Звездопады

Медлительная Трисса[1] успела уже подобраться к самому горизонту, окрасила серые верхушки осеннего леса в бледно-рыжий – так, что деревья казались искусно вылепленными из мелкого речного песка. Недавно разведённый огонь жадно лизал поленья; с ужином сегодня возился чужак – землянин, пожертвовавший возвращением домой ради… Ради чего? Ради возможности умереть рядом с могилой брата и быть похороненным в той же земле? Что ж, его мотивы были не только понятны, но и достойны уважения. Это признали его соотечественники, когда решался вопрос, кому возвращаться на их далёкую планету; это признавал Грасс, соглашаясь принять чужака в свою резко поредевшую группу; это признала Марисса и одобрительно кивнула: так держать, мол; это признала и малышка Касси, и сам Крисс. Право огнеголового чужака Мишши остаться на Эссири не подлежало сомнению. Зато сомневались в другом: в праве Крисса остаться, фактически бросить дочь одну в неизвестности. Земляне качали своими шерстяными головами, не решаясь вмешиваться в то, чего до конца не понимали. Разъяренным рогачом рычала Марисса, снова и снова оскорбляя Крисса обвинениями в односердии (земляне говорили, у них это зовётся и вовсе бессердечностью), бесчувственности и Агарисс знает, в чём ещё. Разве что до откровенной брани не доходила, искоса поглядывая на Касси. Грасс отводил глаза и поджимал губы; в этой ситуации он не мог, как привык, просто отдать приказ и этим положить конец всем конфликтам. Более того, бывшего уже старшего разрывало на части. Усвоенные в далёком, таком светлом прошлом нормы морали не позволяли ему согласиться с решением Крисса, и в то же время Грасс мучительно радовался (Крисс видел это), что побратим принял решение остаться с ним. А Касси… Касси просто плакала, вжимаясь лицом в плечо одной из землянок. На его собственное плечо опустилась рука, выдернула Крисса из воспоминаний, вернула в реальный мир. Грасс всегда передвигался неслышно и со временем даже смог обучить побратима азам этого мастерства, непритворно удивляясь его везению. Теперь же Грасс стоял за спиной и сощурившись разглядывал закатную полосу. Тишину нарушали треск костра, доносившиеся от места стоянки звуки возни и заунывный вой ветра в наполовину облетевших почерневших стрёбах. Крисс отвернулся, изучая противоположный край неба – не посыплются ли «звёзды»? В той стороне как раз раскинулась агонизирующая Бигемия – единственная страна, которая ещё могла выпустить в небо пару ракет. Просто так. – Тебя никто не винит, – тихо сказал Грасс спустя несколько минут. – Хочу, чтобы ты это знал и перестал уже грызть себя. Ты всё сделал правильно, Крисс. – Всё, – мрачно согласился Крисс. – Кроме одного – как я вообще допустил подобное? Почему вообще позволил впутать свою дочь… – Не мели ерунды! Во-первых, от тебя ничто не зависело. Ты всего лишь инженер, и как бы ни ценили тебя, слушать бы не стали. Допустим, ты бы успел принести чертежи – и что? Погиб бы под ударом вместе с Касси, со мной и с этими вашими системами ПВО – они бы особенно хорошо горели! Во-вторых, Кассара и сама бы с удовольствием впуталась во что-нибудь этакое… Можно подумать, ты не помнишь Ниссу! Ниссу Крисс помнил отлично, да и как не помнить свою единственную и любимую жену, мать не менее любимой дочери, сестру друга детства, в год Падения Неболётов назвавшего Крисса братом? Нисса погибла в первый же день войны, погибла трагично, героически и – нелепо. Не под бомбами – Белый Клаас даже не думал, что война подойдёт к нему вплотную. Лёгкая на подъём, порывистая Нисса полезла в канализационный сток вытаскивать застрявшего там мальчишку, не удержала равновесия и рухнула головой вниз, сосчитав головой все железные скобы и углы. Её тело кремировали одним из последних в городе – потом крематории наскоро переоборудовали кого во что, а тех, кого возвращали с фронта, сваливали в общие ямы. В Дни Траура в городе невозможно было дышать; Трисса и Агарисс с трудом проглядывали сквозь чад и жирную копоть. Ни до того, ни после Крисс больше не чувствовал себя таким разбитым и опустошённым. – Извини, – голос Грасса и вовсе упал до шёпота. – Само как-то вырвалось. Знаю, как тебе тяжело – самому не легче. Но всё же я её очень часто вспоминаю. Крисс покачал головой: порядок, мол, не