***
Устало роняя свое тело на водительское сидение, Арс сложил руки на руле, тут же наклоняясь, прикладываясь головой, и закрыл глаза, наслаждаясь желанной свободой от отчетов и документации, букв и цифр, мельтешащих перед глазами. За окном уже сгущались сумерки, а на небе проявлялись звезды — с каждой минутой их становилось все больше. Вздохнув, Попов пристегнул ремень безопасности, положил руку на ручник и перевелся в режим «D» — Движение. Машина мягко тронулась с места. Арс припарковал авто, с удовольствием покидая его салон, грезя о мягкой постели, разогретом ужине и чашке чая, и все это под шум телевизора. Что еще нужно одинокому двадцатисемилетнему мужчине?.. Он практически зашел в подъезд, но вдруг остановился, как вкопанный. Тишину ночи нарушил плавный звук музыки. Арсений слышал его так отчетливо, словно мелодию транслировали на чистейших высотах, и она была как будто бы настоящей, не переданной по записи или проигрывающейся в колонках. Сделав пару неуверенных шагов назад, он поднял взгляд вверх. На балконе второго этажа он легко разглядел высокий силуэт, судя по стрижке и фактуре тела, мужской. А затем он, наконец, смекнул, что ему вовсе не привиделось и в руках силуэта был крепко сжат саксофон, который он ненадолго убрал от губ, оглянулся по сторонам и возобновил игру. И Арс, честное слово, не смог сдвинуться с места, только прикрыл глаза и стал слушать, совершенно не замечая взглядов, которые бросал на него юноша, ловко переставляющий пальцы на инструменте. Нежная и плавная мелодия сменилась надрывной, но оттого не менее мелодичной, она становилась то громче, то тише, и от этих перепадов по шее пробегали мурашки, щекотно ласкающие кожу. Мелодия сходит на нет, становясь тише, словно громкость прыгала с одной ступени на другую, наконец, затихая совсем. Парень, до этого игравший одному лишь ему известную мелодию, отложил в сторону инструмент и посмотрел точно на Арсения, так и не двинувшегося с места. — Завораживающе, — Арс надеялся, что слово звучало тихо, оно вырвалось само по себе и звучало совсем скромно, хотелось выразить куда больше эмоций, но он вдруг ощутил такой стыд, словно подглядывал за чем-то абсолютно личным. — Спасибо, — раздалось в тишине. Борясь с чувством стыда и неловкости, Арс нырнул в подъезд, быстро и не оглядываясь заходя в свою квартиру. — Ужин, телевизор, сон, — повторил он в тишине, зачем-то напоминая себе этот заученный распорядок, словно бы мог забыть его.***
Арс заслужил уйти с работы на пару часов раньше, а потому не чувствовал ни малейшего угрызения совести, лежа в кровати, когда за окном только-только стих осенний закат, а его коллеги работали в офисе. Он никак не мог уснуть, ворочаясь на боку. Усталость уже неделю скашивала его с ног, он не успевал выспаться, но когда ему предоставили эту возможность, капризный организм протестовал. Стеклянная дверь, ведущая на балкон, не обладала хорошей звукоизоляцией и Арса это часто отвлекало, он все хотел заменить ее, но его так тешила эта часть «прозрачной» стены, сквозь которую так удачно падал лунный свет или создавалась атмосфера уюта, когда на улице бушевал дождь или снег. Но вот звуки клаксона и громких выкриков всегда дополняли вторую сторону медали. Но сейчас… О нет, он ни за что не распрощается с этой дверью. Звуки саксофона обволакивали комнату, приятно окутывая своей ровной и где-то даже монотонной мелодией, проникая в уши и смешиваясь с бессонницей, которая услужливо гасла с каждой минутой. Словно исполнитель ощущал, что именно ему нужно было в этот момент. Арсений слушал, наслаждался, и совершенно не заметил, в какой момент его сознание заполнила пелена сна, но он все еще продолжал слышать отголоски саксофона.***
