Согласно статистике

Часы идут В пустой комнате. Я хочу завести их назад.

Согласно статистике, в среднем человек серьезно влюбляется два раза в жизни. Хоть раз переживает невзаимную любовь. Каждый седьмой терпит отношения без любви вовсе, а семьдесят три процента признались, что упустили свою настоящую судьбу. Кагеяма складывал факты по полочкам. Он готов был записаться на курсы по самоконтролю и стать лучшим из лучших в игнорировании этого обнаглевшего мира, который продолжал ставить свои рамки, границы, правила, которые переписывались, кажется, каждый день. Цифры, цифры, Тобио решил, что он терпеть не может цифры, факты, все, что связано с точными данными и предельно достоверной информацией, вылизанной до блеска. Статистики в список его нелюбимых вещей входили и держались в лидерах прочно. Кагеяма складывал факты по полочкам, пока весь мир вокруг него ходил ходуном и трескался по швам. Максимум игнорирования. Мастер-класс о том, как послать жизнь к чертовой матери со всеми её заскоками и неуравновешенным характером. Он не хотел больше слушать правду. Кагеяма пихал папки с расписанными симптомами по полкам своего разрушенного сознания, задушенного реальностью. Жизнь улыбается так, будто это нормально. Будто вот так вот забирать все — это правильно. Невообразимо справедливо. Надо же. Семнадцать процентов заявили, что встретили любовь всей своей жизни, но при этом еще не успели связать свою судьбу с ней. Сорок шесть процентов людей готовы разорвать брак, если они встретят свою настоящую любовь. Около двадцати пяти процентов нервных клеток Кагеямы больше никогда не восстановятся. Двадцати пяти и шести. Семи. Папки рассыпаются под ноги. Когда Хината грохнулся ему на руки без сознания в первый раз, Тобио почему-то подумал, что это просто очередной отвратительный прикол. Второй раз тоже было смешно. В третий уже не очень. Когда Кагеяма спустя несколько недель добился новостей, он тоже сначала рассмеялся. Подумал, что это шутка. Несмешная шутка, очень плохая шутка, просто отвратительная, но он почему-то рассмеялся. У жизни шутки дурацкие, ну просто наипоганнейшее чувство юмора. Кагеяме от них хотелось не веселиться и улыбаться, а помереть в какой-нибудь сточной канаве или поскользнуться под автобус. Навернуться с лестницы виском об перила. Сунуть пальцы в розетку. Залезть под диван и больше никогда не вылезать, до тех пор, пока ножки не загниют и не треснут, а громадная махина не придавит тело. Не вышибет мозги со всеми этими папками. Папками. Папками. Много папок. У Хинаты дома было много папок. А еще куча салфеток. У Шоё были крылья. Он мог летать. — Кагеяма, дай руку. Шоё парил. — Кагеяма, помоги встать. Пожалуйста. На самом деле Кагеяма не знал, что у него есть так много свободного времени. Он вообще много о чем не знал, как оказалось. О себе, о других, о врачах, о сходящих с ума родителях и странных выражениях лица. Много чего. Вроде того же факта, что кроме Хинаты никто не может выполнить фирменную быструю атаку. Или, например, что без Шоё на площадке очень тихо. Ну, много чего было. Вот еще например — Кагеяма не знал, что у Хинаты в комнате очень солнечно, а у его часов просто отвратительное звучание. Они тикают громко, и каждый звук словно ковыряет дырку в башке Тобио. Он не знал, что может быть таким терпеливым. Понятия не имел о многих вещах. Пять целых одна десятая на прямую кишку. Две целых, девять десятых на поджелудочную железу. И еще около четырех на почки. В кошмарах Кагеяма видал эти цифры. В аду он ими давился. — Кагеяма, ты в палате скоро будешь бывать чаще, чем я. Когда Тобио смотрел на Шоё, в его голове активизировалась работа аж двенадцати областей одним махом. Он травился нейромедиаторами и гормонами, которые сам же и вырабатывал от одного только чужого присутствия. Окситоцин. Адреналин. Допамин. Наркотическое опьянение влюбленностью. Когда Шоё смотрел на Тобио, в его организме кроме всего прочего пульсировала бомба замедленного действия. Программа самоуничтожения. Она тикала так же противно, как и часы на столе парня. Кагеяма много чего не знал, на самом деле. Хината пускал слюни, когда спал. И задыхался. Но пускал слюни все-таки чаще. Ну, по крайней мере первые два месяца. — Кагеяма, все нормально. Все хорошо. Не смотри так на меня. Пожалуйста. Тридцать семь процентов людей готовы сохранить нежеланный союз, чтобы не делать больно партнеру. Шестьдесят процентов с уверенностью заявили, что им достаточно десяти недель, чтобы понять свои чувства. Кагеяма относился к остальным сорока. Он был немного тормоз во всем, что касалось его собственных чувств. Самым настоящим идиотом. Ему никогда не нужно было копаться в себе настолько глубоко, и он понятия не имел, на что способен, пока вдруг не проснулся посреди ночи в холодном поту. Ему хватило двадцати минут, чтобы понять все сразу