— Привет, Сосенка, — говорит Билл.
— К чёрту, Сайфер.
Биллу тошно. Пайнс ведёт себя до ужаса предсказуемо, реагирует точь-в-точь как предполагалось; сыгранная сценка — знакомая, сто раз сыгранная, идеальная, но наскучившая.
Диппер щелкает зажигалкой. Щёлк-щёлк-щёлк-щёлк-щёлк, быстрой вереницей. На цветном пластике корпуса золотится свет ближайшего фонаря. Щёлк-щёлк — огонь напоминает умирающую птицу, что рвется вверх и как подкошенная падает на землю. Диппер едва слышно матерится — Билл неодобрительно цокает языком и достаёт из кармана свою.
Вжикает колёсико. Сосновое Деревцо прикуривает — в его зрачках отражается непостоянное пламя.
Это третья их встреча.
В первую Сосна сказал убираться прочь.
Во вторую — вмазал.
Для хлипкого студента у него на удивление хорошо был поставлен удар.
Любую возможность ввязаться в примитивную драку Билл воспринимал с нездоровой радостью. Он довольно быстро понял, что набивая кому-то морду, он
не думает — и это было единственным, что спасало его.
Бил, кстати, вполсилы. Несчастного Диппера почему-то было жалко. И чёрт его разберёт, почему — Сайфер уже давно забил на попытки разобраться в эмоциях человеческого тела.
В своих эмоциях.
Диппер закуривает следующую. Билл молча смотрит, как тот глубоко и спешно затягивается, удерживая дым в лёгких подольше. Кровоподтёк под его глазом неспешно перетекает из фиолетового в болезненно-желтый, растекается хаотичным смешением красок. Билл протягивает руку, чтобы дотронуться, обвести синяк пальцами, и в какой-то момент ему кажется, что тот ему снова врежет. Но, видимо, остатки ложного благоразумия берут верх — Диппер с ледяной ненавистью во взгляде уходит от прикосновения.
— Чего тебе от меня нужно? — это звучит жалко. Диппер не может долго злиться. Диппер не может смотреть яростным взглядом, потому что у него глаза побитого щенка. Диппер отчаянно желает, чтобы всё вернулось на места — Билл был мёртв, мистическое оставлено за чертой Гравити Фолз, а он бы продолжал простую жизнь, совмещаемую с острой ненавистью к себе, горами пепла и вечным запахом сигаретного дыма.
Честно говоря, Билл тоже предпочёл бы быть мёртвым. Но вот он — в дрянном обличье человека, жив, стоит холодной ночью на улице и наблюдает, как двоюродный внук Шестёрочника курит.
— Если я скажу, что мне ничего от тебя не нужно, ты поверишь? — Диппер молчит.
Билл коротко улыбается. Мигрень, пришедшая без причины, невозможно привычная, сковывает голову тяжелым обручем. Тупая боль — в висках, переносице, глазницах, затылке — лишь предшествует.
— Молодец.
Билл уходит.
Стоило бы поговорить с ним сейчас. К чёрту блядскую гордость и попытки всё ещё выглядеть могущественным демоном с кучей запасных планов и тайн — в конце концов, Билл давно смирился с тем, что уже едва ли может звать себя «могущественным демоном».
Но размышлять рационально и взвешено не получается.
Четыре станции на метро и он будет у себя.
Поскорей бы.
Он на автомате достаёт наушники и плеер, позволяя простой инструменталке заглушить шум ночной улицы. Окружающий мир перекрывает, отрезает, он замыкается кольцом вокруг.
Серая брусчатка тротуаров мелькает перед глазами, сливаясь в одно неясное пятно — Билл не замечает, когда вылетает на проезжую часть. Блядство.
Тормозить водитель не собирается. Оно понятно — сзади него целый ряд цветастых машин. Блядство, повторяет Билл и закрывает глаза.
Он не может видеть, но ясно чувствует, как машина на полном ходу влетает в невидимое препятствие. И слышит — грохот стоит адский.