Это был вечер. Тихий и теплый, почти безветренный, наполненный звездами и запахом кофе, с чашечкой которого Арсений стоял на балконе, наслаждаясь благосклонной погодой. Вдруг он услышал чьи-то шаги вдалеке, а спустя пару секунд на соседнем балконе образовался силуэт. Арс сомневается, что его заметили, ведь человек, стоявший, казалось бы, метрах в трех, не дальше, смотрел куда-то вдаль, совсем не оглядываясь по сторонам. Так же задумчиво он осмотрел площадь внизу, и, удовлетворенно кивнув, ушел в квартиру, чтоб через каких-то полминуты вернуться обратно с саксофоном в руках. Он бережно огладил инструмент, словно он являлся сплошным изящным изгибом человеческого тела, которое требовало ласки и нежности, после чего медленно поднес к губам, и, набрав в грудь воздуха, зажал нужные клавиши, одновременно выдыхая. Арсений был уверен, что раздастся какой-то громкий и резкий звук мелодии, но саксофон в этот миг зазвучал так мягко и непринужденно, словно слился с окружающей природой и был так же невозмутим в этой сфере, как чириканье птиц или порывы ветра. Тихая мелодия лилась волнами, захватывая дух и не давая шанса оторваться от длинных изящных пальцев музыканта, которые прослеживались лишь благодаря свету из квартиры за спиной. Юноша, играющий каждый вечер вот уже почти неделю, выглядел очень молодо, возможно, лет на двадцать с лишним, словно еще был студентом или же только-только закончил институт. Он играл непринужденно и плавно, воссоздавая невообразимую мелодию, но в один миг резко прервался, наконец замечая наблюдателя с соседнего балкона, и отчего-то испуганно дернулся. Арсений тепло улыбнулся. — Слушал бы вечность, — коротко прокомментировал он, делая глоток остывшего кофе, к которому он так и не касался, пока юноша играл. — Спа-пасибо, — неуверенно ответил Антон, растерянный такой реакцией. — Я помешал, наверное… прости. Могу больше не играть по ночам, — выпалил он на духу, прижимая к груди инструмент, боясь услышать положительный ответ, ведь именно ночью к нему приходило вдохновение и он готов был часами перебирать клавиши на инструменте, воссоздавая мелодию, как художники изображали витиеватые узоры. — Даже не думай об этом, — как-то строго произнес Арсений. — Не думаю, что ты хоть кому-то можешь помешать, — уже теплее отозвался он. — Я Арсений, кстати, твой… —… сосед, — закончил за него юноша, улыбнувшись. — Антон, — коротко представился он. — Если ты не против, то… можно мне продолжить? — Конечно, — широко улыбается Арсений, удивленный тем, что он вообще спрашивает у него о таких вещах. — А ты… будешь тут? — вздохнув, спрашивает Антон, поглаживая инструмент сверху вниз. — Я отвлекаю? Прости, — поджал губы мужчина, собираясь уходить. Он готов уступить свое присутствие таланту. — Нет… нет, — поспешно произнес Антон, испугавшись, что Арсений действительно уйдет. — Останься. Я люблю играть для кого-то, — смущено признается он, низко опустив голову. Мужчина не находит, что на это ответить, и молча встает напротив Антона, складывая руки на боковой перекладине балкона, оставляя кружку на полу. Антон смотрит ему в глаза, когда подносит к губам медную изогнутую трубу, возобновляя игру, делая это плавно, Арсений мимолетно сравнивает его с изящной кошкой, которая делает все мягко, заставляя восторгаться своей грацией. Потому что он действительно в восторге от того, как быстро пальцы юноши скользят по инструменту, и не может разгадать, как один человек может вытворять такие вещи с обычным инструментом, похожим на гребаный бермудский треугольник со всеми своими деталями. Каждое касание к клавишам вызывает работу сразу нескольких деталей, а Антон спокойно играет, даже не глядя на саксофон, просто перебирает клавиши подобно струнам гитары — ненавязчиво, импровизируя на ходу. Мальчишка играет, прикрыв глаза, не обращая внимания на окружающий мир, словно в нем существует лишь он один и инструмент в его руках. В какой-то момент к числу слушателей присоединяется парочка из двух юных подростков, девочки и парня, которым, наверное, лет по 17. Они останавливаются около их подъезда и сначала робко и стеснительно чуть покачиваются в ритм, а потом начинают танцевать подобие вальса, медленно кружась и не обращая внимания на проходящих мимо людей. Арсений думает, что это мило, но