переживай. – Никто тебя не винит, – повторил Грасс. – И ты не вздумай. Когда от медлительной Триссы осталось одно лишь воспоминание да белесый край неба, Грасс приобнял Крисса за плечи и повёл к ярко пляшущему костру. У ствола облетевшей стрёбы, наполовину зарытый в рыхлую кашицу облетевшей листвы, остался лежать заплечник с никому уже не нужными чертежами. Два месяца назад Разведчики вернулись поздно ночью, когда небо над головами клубилось густой сиренью. Сидевшие у костра встретили их с винтовками наперевес, но, признав своих, осторожно отошли к самой границе света, чтобы спокойно выслушать и обсудить новую информацию. – Тела очень сильно обгорели, – тихо говорил землянин Алексей, стараясь не разбудить спавшую у костра Касси. – Мне, конечно, приходилось в анатомичке определять время смерти, но… Ирина и Елена, до того утешавшие дочь Крисса, слушали очень внимательно, как и сам Крисс. Он остался с девушками по настоянию Грасса, пока остальные ходили разведать обстановку. Земляне хотели идти одни, твердили, будто в их тяжёлых и неповоротливых костюмах им не страшна загадочная радиация. Марисса на такие слова вызверилась и уже собралась было выдать гневную отповедь, но Крисс ее опередил. Если он правильно понимал, в виду имелось засвечивающее излучение или что-то близкое[2]. Но тогда и волноваться было не о чем: эффект засвета открыли незадолго до Падения Неболётов, и если кому-то на далёкой планете могло прийти в голову использовать его как оружие… – Мы поняли, – поднял тогда руки рассудительный Юрий. Он первым освоил язык и за сравнительно небольшое время научился говорить на языке эсар – куда более мягком и плавном, чем его собственный. – У вас ещё не открыты возможности атомного ядра, и оружие используют вполне традиционное. Мы должны казаться вам монстрами… – Но наша планета всё же не изъедена войной, – холодно заметила Елена. В тот раз едва не дошло до драки: Марисса кинулась на землянку с кулаками. Обойтись-то обошлось, но Криссу всё равно пришлось остаться. – Ещё мы нашли достаточно глубокую воронку, вокруг которой всё выгорело подчистую, – рассказывал сейчас Юрий – Юрец, как земляне называли его между собой. – И развороченный провал там, где, судя по всему, располагался спуск в бункер. Грасс кивнул, подтверждая. Всего месяц назад на месте вывернутых из земли плит красовалась сколоченная из свежих брёвен будочка. Её над входом в главный бункер поставил Пакс – выживший из ума художник, но никто, вроде бы, не возражал. Стояла себе и стояла. – Нашла календарь там, где был штаб, – Марисса шмякнула на землю сильно обугленную пластину. Лицевая часть, как ни странно, местами сохранилась: кольцо-отметка, некогда красное, а сейчас бурое, вдавили вокруг пятидесятого дня лета. Крисс прикинул – выходило десять дней назад. Рейд-группа к тому времени уже должна была добраться до бункера… – Мама надеялась, что нам не придется увидеть войну, – как-то невпопад бросила Ирина. Выглядела она потерянно. – Войну? – встрепенулась Марисса. – У вас всё-таки была война? Удивительно, но в её голосе совсем не было злости. Казалось, она хочет выразить инопланетянке сочувствие – и борется с собой, стесняется. Марисса и правда была такой: прятала боль за внешней резкостью слов, но куда больше слов о ней говорили поступки. Кивнул Юрий: – Мы родились уже после, но не так много времени успело пройти, чтобы затянулась рана, нанесённая всему миру. Мы дети мира – но дети детей войны. – Как много в твоих словах надменности, – Марисса уже взяла себя в руки, снова схлопнула панцирь и выставила шипы. – Это не надменность, – покачала головой Ирина. – Нас учат этому с детства, чтобы мы – первое послевоенное поколение – не допустили грядущую войну… – …Которая может оказаться последней, – закончил за неё Мишша. Он большей частью молчал, подавленный смертью брата. Как-то, когда рядом никого из землян не оказалось, Грасс заметил: возможно, это первая утрата землянина? Касси на это возразила: просто Сашша – отныне вечный житель Эссири – был единственным близким ему существом. Так рассказала Ирина, и не было никаких причин ей не верить. – Признаться честно, – Алексей выглядел смущенным, но смотрел открыто, даже с вызовом, – когда мы улетали, наша страна балансировала на грани. Мы