри лишь закатила глаза и вернулась на кухню и перед уходом добавила:       — Мы ждем тебя…

***

      Ровно в 9:00 раздался стук в дверь. Эдгар встал из-за стола, поправил длинные черные волосы, выдохнул и пошёл к двери.Он открыл дверь.У порога стоял высокий, бледный мужчина чёрном кожаном плаще с капюшоном. Эдгар отвесил поклон и жестом пригласил следовать на кухню. Там его уже ждали. Муха отодвинула для гостя стул, а Мэри, подождав, когда он сядет, поставила ему чашку кофе. В знак благодарности Гавриэль кивнул головой. Все уселись. Гавриэль начал:       — Приветствую. Давайте сразу перейдем к делу. Как я понял, в прошлый раз вам удалось проникнуть в подвал гопников. — Гавриэль сглотнул, он произнес слово «гопников», как обычно произносят слово «помойка» — На этой неделе вам нужно проделать ту же самую работу, только с ванильками… — слово «ванильки» он произнес так же, как слово «гопники».        Все кивнули. Им не раз приходилось делать подобное. Гавриэль продолжил:       — На сегодня все… Начнёте этим вечером, когда вам будет удобнее. Vale!       — Vale, Гавриель! — сказали все хором и проводили своего гостя.        Когда он ушел все плюхнулись на кровати и застонали:       — Только не ванильки!       — Помните, что со мной сделала та… Ну эта… Такая с губищами как у кита! У меня до сих пор шрам ноет! — Комар поднял футболку, показывая царапины от ногтей на боку.       Муха, смеясь, шлепнула его по месту ранения. Комар скорчил болезненную гримасу, проклиная и матерясь.       -Они хотели перекрасить меня в блондинку… — Мэри вспомнила это, страдальчески обхватив плечи.       — А помните, как у Эда эти курицы сперли ватные диски, а потом макали их в сок и жрали! — все засмеялись, кроме Эдгара, т.к. ему не нравилось, когда его имя сокращали.        В комнате остались только двое человек — Мэри и Эдгар. Им редко удавалось побыть наедине, и поэтому они дорожили такими моментами, как подарком судьбы. Он в черном свитере, что был ему велик, и джинсах, тяжело дыша и шмыгая носом, полулежал, читая ей старый томик Э.А.По, а она в легкой, темно-серой, длинной сорочке молча сидела сзади, поджав под себя ноги, и играла с его длинными волосами, заплетая косички и делая из них причудливые прически, которые тут же убирала и начинала все по новой. Мэри была единственным человеком, которому Эдгар доверял свои волосы. Мэри была единственным человеком, с которым Эдгар мог нормально разговаривать. Мэри была единственным человеком, которого Эдгар не презирал. Когда Эдгар читал что-либо, у Мэри сладко замирало сердце. Его тембр, интонация, голос и выражение придавали прочитанному море красок. Она словно бы оказывалась в другом мире… Он читал только ей одной… Для большего эффекта в комнате были опущены шторы, а светом служили чуть догоревшие свечки. Тихо играл в старом магнитофоне Лист. Комната пахла кофе… Лил дождь, тихо и однообразно шумя по траве и деревьям. Атмосферу нарушали смех, крики и стоны совокупляющихся соседей за стенкой, шаги в коридоре, шансон за грязным окном.  — Лихорадки исчезли, что череп мой жгли… Вдруг грудь Эдгара начала разрываться от долгого, хриплого, сухого кашля. Когда он прекратил кашлять, Мэри наклонилась к нему и сказала:  — Может стоит перестать курить ногти этих шлюх? Курить ногти шлюх — давняя традиция Эдгара. Эдгар очень любил наказывать человеческие пороки. «Жадность — один из главных человеческих пороков. А куртизанки очень жадные. Видели, какие они цены гнут?» — говорил он. Каждую неделю он копил деньги на девочек. Он брал сразу несколько, спаивал, а потом вкалывал в их грязные жопы икпатуа и они беспробудно засыпали на несколько часов, за это время он успевал выдернуть из их пальцев