вместе с тем ему вдруг становится как-то… ну… в общем-то, он бы хотел, чтоб Антон играл только для него, но теперь юноша подстраивается под ритм вальса и играет для них. Арс не знает, должен ли воспринимать эту… ревность, что ли, всерьез, и убеждает себя, что все идет, как нужно, только чашку с кофе теперь сжимает покрепче. Становится прохладно. Мужчина допивает свой напиток, и, бросив последний взгляд сначала на парочку танцующих, потом на Антона, уходит в квартиру — отогреваться. Музыка саксофона вдруг замолкает. Слышатся приглушенные звукоизоляцией аплодисменты малышни, устроивших пляски под их окнами, а потом, кажется, Антон тоже покидает площадку, скрываясь в своем доме.***
Так и проходят его одинокие вечера. Он выходит на балкон, как только зазвучит музыка саксофона, устраивается поудобнее и слушает. Иногда он даже заполняет свои отчеты и документы, слушая игру инструмента, и тогда Антон играет мягко, ненавязчиво, тихо, стараясь не отвлекать. А иногда у мальчишки что-то щелкает в душе и он играет с таким надрывом, что сердце обливается кровью. Хочется подойти и обнять его, сказать, что все будет хорошо, но все, что Арсений может — солидарно выслушивать и задавать редкие вопросы, вроде «Все хорошо?», «Ты в порядке?», всегда получая в ответ неуверенное и робкое «Да… сыграть что-то еще?». В один день Арсения долго маринуют на работе, и домой он возвращается в состоянии «никакой», чудом не угодив в аварию. Он плетется наверх, даже не глядя под ноги, чуть не упав. Этаж. Дверь. Он кое-как попадает в скважину, уставший настолько, что ощущает себя в дрова пьяным, но ключ не поддается. В какой-то момент дверь открывается сама собой, и на пороге стоит Антон в растянутой белой в черную полосу футболке и пижамных штанах. Он удивленно хлопает глазами, неуверенно отходя в сторону, приглашая незваного гостя войти. — Черт, прости, ошибся, — коротко докладывает Попов, а ноги сами тянут его идти вперед, но он лишь делает попытку устоять на своих двоих и вынуть застрявший в скважине ключ от собственной квартиры. — Ты совсем никакой, — вздыхает юноша, беря его за воротник рубашки и затягивая вперед. — Если ты не маньяк или убийца, то оставайся, а то грохнешься еще, пока домой дойдешь, — это самое длинное предложение, которое он слышит от юноши за все время общения. — Да тут рядом же, — махнул рукой Арсений, но все равно послушно улегся поперек мягкой кровати-полторушки. Она слишком большая для худого Антона, но довольно тесная для двоих. — Совсем себя не бережешь, — вздохнул Антон, накрывая его мягким клетчатым пледом. — Предложил бы ужин, но… — Арсений моментально то ли засыпает, то ли отключается, а юноша лишь вздыхает и аккуратно присаживается рядом. — Но, — в пустоту повторяет он. Антон берет в руки саксофон, и садится на табурет, выставленный на балконе. Он вытягивает длинные ноги, закидывая их на перекладину, и задирает голову к луне, гипнотизируя ее взглядом. Одновременно с этим губами он припадает к инструменту, и легкая мелодия скользит по воздуху. Звучит сладко и романтично, именно этот мотив он всегда хочет сыграть, когда видит Арсения, который каждый раз смотрит на него так пристально, словно он по меньшей мере восходящая звезда, а не простой парень, приехавший в Питер искать удачи. Но он никогда не решается брать именно этот мотив, ведь тогда мужчина, возможно, поймет, что он ему, кажется, нравится. А сейчас он спит в его квартире, и Антон позволяет себе не прятать чувства за надрывными композициями. Он разрешает себе побыть собой. Шастун бы играл до самого утра, но вышедшая на балкон соседка противным голосом просит его прервать свою «дурацкую игру». Антон делает вид, что он вовсе не обижен этими словами и согласно кивает ей, но… неужели его игра правда дурацкая?.. Арсений просыпается от того, что кто-то закидывает на него руку, и едва ли подавляет в себе удивленный вскрик, когда обнаруживает себя спящим рядом с Антоном. Мужчина качает головой, запуская свободную руку в смолянистые волосы и прожигает взглядом потолок. Неловко-то как, блять, вышло. Он аккуратно высвобождается и спешит уйти к себе, обвиняя самого себя в том, что не дошел вчера каких-то пару метров. Он боится спугнуть этого робкого и застенчивого паренька.***