бежали наперегонки с другой очень сильной страной. Мы изобретали разрушительное оружие, чтобы запугать врага; враг создавал оружие мощнее, и мы невольно наращивали объёмы, чтобы перегнать, стать ещё сильнее. Мы запустили в космос первый спутник – они создали космическое агенство; наш соотечественник первым вышел за пределы атмосферы, а их – первым ступил на Луну… И так во всём. При этом мы крепко держимся за мир. Но мне кажется, иногда наше командование вспоминает об этом в самый последний момент, когда ещё шаг… – Больше тебе ничего не кажется? – мрачно спросила Елена. У этой девушки, как успел заметить Крисс, настроение вечно колебалось, а вместе с ним колебались и взгляды. Она могла с лёгкостью перейти от защиты к нападению, и не важно, кто или что стал объектом её внимания. – Кажется, – Алексей пожал плечами, словно говорил о чём-то обыденном. – Мне кажется, будто наш поспешный старт также был в угоду гонке вооружений. И кто знает, что могло статься с… – Ничего пока не сталось, – резко перебила его Ирина. – Сигнал дошёл. Про нас не забыли!.. Она отвернулась, зажимая рот ладонью. Юрий покачал головой и перевёл взгляд себе под ноги. Сомнения в своей далёкой родине начали блуждать среди пятерых чужаков не сегодня и не вчера. Всякий, у кого имелись уши и некоторое количество разума, мог сделать правильные выводы, услышав один-единственный разговор. Так уж вышло, что Крисс застал не один. И если пару дней назад ему не было до сомнений чужаков никакого дела, то теперь… Череду покаяний в чужих грехах резко оборвал Грасс, и у Крисса отлегло от сердца. – Не будем загадывать. Сейчас перед нами стоит реальная проблема, и надо решить, что делать. А вы… вы всё равно ничего не сумеете узнать, пока не доберётесь до своей планеты. Его правоту – правоту умудрённого десятками смертей и бесконечной ответственностью старшего – признали молча. – Мы не знаем, кто и зачем это сделал, – продолжал говорить Грасс в наступившей тишине. – Не знаем, когда. У меня, конечно, есть предположение, касающееся груза, который тащит за спиной мой побратим, но… Грасс коротко взглянул Криссу в глаза, и тот с трудом не отвёл свои. Пусть бункер погиб, у него по-прежнему оставался приказ, который он не мог нарушить. У него оставались страна, долг и тайна, которая способна влёгкую погубить решительно всё. И страну, и долг, и пятерых чужаков, если те не успеют вовремя убраться, и побратима, и дочь, и самого Крисса – всё! Грасс это понимал. – В пяти днях к пути отсюда до войны стоял городок Кебиц. После Падения Неболётов туда стекались все, кто выжил. Там же сосредоточились основные вооружённые силы и Совет Пятерых. Я несколько раз ходил туда по заданию командования нашего бункера. Раз уж… Раз уж нашего бункера больше нет, предлагаю идти туда. – И вы не хотите выяснить, кто это сделал? – Елена первая озвучила вопрос, который постепенно проступал на лицах землян. – А как тут выяснишь? – отозвалась Марисса. – Мы были настолько далеко, что не слышали удара и не видели зарева. Да и вариантов не так уж много. Либо мародёры… – Нет, – твёрдо возразил Крисс. – Никаких вариантов нет. Это Бигемия – и никак иначе. С каждой прошедшей минутой ему всё тяжелее было держать лицо невозмутимым. Колени предательски подрагивали, а тяжеленный заплечник, в котором хранились бесценные чертежи, оттягивал плечи. – Враг всегда остаётся врагом? – хмыкнул Алексей. – У вас тут как будто нет других стран! – Больше нет, – согласился Грасс с побратимом. – Дело даже не в этом, – оборвал его Крисс. – Разрушения, которые вы описали, могло оставить только одно оружие – небопады. Бомбы, которыми незадолго до войны стали набивать брюхо неболётам. Их собирали только у нас и в Бигемии. – Это ведь их называли «звёздочками»? – поинтересовалась Марисса. – Именно. – Откуда такое странное название? – Юрий почесал в затылке. Кажется, у землян этот жест выражал недоумение. – Они с неба падают, будто звёзды, – прошелестело у Крисса за спиной. Касси, заспанная и немного потерянная, стояла босиком в траве и поджимала губы, словно старалась не расплакаться. Какой же она ещё ребёнок, великая Трисса!.. – Мне рассказывал кто-то из наших ребят, давно уже. Пока они в небе, то похожи на падающие звёзды. И падают тоже – как звёзды. Помнишь, Ирина, мы