ногти плоскогубцами и выкинуть путан на ближайшее шоссе, предварительно сделав им готический макияж. Эдгар не боялся, что они запомнят его и кому-нибудь сдадут, потому что они не помнили практически ничего. Избавившись от тел, Эдгар обеззараживал свою добычу и снимал с нее дешевый лак. Как-то раз он этого не сделал и курил вместе с лаком, а потом блевал всю ночь напролет. Он делал из этих ногтей самокрутки и складывал в свой маленький карманный футлярчик… Об этом знала только Мэри… А в это время Муха и Комар сидели у знакомого хакера Глагола. Это было в центре их Мухосранска, который гордо звал себя городом Оса. Глагол — семнадцатилетний юноша, некрасивый, болезненный, очень робкий, приехавший в их город из близлежащего села, к тому же до ужаса суеверный. Он пообещал им найти место назначения, где будут сегодня в половину восьмого собираться ванильки с их лидером. За столом, заваленным бумагами Глагол сидел в старом, кожаном кресле с высокою спинкою и что-то тыкал в своем компе, одновременно разговаривая по телефону. Над столом висела небольшая копия картины Левитана « Осенний день в Сокольниках». На нем был темно-синий, полинявший и изношенный халат с множеством заплаток разных цветов, форм и размеров. Под халатом простая черная футболка с крупной надписью «ЦАРЬ» и сине-желтые семейники с одной обломанной пуговицей. На ногах разные носки — один серый, штопаный, а другой бледно-зеленый, махровый. Всем своим видом Глагол доказывал, что он — личность неординарная. Панки стояли на заваленном всяким хламом балконе. Потемнело, нахмурилось небо… Муха сидела на деревянном ящике, слушая в одном наушнике музыку в плеере, и допивала бутылку «Клинского», а Комар курил и смотрел то на суетный город, который ему уже так осточертел, то на нее… У нее был милый, обаятельный образ и куча пирсингов. Не совсем правильные черты, слегка выдающиеся скулы, открытый, выпуклый лоб, глаза — суженные, янтарные, живые. Он любил их взгляд, полный мысли, чувства, улыбки. Это доставляло ему истинную радость. Еще он любил ее голос. И в надежде разговорить ее, он первым нарушил молчание, правда не совсем удачным образом:  — Блять, знаешь, че меня выводит?  — Ну? — без эмоций произнесла она, опустошив бутылку и вынув из уха наушник.  — Да этот пидр мохнатый! Эд! Эдгар, блять! Не имя, а отрыжка… — от возмущения Комар даже уронил сигарету с балкона и повторно выругнулся матом.  — А что с ним? — так же спокойно спросила она, глядя на падающую с 9-го этажа сигарету.  — Вот че он из себя строит?! — Комар стукнул по перилам балкона кулаком. — « Не матерись, Комар!», « Постирай свою футболку, Комар!», « Не рыгай!», « Носки не разбрасывай!»… — передразнивал он, понизив голос, но все же не достигнув правильного эффекта, это больше смахивало на голос ее бывшего директора школы.  — Ну может у него семейка была с такими бздиками… Он от них и перенял… — Муха уже встала и собиралась уходить с балкона.  — Хуй знает! — Комар плюнул сквозь зубы и немного успокоился. — А эта! Мэ-э-э-ри! Меня эта сучка вообще выводит!  — Да че ты к ним привязался?! — она уже была сама не своя, — На себя бы посмотрел. Ведешь себя как свинья необразованная… Муха ушла с балкона с испорченным настроением. Ее состояние можно было сравнить с проснувшимся вулканом… Энергичный Глагол вышел к ней с чашкой кофе и какими-то хиленькими бумажками в руках.  — О! А я как раз закончил. Ща присядь все объяснять буду… — он отодвинул для нее табуретку с большим пятном непонятного происхождения. — Кароч… Вон тут хрестик. Они тут все. Ну вам там пройти наверное километра два… Заходите с этой стороны, через окно… Там по коридору прошмыгнете, вас даже не заметят… Наверное… Ну вы попытайтесь… Ну, а если заметят, вы за себя постоять сможете… По поводу интернет-провода… Так… А, вон он. — он указал на крестик другой карты — карты здания. — Главное поаккуратней, а то током шибанет! Ну кароч понятно все?  — Угу… Спасибо, Глаголь! Че б мы без твоей лысой башки делали?! — она похлопала его по голове и усмехнулась. — Ну мы пойдем… Ты заходи, как время будет.  — Агась! Слушай, а как там Манька с Эдькой? Я их лет сто не видел.  — Вроде нормально все… Только Эд хрипит, как старый валенок… Беспокоимся…  — Слышь! А ко мне позавчера маман приезжала… Навезла всяких… — Глагол начал с трудом отодвигать диван…  — Че это ты там за диваном прячешь? — видя усилия Глагола, Муха встала и принялась помогать ему. Диван сразу же поддался. Под диваном стояли ящики, а в ящиках банки со всякими вареньями. На большинство из них было наклеено сердечко с надписью « Витюшеньке».  — Нихрена себе! В чем ж она их везла-то?!  — Моя маман — загадка загадок и тайна таин! — с нежностью пояснил тот.  — Прям спасибо! А то Мэри на себе уже все волосы повыдергивала. Будет лысая ходить…  — Как я! — Глагол начал дико ржать. Глагол вообще часто ржал… А смех у него был заливист и заразителен… Когда он смеялся, начинал в буквальном смысле подскакивать на месте, закатывал свои огромные глаза, а очки приходилось придерживать рукой, что бы не спали с длинного крючковатого носа. Он даже хотел однажды работать клоуном, но он не любил людей и стал программистом. Вот так вот… Декабрь уже не за горами… Звуки города сливались в один монотонный неясный шум. Панки шли в напряженном молчании. Муха дулась на Комара, из-за того, что он довел ее на балконе, а теперь она сама тащит на спине эти тяжеленные банки. «Видите ли он для этого гандона и грамма не поднимет… А я теперь как нигер в Африке пашу…» — думала она всю дорогу. Он же просто не решался с ней заговорить… Не мог подступиться… Он угрюмо опустил голову и пинал всю дорогу жестяную банку из-под колы. Совесть словно дикий зверь поселилась в груди и теперь раздирала его сердце в клочья. И совесть взяла свое…  — Стоять! — крикнул он. Муха от неожиданности даже вздрогнула, но все же прекратила движение и застыла на месте. Комар подошел к ней сзади и обхватил своими ручищами ее маленькие плечи, захватив лямки полосатого рюкзака. Он наклонился к ней и хотел было чмокнуть в нос, но она лишь улыбнулась и отодвинула его губы двумя пальцами. «Ага, — думал он — значит настроение я ей уже поднял… Ну и слава Богу!»  — Тогда конфискую! — он ловким движением рук стянул с нее сумку и надел на себя. — Ох, бляха муха, у Глагола мамка, что, варенье из гвоздей варила?! Дальше они шли смеясь и толкая друг друга боками. За ними увязалась какая-то дворовая собачка с длинной рыжей шерстью, на которой висела засохшая грязь. Панки не обращали на нее внимания… Один раз Муха толкнула Комара так сильно, что тот врезался головой в дверцу гаража, да так сильно, что увидел звезды. Оттуда тут же донесся хриплый, старческий голос какой-то бабы:  — По башке своей постучи!  — Да-к мне по башке и попало… — тихо заметил он. Муха лишь заливалась громким веселым смехом. Собачка куда-то убежала…  — Комар, у тебя все шипы помялись… — уже успокоившись сказала она, глядя на его затылок.  — Новые сделаю… — слегка приуныв, промямлил тот. В квартиру Муха заходила с громким смехом, но тут же смех прекратился… Везде было темно и пропахло свечами… На полу лежала разбитая кружка и разлитый чай. А готов нигде не было…  — И где наши хмурики?! — произнес Комар включая везде свет.  — Комар, а тут записка! — Муха подобрала с пола клочок бумаги с текстом, который явно писали в спешке.  — Читай давай! Она откашлялась и начала:  — « Крылатые, вернусь к вечеру и все объясню. Или идите в поликлинику. Мэри.»  — Оба-на! Ждать будем или пойдем?  — Идем конечно! — Муха уже одевала свою бордовую дутую куртку. Через минуту Комар и Муха спускались по лестнице. В поликлинику они прибежали быстро, несмотря на то, что она находилась далеко от общаги. Мэри сидела в коридоре. В первый раз они видели ее такой обеспокоенной. Втроем они прошли в палату. Эдгар без движения лежал на одной из коек. Он выглядел так беспомощно… Он еле-еле дышал… Мэри села рядом с ним и взяла его руку. Черные губы искривились в слабой улыбке…  — Ахуеть! Эд в белом! — решил пошутить Комар, за что сразу получил по больному боку локтем от Мухи. Он тут же покраснел и замолчал, не удержавшись от болезненной гримасы.  — Что произошло? — спросила она у Мэри.  — Мы сидели на кровати… — говорила Мери, не отводя глаз от Эдгара. — Он начал кашлять… Сильно и долго. Я думала это все из-за ногтей… А потом ему совсем плохо стало, он даже стоять не мог. Я ему сказала, что бы он лежал, а сама пошла чай ему заварить. Прихожу, а он спит. Я его тормошу, тормошу, а он не просыпается… Я в скорую позвонила… Пока сюда ехали, его еще и вырвало… Два раза…  — Мда… — произнесли панки хором.  — Я думаю, вам придется идти вдвоем вечером… Я останусь с ним. Они, посмотрев на Эдгара, кивнули…  — Надеюсь, это не помешает нашему плану… В палату вошел мужчина средних лет, с пушистыми усами, румяным лицом и огромным пузом. Разговаривая, он сильно картавил и шепелявил.  — Так-так-так… Рапушкин Эдуард Александрович? Замечательно! Поворачиваемся на бок! Муха прикрыла глаза ладонью. Доктор приподнял одеяло, сделав под ним резкое движение рукой.  — Изверги… — донеслось изо рта Эдгара.  — А вам, голубчик, я бы посоветовал не нервничать… — он обратил свой взгляд на градусник. — У-У-У! Как все запущено! Сорок один и два…  — И что теперь дел… делать? — только теперь все поняли, что Мэри плачет.  — Леночка! Леночка, принеси девочке водички! Спасибо, Леночка! В палату вошла полная женщина с добрым лицом. Ее каштановые волосы едва доходили до плеч. Она протянула Мери стакан с ледяной водой и удалилась. Мэри начала пить…  — В принципе, мы можем сделать так: сейчас я выпишу вам все, что нужно, вы можете его забирать, с условием, что будете выполнять все мои требования. Периодически к вам будет наведываться врач… (дальше его уже никто не слушал)… Мэри успокоилась и кивнула головой… Домой они вчетвером добрались на такси. Всю дорогу, что они не ехали на машине, Комар нес Эдгара на своих плечах, ворча, что тот ему всю куртку заслюнявит. Вахтерша Любовь Андреевна смотрела по своему маленькому телевизору свою любимую передачу — «Своя игра». Все, кто жил в этом общежитии, мечтали, что бы эта лярва скорее вышла на пенсию. Была она очень злая… То ли от возраста, то ли от маленькой зарплаты, то ли хрен знает от чего… Комар даже пару раз подумывал прострелить ее лохматую башку. Рядом, стоя, шуршал газетами какой-то седой дед. Он молчал…  — О! Этот-то помер наконец! Шагайте отсюда! Не мешайте бабушке! — воскликнула она, протирая очки. На нее посмотрели три пары яростных глаз. А Эдгар, как тогда все подумали, набрался сил и слабо, но внятно произнес:  — Изыди, тварь…  — Чего ты там мямлишь, животное?! — гневно прошипела та и встала так неаккуратно, что пролила на юбку и телефон стакан молока.  — Ой, Любовь Андреевна, что-то разговорились мы с вами. Мы пойдем… Вахтерша начала орать что-то, в основном матом, но ребята уже убежали. На шестой этаж они добирались с трудом, по привычке разглядывая мимоходом свое творчество — надписи на стенах. Уложив Эдгара, панки попрощались с Мэри и пошли…  — Удачи… — прошептала Мэри им вслед.  — И тебе… Выздоравливай, дохлик!