Антон больше не играет. Вдохновения нет. Арсений перестал появляться на балконе, а он каждый раз вспоминал слова соседки о том, что его игра — дурацкая. Стоило коснуться губами изогнутой трубы, как он нерешительно убирал ее вновь. Все как-то не так. В тишине неуютно. Арсений ворочается с боку на бок и не может нормально уснуть вот уже которую ночь. Антон дома, он видел его, задумчиво глядящего куда-то вверх, на луну, почти каждый день, возвращаясь с работы, но в тонких пальцах больше не было саксофона. Скверно. Он думает, что со временем зависимость пройдет, но не решается напрямую спросить у Антона, что с ним. В одну лунную ночь по двору вдруг разносится мелодия саксофона. Она немного дрожащая, скачущая с одной ноты на другую, но звучит. Арсений улыбается, и даже приоткрывает дверь на балкон, но игра тут же стихает на оборванной ноте и слышится тяжелый вздох юноши. Он зло швыряет саксофон в сторону, инструмент падает к его ногам и чудом не разбивается вдребезги. Антон рычит сквозь стиснутые зубы и впивается руками в волосы, а Арсений неуверенно замирает, привалившись к дверному косяку. Для них обоих это тяжелый период.***
Не выдерживает. Арсений устает терпеть бессонницу и волноваться за одного ушастого мальчишку с зелеными глазами, который забросил свой инструмент подальше и даже перестал выходить на балкон. Мужчина беспардонно ломится в его дверь, стучит, колотит по ней, разрывает тишину квартиры навязчивым звонком, пока ему, наконец не открывают. — Сыграй мне, — с порога заявляет брюнет, вваливаясь в квартиру без спросу. Антон растерянно хлопает глазами, прямо как две недели назад, когда Арс впервые пришел к нему и тут же отключился от невыносимой усталости. — Что-нибудь, что угодно, — добавляет он, находя взглядом лежащий у дивана саксофон и бережно беря его в руки, вытягивая перед собой. — Не могу, — рвано выдыхает Антон, опустив голову, пряча стыдливый взгляд. — Можешь, — рычит Арсений, подталкивая парня к балкону и заставляя того снова вдыхать этот чистый осенний воздух. — Пожалуйста, Антон, — отчаянно просит мужчина, становясь за его спиной и как бы обнимая, все еще крепко держа саксофон, который он прижимает к груди парня. Юноша прикрывает глаза, наслаждаясь трогательным прикосновением. — Что сыграть?.. — наконец, соглашается он, накрывая руки Арсения своими, мотивируя про себя это тем, что он просто помогает держать саксофон, пока они его не уронили, но, кажется, ему просто хочется большего тактильного контакта. — Сыграй о том, что думаешь про меня, ты ведь умеешь, — шепчет ему на ухо брюнет, все еще прижимаясь со спины. Он слишком сильно скучал по этому мальчишке. — Я… — и прерывает речь, молча поднося к губам инструмент. «Я ведь умею говорить в музыке, ну же», — думает он про себя, кладя одну руку мужчины на клавишу, которую тот послушно зажимает, а Антон накрывает его ладонь своей, зажимая кнопки чуть выше. И уверенно выдыхает, на пробу беря пару нот. Та самая мелодия, полная романтики и любви, как-то сама собой льется из-под его пальцев. И обоим без слов понятно, что именно он старается этим донести. — Я тебя тоже, — тихо шепчет в ответ Арсений, утыкаясь лбом во впалую ямочку между шеей и ключицей Антона, впервые за последние пару недель спокойно выдыхая и расслабляясь. Теперь все, как надо, так, как и хотелось. Антон осторожно отстраняется от медной трубы и оборачивается лицом к Арсению. Он выглядит немного испуганным, удивленным и трогательно растерянным. Музыкант и романтик — разве такой паре вообще нужны слова?.. Мужчина уволакивает парня в ненавязчивый поцелуй, осторожно касаясь его губ своими, демонстрируя свои чувства так, как умеет, без саксофона и слов.Музыкант и романтик — разве такой паре вообще нужны слова?..