с тобой видели несколько звёздочек дней десять назад? Ты ещё сказала, у вас принято загадывать желание… Ирина попятилась, закрывая рот ладонями, споткнулась и рухнула на землю. В её глазах читалась неподдельная паника, ужас. Тот же ужас исходил теперь от всех – от землян, от несгибаемой Мариссы, от Грасса… Крисс чувствовал, как медленно поднимается мертвенный холод по его ногам, сковывает движения, заставляет оба сердца пропускать удары. Этот «звездопад» видели все! Видели – и даже не поняли, какую опасность несут на своих хвостах сверкающие чёрточки в небе… – Мы пойдём в Кебиц, – прошептал Грасс. – Пока не знаю, стоит ли показывать там наших дорогих друзей, но в город мы пойдём. Оставим там Крисса и Кассару, – обратился он к землянам, – и проводим вас к вашему неболёту. Вам нужно уходить как можно скорее. Когда все устроились вокруг костра и перестали ворочаться, переваривая ужасное знание, Крисс услышал тихий шорох одеял и чуть приподнял голову. Это Марисса, зажав ладонью рот землянке Ирине, тихо просила: – Когда вернётесь домой, расскажите им нашу историю. И не позвольте сотворить с вашей планетой то же самое…

***

К Кебицу они шли, полностью вооружившись. Лес здесь рос чистый – дорога от бункера до Кебица использовалась часто, и власти приложили много сил, чтобы она оставалась безопасной. От шального зверья тропы, понятное дело, защитить не получалось, но каждую весну лес вдоль дороги обрабатывали химикатами, не давая разрастись жгущим лишаям и прочей гадости. Дорога, некогда оживлённая, встретила пустой, нездоровой тишиной. От греха подальше сошли на обочину, а там и вовсе нырнули в колючий подлесок, буквально продираясь сквозь него. Впереди шла Марисса в паре с огнеголовым Мишшей, остальные выстроились давно испытанным ромбом, поставив Крисса и Касси в середину. Замыкали Грасс и мрачный Юрий. Оглядываясь, Крисс несколько раз замечал, что двое старших о чем-то напряженно переговариваются, не забывая глядеть за спину и держать на прицеле неизвестного ещё врага. Это был спешный шёпот заговорщиков, но не двух ссорящихся существ: однажды Юрий, оглядывая округу, заметил, что Крисс наблюдает за ними, и следующие полчаса они с Грассом шли молча. Детский сад, да и только! Ночью, когда все давно уже уснули, Крисса кто-то тронул за плечо и накрыл его губы пальцами. Над Криссом склонился бесшумно подкравшийся побратим, мотнул головой в сторону неспешно шепчущего о своём леса: пошли, мол. У Крисса всё замерло внутри, когда он, пробираясь мимо спящих товарищей, не увидел одеяла Грасса на месте. Что должно было случиться, чтобы всегда осторожный Грасс решил позвать его именно сейчас, когда так велика вероятность быть замеченными? Когда, в конце концов, рядом ребёнок и чужаки? Едва над их головами сомкнулись густые чёрные тени от древесных ветвей, Грасс схватил побратима за плечи, толкнул к дереву, прижался всем телом, судорожно дыша в шею. Великий Агарисс!.. – Что? Что? – прошептал Крисс, осторожно касаясь пальцами мягких чешуек на шее побратима. Кажется, во всем мире только Крисс и знал теперь, как эта ненавязчивая ласка действует на этого неприступного эсара. Вместо ответа Грасс коротко рыкнул и впился Криссу в шею, оставляя на коже глубокие отметины, и у Крисса перехватило дыхание. Длинный шершавый язык ласково прошелся по месту укуса, очертил челюсть и коснулся рта. Грасс, как это всегда бывало, не напирал, не пытался принудить или заставить – он спрашивал: можно ли? Можно, великий Агарисс, конечно можно… Вот уже девять лет как Грасс мог не спрашивать разрешения, но – спрашивал. – Не здесь, – шепнул Крисс в приоткрытые губы. – Слишком близко… Грасс повлёк его вглубь леса, уводя всё дальше и дальше от костра в темноту и неизвестность. Усилием воли Крисс заставил инстинкты молчать, а панику, зародившуюся в животе, утихнуть. Вот уже тринадцать лет Крисс полностью и безоглядно доверял только двум существам во всём мире – дочери и побратиму. Но дочь слишком мала и сама нуждается в его защите, а Грасс… Если нельзя доверять ему, то кому тогда?.. Ладонь побратима, сжимавшая руку Крисса, была шершавой на ощупь и приятно тёплой. Крисс силился вспомнить, всегда ли так было, но не мог. Они нечасто позволяли себе оставаться наедине и дарить друг