Остаток пути домой преодолевает на последнем издыхании.
Звон.
Вечный звон, идущий из ниоткуда. Вибрация. Ультразвук.
Звать это головной болью было бы неправильно. Это не шло ни в какое сравнение. Билл закидывается обезболивающими — всеми сразу, без разбору, в жутком количестве, ожидая спасительного момента, когда боль не уйдёт, но перестанет быть единственным существующим в этом мире.
Ежедневный ритуал. Как чистка зубов.
Стоит сказать, что легче со временем не становилось. Только хуже.
…Он находит себя сидящим на полу. Левая рука — расцарапанная, искусанная до крови и тёмных пятен — ноет. Билл матерится, поднимаясь на ноги, и идёт в ванную — под ледяной душ.
Много позже, он сидит уже на тёплом ковре.
На экране скачут картинки, цветные, кислотно-яркие, вгрызающиеся в память, как собака в кость. Они сменяют друг друга, переплетаются, выползают за пределы чёртового ящика и клубятся в комнате.
Комната плывёт; стирается, тонет в дымчатом мареве темноты. Он не спал около недели и всё это можно свалить на банальную усталость и некрепкую дрёму, как и рычание невидимых псов за спиной, едва пробивающиеся через закадровый смех очередного ситкома. Вот только это не сон. Ему не снятся сны.
Билл пытается собраться, сосредоточиться, стеклянным взглядом утыкаясь в экран. В расширенных зрачках отражаются въедливые пятна. Заторможено. Мысли путаются, убегают. Разум копошится, карабкается, тонет в необъятном липком море обрывок фраз, цитат и ненужной информации, что заполняет всё собой без остатка. Что-то не так.
Что-то определенно не так, думает Билл, зажигая на ладони мелкий синий огонёк. Он не жжется и не греет, лишь едва-едва светит, выхватывая из темноты самую малость. Ненатуральный, игрушечный. Неправильный. Тухнет быстро. Почти мгновенно. Как сломанная зажигалка. Билл, уткнувшийся мокрым лбом в собственные колени и дрожащий, словно осенний лист на ветру, никак на это не реагирует.
Смех, громкий, хриплый, дерёт горло и лёгкие колючей проволокой.
Он выключает телевизор, прерывая диктора новостей на полуслове.
К четырём Билл приходит в себя. К пяти — забывается тревожным сном.
Утром у него дико болит горло. Он сипит — ругается — и отхаркивает в кухонную раковину противную мокроту.
***
В следующий раз Диппер сам его находит.
— Приют для животных? — Билл едва не роняет только зажженную сигарету в лужу. Лихорадочно окидывает Пайнса взглядом, невольно цепляясь за больные, блестящие глаза и характерные круги под ними. Хочется ответить едкой колкостью, но мозг отказывается думать — вместо этого он лишь хмыкает:
— Ты за мной следишь?
— Не то чтобы, — врёт. Именно этим и занимается. Видимо, Билл очень сильно недооценил масштабы паранойи Диппера.
— Привет, Сосенка.
— Ага.
Отвратительно до невозможности. Горло, содранное постоянным кашлем и укутанное в хлипкий серый шарф, непрерывно болит, и курить в таком состоянии — чистое самоубийство, но Билла это мало волновало. Зато вот вечное желание прислониться к ближайщему дереву и отрубиться там же мешало довольно сильно.
Диппер молчит. Следует, как послушная собачка, молчит и с каким-то холодным, безразличным, но интересом оглядывает всё вокруг — начиная от вывесок и заканчивая людьми. Билл говорить тоже не собирается — как ни странно, не смотря на всю его любовь к пафосным речам, существование в качестве человека довольно сильно повлияло на его желание болтать по пустякам и не по пустякам. Он спускается в подземку, сбегая по ступенькам и на ходу распутывая наушники.
Уже зная, что увидит, поворачивает голову.
Сосенка спускается за ним.
Они заходят в вагон — Билл садится, Диппер становится рядом, вцепляясь костлявыми пальцами в поручень.