и махом. Ну, после пары лет. — Ты вернешься на площадку. Обещаю. — Ты такой балбес, Тобио. Низкие шансы при центральной форме. Продолжительность жизни с момента постановки диагноза не превышает трех-четырех лет. Агрессивно. Ну, это все условно. Мы говорим о разрастающейся непредсказуемости, которая засела в груди Хинаты. Кагеяме пришлось взять себя в руки, чтобы другая ноющая непредсказуемость, которая засела внутри него, не разрослась так же быстро. Жаль только, что контролировать он это совсем не умел. А ведь у него и так было достаточно проблем. Недосыпание. Парочка симптомов депрессии. Усталость. Хронический пессимизм. Ну, по мелочи. Основной его проблемой все еще оставался Хината. У Тобио кончались деньги на проезд. Он топал к больнице через весь город. — Все хорошо. Мне не больно. Мне совсем-совсем не больно. Врать тоже нужно уметь. Вот только Хината не умел. А вообще, любовь с физической точки зрения — тоже болезнь. Противная, одурманивающая, приставучая. Порой изолированная, иногда чрезвычайно заразная. Она тоже бывает хронической. С точки зрения Кагеямы любовь была той еще мразью, и напару с жизнью они умудрялись устраивать настоящий мозговынос. Игра на выдержку. На выносливость. У любви были свои симптомы, и порой они тоже мешали спокойно жить. Вот проблема только, симптомы рака мешают жить сильнее. Циклофосфан. Метотрексат. Винкристин. Кагеяма был рядом, когда Хината сидел на кровати и неловко перебирал рыжие волосы пальцами. Яркие волоски легко выдирались от любого неосторожного движения. Парень ерошил свои волосы, тяжело дыша, а те медленно разлетались по сторонам. Шоё вытянул целый клок волос на пятнадцатый день. Солнце теряло свои лучи, но все еще горело. Кагеяма приносил пачки арахисов, апельсины, яблоки, грецкие орехи. Таскал спортивные журналы. Принес волейбольный мяч, пестрящий написанными пожеланиями о выздоровлении от команды. Тобио показывал видео, фотографии. Рассказывал о матчах. Улыбался. Кормил. — Кагеяма, все будет хорошо. Мне сказали, что все будет нормально. Тяжело говорить правду, если не знаешь её. Злокачественные образования. Такое случается. Иногда Хината был грустным, иногда веселым, как раньше. Иногда он был напуган, а иногда разозлен. Иногда он плакал, иногда смеялся. А Тобио просто был рядом. Иногда Хината разрешал. А Тобио целовал его до безобразия долго и сладко. Игра на выносливость. Пока часы тикали, Кагеяма дышал. Реванш невозможен. На самом деле было много вещей, которых Тобио не знал. Еще больше было вещей, которых он знать не хотел. Он не знал, что Хината до безумия любит грецкие орехи, и что в свободное время он иногда рисует и слушает паршивую музыку. Он понятия не имел, что этот рыжий полудурок еще и неплохо танцует. Еще Тобио не знал, что испытывал Хината, когда задыхался. Кашлял кровью. Плакал. Плакал. Так невыносимо плакал. — Все нормально, Тобио. Ты иди, правда. Ты не можешь торчать здесь целыми днями. Может. Вообще-то может, просто ему не позволяет ограничение по времени в посещениях. Он уже давно знал расписание наизусть. Люди, у которых самые яркие улыбки, обычно и слезы самые горькие. Так вот получилось. Больнее было всего смотреть на то, как парень, которому буквально влепили по лицу отвратительными прогнозами, сидел на больничной койке и улыбался, болтая ногами, будто его покрасневшие глаза так тяжело заметить. Некоторым предначертано страдать. Шоё просто повезло быть смелым. — Почему ты так часто повторяешь, что любишь меня? — Потому что я люблю тебя, тупица. Тобио иногда тоже плакал. Он прятал лицо, чтобы Хината не видел этого. У него ушло два года на то, чтобы влюбиться. Пару недель на то, чтобы собраться с мыслями. Хинате, который никогда не сдается, понадобилось девять месяцев на то, чтобы не сдаться в последний раз, и все равно проиграть. Надо же. Согласно статистике, из такой ситуации вполне способны выбраться семьдесят — семьдесят четыре процента заболевших. Это при условии качественного лечения, вовремя оказанной помощи. Статистика оставляла еще двадцать шесть — тридцать процентов. Тобио ненавидел статистики. Говорят, что если солнце погаснет, люди узнают об этом примерно через восемь минут. Кагеяма узнал через два часа. Свежий воздух врывается в опустевшую палату, в которой брюнет крутит в руках исписанный мяч. Фотография команды у него в куртке. Остывшие поцелуи Шоё на губах. Согласно статистике, в среднем человек серьезно влюбляется два раза в жизни. Хоть раз переживает невзаимную любовь. Каждый седьмой терпит отношения без любви вовсе, а семьдесят три процента признались, что упустили свою настоящую судьбу. Кагеяма был разрушен на все двести восемьдесят. Плюс-минус два. До безобразия. Жизнь такая мразь. Временами. А любовь её подружка. Порой на то, чтобы ненавидеть цифры, есть серьезные причины. Такое случается. Иногда.