другу ласку, столь необходимую, когда всё вокруг рушится на глазах, когда гибнут близкие и любимые, когда в любой момент могут недосчитаться тебя самого. Вечное ожидание конца за годы войны превратилось в нечто настолько обыденное, что, даже чудом избежав смерти, они пожимали плечами и продолжали идти. Двигайся вперёд, никогда не оставайся на месте – и, даст Агарисс, выживешь и в следующий раз. И вовсе нет необходимости искать утешения в чужих объятиях. Как бы ни любил Крисс своего побратима, но всё равно предпочитал, чтобы как можно меньше живых знало, что у него есть уязвимые места и помимо дочери. Грасс предпочитал, чтобы все думали, будто у него вообще нет уязвимых мест. Так что же должно было случиться?.. Меж тем они вышли к небольшой прогалине. Там тоже горел костёр – небольшой, слегка притопленный в специально вырытой ямке. Рядом, аккуратно разложенное, лежало типовое дорожное одеяло, тонкое и серое от частых переносок. Грасс подвел к нему Крисса, провёл ладонью по щеке и осторожно заставил лечь на спину. В широко открытых глазах плясали рыжие отблески огня, и Крисс не мог не смотреть, как причудливо складываются тени на лице побратима. Он поднял руку и снова провёл ладонью по чешуйчатой складке на шее Грасса, тот блаженно зашипел и, более не медля, с жадностью приник к его губам. Крисс позволил себе раствориться в ощущениях, забыть на несколько часов, что мир вокруг мёртв и сейчас бьётся в посмертных конвульсиях, бежит, обезглавленный, как бегают дурные крикливые птицы, по своему последнему пути. Неважно. Всё сейчас неважно, кроме языка Грасса, ласкающего шею так, что невольно вырываются короткие стоны, и немеет обрубок сброшенного в детстве хвоста. Грасс заводит руки Крисса за голову, сжимает запястья, а второй рукой неловко расстёгивает комбез, пробирается пальцами под одежду, ласкает живот. Крисс напрягается, чувствуя, как внутри него тяжелеет и набухает готовый вывернуться наружу член. Мышцы детородного кармана дрожат, и. едва Грасс касается их, Крисса прошивает насквозь давно забытым удовольствием. – Крисс, – шепчет Грасс. – О, Крисс… Он проводит пальцем по складкам кармана, высвобождая наружу член. Потом, опомнившись, выпускает руки Крисса, стаскивает с него комбез, вывёртывается из своего и, причудливо изогнувшись, проникает языком внутрь. Крисса выгибает дугой. Он хочет дотронуться до Грасса, хочет подарить ему хотя бы долю того наслаждения, которое испытывает сам, но Грасс перехватывает его руки, гладит большими пальцами по запястьям, пока Крисс не начинает мелко вздрагивать от каждого движения языка. Ночной воздух обжигает холодом до боли возбуждённую плоть. – Гра-а-а… – зовёт Крисс, но слова обрываются в тихое шипение. Грасс, наконец, поднимает голову и полностью накрывает Крисса своим телом. – В былые времена, – шепчет он, – я просил бы тебя подарить мне дитя. Я бы сам подарил тебе дитя, если бы тебя не любила Нисса… Крисса пробивает холодный пот; перехватывает дыхание. Дитя! Он мог бы носить под младшим сердцем дитя Грасса. Кто знает, быть может, Касси была бы их общей дочерью… Хотя нет, конечно нет. Как от союза двух женщин рождаются только девочки, так и от любви мужчин рождаются только мальчики. Не угадаешь с полом ребёнка, только если родители – мужчина и женщина. Такова особенность странного природного казуса: некогда случайно скрестившихся двух видов[3]. Тогда ещё – неразумных. У Крисса мог быть сын. Он хочет ответить, что любит их: Грасса и Ниссу, любит, о великий Агарисс, и всегда любил, но успевает только хрипло втянуть в себя воздух, а Грасс проникает в его нутро. Член Крисса оказывается зажат между их телами, трётся о чешуйчатые животы, и если бы не страх быть обнаруженными, Крисс взвыл бы, выпуская наружу инстинкты. Это безумие длится и длится, пока лицо Грасса, освещённое пламенем, не сливается цветом с небесной тьмой, не расцветает белоснежными вспышками. Грасс целует его в висок – бережно, осторожно. Ложится рядом, прижимаясь ухом к груди – туда, где бьётся одно из сердец. Какое-то время спустя Крисс сторицей возвращает побратиму удовольствие, и Грасс только и может, что шептать его имя, срываясь в шипение и свистящие стоны. И нет на свете большего блаженства, чем знать, что ты и есть причина этих стонов.