— Неловко тебя, конечно, об этом спрашивать…
— Я хочу заключить сделку.
Билл прыскает. Прикрывает рот рукой, недоверчиво глядя на Диппера, а через секунду, не сдержавшись, задирает голову наверх и смеётся во всю глотку. Люди вокруг смотрят на него с инстинктивным недовольством, Сосна — с безграничной усталостью.
— Не паясничай, — обрывает его он.
— Кого ты во мне видишь, Сосновое Деревце? — ехидно спрашивает Билл, немигающим взглядом наблюдая, как тот хмурится. — Сделка бессмысленна. У тебя нет ничего нужного мне.
— Да ну? — Диппер склоняется к нему, выплёвывая слова жестко, неожиданно яростно, быстро, сжав пальцы на поручне до белых пятен на костяшках. — Именно поэтому ты преследуешь меня, прозрачно намекаешь на что-то, а когда дело подходит к сути — смываешься? Все признаки того, что ты не капли не заинтересован.
Билл слушает.
— И что же нужно тебе от меня? — голубая искра, короткая и тусклая, пробежалась по пальцам и затухла, чтобы через полчаса, в тёмной подворотне, вспыхнуть настоящим огнём.
Билл впервые за уйму времени заключает сделку.
***
— Какая милая собачка!
Да — соглашается, — крайне милая. Да, легкообучаема. И с детьми поладит.
Он вежливо улыбается счастливой мамаше и отправляет её оформлять бумаги. Его задача и заключается в том, чтобы улыбаться и навязывать питомцев людям.
Кошки и собаки.
Собаки и кошки.
Ничего не меняется.
Первое требование к работникам приюта для животных: любить их. Тот, кто создавал этот приют — животных не любил. Как и Билл, впрочем.
— Мальборо голд, пожалуйста, — помятые купюры ложатся перед кассиром.
Он забирает сигареты и дешевый виски.
Левый наушник хрипит, замолкая и периодично чихая вырванными из контекста нотами. На новые денег нет, и Билл старательно игнорирует помехи, подсознательно надеясь, что всё само пройдёт — с болезнью же получилось.
С Диппером они встречаются на углу.
— Привет, Сосенка.
— Давно не виделись.
Звякает ключами, отпирая дверь.
— Не боишься показывать мне свой дом?
— Ты и до этого знал, где я живу.
У него на удивление пустынно. Билл представлял это место поживей, наделённым тем самым мистическим человеческим уютом, что Сайфер понять не мог, но неоднократно подмечал. Неа, никакого уюта.
Разочарование было абсолютно глупым, но забавным. Он криво улыбнулся.
— После Форда осталось не так уж и много. Всё, что я смог выгрести — перед тобой. — Билл касается невероятно старой обложки, истлевших по краям листов, открыв одну из сваленных на столе книг. Смутно знакомые символы, местами стершиеся, кажутся непонятными, и он с холодным ужасом понимает, что не может разобрать ни слова.
Проходит пару долгих секунд, прежде чем что-то у него в черепушке встаёт на место и надписи начинают приобретать смысл.
— Там ещё и его записи есть. Дневники похоронены с ним, но более поздних заметок хоть отбавляй, — равнодушно комментирует Диппер. Билл кивает, поворачиваясь к нему.
— Я заберу всё, — Сосенка невозмутимо пожимает плечами. — Твоя очередь.
— Мне нужны ответы. И помощь.
Диппер поднимает на него глаза и впервые за все их встречи Билл видит что-то настоящее, живое в промозглом и отвращающем образе замкнутого и взрослого ребёнка.
Долю секунды, самую малость, Билл чувствует себя удовлетворённым, довольным, чувствует, что
наконец-то победил.
Долю секунды Билл чувствует себя прежним.
А потом в нём бунтует то человеческое, что прикипело, слилось с его личностью, стало равноправной частью и неизлечимой опухолью одновременно — и Билл понимает, что хочет помочь.
Потому что Диппер — со страхом на грани безумия во взгляде — ему не нравится совершенно.