***

– Ты расскажешь мне, что случилось? – спросил Крисс спустя вечность. Костёр в ямке уже выгорел, лишь пепел тлел, неохотно делясь толиками тепла. Грасс погладил его по щеке и с неохотой сел, опираясь на руки. К Криссу он не поворачивался, изучал глазами начавшее светлеть небо. – Я говорил с Юрием, – ответил он чуть погодя. – Рано или поздно, но они сядут в свой причудливый транспорт и улетят на свою далёкую планету. Возможно, там всё не так уж и плохо. И совершенно точно лучше, чем здесь, на Эссири. – Им совершенно не обязательно здесь оставаться, – кивнул Крисс. От дурного предчувствия у него вздыбилась чешуя на спине. – Да. Вот Юрий и предложил: у них есть одно место. К тому же… Юрий говорил с Мишшей, у которого огненная голова. Тот не хочет улетать без брата, а брат… Иначе говоря, у них есть два места. – Грасс!.. – Мы должны спасти Кассару, Крисс, – Грасс на глазах превращался в старшего, его голос креп и приобретал металлические нотки. – Это неоспоримо. Равно как неоспоримо и то, что отпустить её одну в неизвестность – тоже не можем. С ней полетишь ты. Ты… её отец. Вот как. Крисс медленно опустился обратно на одеяло, задрал лицо к небу. Восход Агарисса уже окрасился рыжим; медленно и неизбежно приближалось утро. Вот, значит, как. И самое горькое: Грасс прав, тысячу раз прав. Во всём, окончательно и бесповоротно. Касси заслуживала лучшей жизни. Она должна увидеть настоящую жизнь, но не выживание в вытравленных, мутировавших лесах. Касси должна спастись. Рядом раздался шелест – побратим натянул комбез, потом, выдохнув, посмотрел на Крисса. – Я… я не могу тебе приказывать, брат, – выдавил он из себя. – Решать тебе. Мы доберёмся до Кебица, исполним свой долг – и я поведу наших гостей обратно. И только тебе решать, кто пойдёт с нами. Крисс закрыл глаза, чтобы не видеть спину уходящего побратима. Касси заслуживала лучшей жизни.

***

Эту тему они больше не поднимали. Крисс избегал не только заговаривать с Грассом, но и смотреть на него. Он злился, что побратим фактически принял за него решение; еще больше его злило то, что решение Грасс принял так же, как сделал бы сам Крисс. Можно сказать, Грасс избавил Крисса от ненужных терзаний и сомнений, но тому, понятное дело, легче не становилось. Касси жалась к отцу, словно что-то чувствовала, и без умолку болтала, потом вдруг убегала и болтала с Ириной и Еленой. В конце концов, после не замеченного кем-то из них бородача, вылезшего из чащи, девушек поставили в центр. Сам Крисс встал в пару с Мариссой. – Терзаешься? – хмыкнула та, скользнув взглядом по его мрачному лицу. – Ну-ну. В этом коротком «ну-ну» явственно сквозило глубочайшее презрение. Криссу стало ещё паршивее: выходит, о них с Грассом знала как минимум Марисса. А как максимум? До Кебица оставалось всего ничего. Завтра утром они перейдут реку, дальше – поле и наезженная дорога. Если повезёт, им встретится транспорт от военбазы. «Хотя, – подумал Крисс, – лучше не надо. Ногами доберёмся к вечеру, а если транспорт, то придется что-то придумывать про чужаков… Очень уж они выделяются из нашей компании». Они уже собирались спать, когда вокруг лагеря, разбитого среди лесной поляны, затрещали кусты. Следом раздалось несколько холостых выстрелов, глухой стук, треск, крик Мариссы «Ложись!» и писк Касси. Наученные кто горьким опытом, кто годами службы, они попадали на землю, закрывая головы руками. – Бигемия! – раздалось из кустов. – Клянусь святой Триссой, сдавайтесь добром, проклятые ублюдки! – Сами вы Бигемия! – зло крикнула Касси, на секунду подняв голову. – Своих не узнаёте! Марисса тут же жестко ткнула её лицом в землю, но слова были услышаны. – Да это же Кассара! – завопил кто-то. – Криссова девчонка! Касси, отец с тобой? Марисса? Старший Грасс? К свету вышли несколько эсаров – ободранных, пропахших гарью, перемазанных в грязи. Крисс с трудом признал одного из тех, кто вечность назад шёл с ними из Белого Клааса. Кажется, Этисс. Впрочем, но мог ошибаться. – Великие Трисса и Агарисс! – буркнул один из них – гигант со шрамом на глазу. – Мы ведь думали, вы погибли там. – С чего бы? – хмыкнула Марисса. – Нас ведь не было в бункере. – Мы думали, – тихо добавила Касси, – вы погибли. – Мы вернулись в бункер, – начал рассказывать Этисс, – и рассказали про инопланетян. Нашлись те, кто помнил старика Блисса. Они называли его сумасшедшим, высмеяли нас перед всеми. Комендант тоже его знал, но он как раз выслушал меня внимательно и серьёзно. Сказал: «Если старик был прав, наши дела очень плохи…» – И ничего они не плохи! – крикнула Касси. – Блисс был прав, к нам летели знакомиться. Дружить! На неё посмотрели с явным намерением заткнуть, но глянули на Крисса, положившего дочери руку на плечо, на ощерившихся инопланетных женщин – и промолчали. К чему связываться с маленькой нахалкой и провоцировать ссору со своими же товарищами? – Комендант дал нам письмо в Совет Пятерых. Велел вернуться с ответом или дожидаться твоего, Крисс, прихода – по обстоятельствам. Ты вообще знаешь, что тебя чуть не объявили военным преступником? Еле отстояли! Ты что, несёшь какой-то ценный груз? Крисс покосился на заплечник, забитый чертежами, и промолчал. Приказ молчать всё ещё имел силу. – Ну и вот, – выдохнул Этисс. – Мы успели отойти на сутки пути, когда заметили «звёздочку». А потом ещё одну, и ещё… Зарево было видно даже из-за деревьев. Мы кинулись назад, но… – Застали ту же картину, что и мы, – кивнула Марисса. – Разрушенные дома, выжженная земля, а тела обгорели так, что не понять, кто перед тобой лежит. – Когда мы вернулись, бункер ещё горел, – покачал головой гигант со шрамом. – Правда, криков уже не было слышно. – Стояли на пригорке и смотрели! – зло сплюнул кто-то третий. – Такой огнище полыхал – не подступиться. – Тогда и решили: пойдём, как велено, в Кебиц, – оборвал товарища Этисс. Раз уж выпало нам нести недобрые вести – пропадай всё пропадом! – Значит, вместе и пойдём, – постановил Грасс. Эсары переглянулись, гигант тяжело вздохнул. Этисс кашлянул и, опустив голову, ответил: – Не пойдём, старший. Хотели бы, но не пойдём. Идти некуда. – Что? – Крисс, Марисса и Грасс выкрикнули это хором. Марисса подалась вперёд, схватила Этисса за грудки, принялась трясти, приговаривая: – Как это – некуда? Кебиц! Последний оплот цивилизации! Как это некуда, ты?! Этисс захрипел что-то, Мариссу кинулись оттаскивать. С горем пополам полузадушенного рейдера освободили: недаром Марисса на весь бункер славилась как один из самых непобедимых рейдеров, которых из года в год не брали ни шальные пули, ни ножи мародёров, ни звериные когти. Дальше говорил гигант: – Мы не сразу заметили, что звездопады продолжались несколько ночей подряд. Подозреваю, и днём падало, только до нас не доносилось. Нет больше никакого Кебица, а может, и Белого Клааса нет. Там ровно то же чёрное пепелище, гарь, и обугленные трупы… – Мы заметили, – вдруг всхлипнула Касси. Землянка Ирина согласно кивнула: – Действительно заметили. Несколько ночей подряд… – она зажала ладонью рот, другой рукой обняла Касси. – Не плачь, маленькая. Мы всё равно ничего не смогли бы… Не плачь. Странно говорить такое, когда у самой из глаз слёзы. Впрочем, Крисс не только не мог чужачку осуждать, но и сам готов был разреветься. – А ведь я нёс... – хрипло выдавил он. – Нёс бумаги по системе противобаллистической защиты. Разрабатывать долго… Мы бы на месте собрали уже готовое. Собрали бы, Грасс, собрали бы! – Великие Светила, – выдохнул Грасс. Покачав головой, он схватил Крисса за руку и потащил в глубину леса. Они не возвращались до утра: Крисса лихорадило, он метался между стрёбами и в бессильной ярости бил кулаком пористые стволы. – Ты не виноват, – повторял Грасс снова и снова. – Мы бы всё равно не успели ничего сделать. – Я мог вспомнить про чертежи раньше! – А мог вовремя принести их в бункер – и все мы полегли бы под бомбами… Слова побратима, как бы ни были разумны, убеждали слабо. Утром они молча собрались и двинулись в обратный путь. Заплечник, ставший таким привычным за дни пути, оттягивал плечи. Жесткие углы папок неприятно впивались в поясницу.

***

– Что вы будете делать дальше? – спросил Юрий, когда до причудливого транспорта чужаков оставались сутки пути. – И что вы решили? – Касси отправится с вами, – твёрдо сказал Крисс. – Покажите моей дочери, как выглядит жизнь без войны. Как выглядит просто жизнь. – Ты ведь полетишь со мной, папа? – прошептала Касси, и Крисс долго молчал, прежде чем медленно покачать головой. Нет. Не полетит. – На корабле два места, – тихо напомнил Мишша, и это были первые звуки, которые он издал за полторы недели. – Пусть летит Марисса, – твёрдо сказал Крисс. – Пусть спасаются женщины, а я… А у меня с этим миром свои счёты. Прости меня, малыш, – обратился он к дочери. – И никогда не забывай. Никто не сомневался в праве огнеголового Мишши остаться на чуждой планете – навсегда рядом с братом. Но все сомневались в праве Крисса отпустить дочь одну – в неизвестность. И бесполезно было объяснять, что настоящая неизвестность – она здесь. Здесь, под бомбами-«звёздочками», на планете, бьющейся в конвульсиях, среди обречённой на верную смерть горстки людей. Касси заслуживала большего. Себя же Крисс не считал достойным ничего вообще. – Прости меня, малыш.

***

– Никто тебя не винит, – твёрдо сказал Грасс. – И ты не вздумай. Когда от медлительной Триссы осталось одно лишь воспоминание да белесый край неба, Грасс приобнял Крисса за плечи и повёл к ярко пляшущему костру. У ствола облетевшей стрёбы, наполовину зарытый в рыхлую кашицу облетевшей листвы, остался лежать заплечник с никому уже не нужными чертежами. _________ [1] Эссири вращается вокруг двойной звезды, на Земле носящей название Эта Кассиопеи. Местное же самоназвание двух солнц – Трисса и Агарисс. Из-за удалённости звёзд друг от друга, суточное вращение планеты вокруг них воспринимается неравномерным: Трисса позже показывается из-за горизонта и позже садится. Отсюда и выражение: медлительная Трисса. [2] Здесь имеются в виду гамма- и рентгеновское излучения, частота которых расположена в сравнительно близких друг к другу диапазонах. На Эссири успели открыть только «рентгеновское» излучение (эффект засвета), но не успели обнаружить его опасные для организма свойства. [3] Земные ящерицы и некоторые другие пресмыкающиеся могут размножаться как половым путём, так и при помощи партеногенеза. При этом многие виды не скрещиваются друг с другом. Так, у тех видов, которые размножаются при помощи партеногенеза, вообще не рождается самцов. На Эссири в ходе эволюции случился любопытный казус: скрещивание двух видов, один из которых размножался партеногенезом, второй и вовсе относился к гермафродитам. Потомки этого союза унаследовали сразу два механизма размножения. Вследствие этого, кстати, до Падения Неболётов обществом не порицались однополые пары, так как размножаться они могли наравне с традиционными. После Падения Неболётом всем вообще не до этого стало.