Не откликайся на зов ушедших

Бокуто снится тот самый парк. Сумерки, тенистая аллея меж разлапистых крон, белые скамейки и вычурные фонари. Он сразу понимает, что это сон — стоит оглушительная, нереальная какая-то тишина. И ни души кругом. — Бокуто-сан. От звуков этого голоса что-то переворачивается в районе живота. — Бокуто-сан. Вы наконец-то пришли. Внутри болезненно дёргает — то ли сердце, глупое сердце радостно трепещет в груди, то ли истосковавшаяся душа корчится из последних сил. Бокуто разрешает себе обернуться. — Акааши? Действительно — он. В старой, застиранной футболке неопределенно-серого цвета (Бокуто помнит, какой мягкой она была) и домашних свободных штанах. Босиком на мёрзлой земле. — Акааши! Замёрзнешь ведь! Акааши! Бокуто так много хотел сказать, о столь многом спросить. «Почему, Акааши? Зачем?!» — два главных вопроса, что бередили открытую рану, лишая сна и покоя. Называть его по имени (снова) томительно сладко. И в той же мере — невыносимо. — Мне не холодно, Бокуто-сан. Не беспокойтесь. — Акааши улыбается уголками губ, едва-едва. Будто разучился это делать когда-то. — Я так рад вас видеть. В голове словно лопается мыльный пузырь; тело, лёгкое-лёгкое, само бросается вперёд, чтобы обнять, прижать к себе, такого родного и далёкого, и никогда больше не отпускать. — Я скучал, Акааши! Ты не представляешь, как я скучал! — Голос ломается, горло перехватывает, и Бокуто утыкается лбом в чужое плечо, жмуря глаза. Запах знакомый: сандаловое дерево с нотками предгрозовой свежести. На спину опускается ладонь, с нажимом гладит между дрожащих лопаток. Акааши молчит. — Почему ты не приходил раньше? — Бокуто говорит это слишком тихо, практически шепчет в едва согретую его дыханием ледяную кожу и страшится услышать ответ. — Я не мог. Бокуто вскидывает голову. Лёгкий ветерок ерошит волосы Акааши, лениво подхватывает и кружит жухлые листья. Зима вот-вот ударит первым снегом. Акааши смотрит на него так печально, что в ответ тут же хочется попросить прощения. Акааши это выражение совсем не идёт. — Но я ждал. Правда, думал, что это займёт побольше времени, — Акааши горько усмехается, и в его глазах Бокуто видит отражение собственной боли. Он в тот раз так и не дождался. Как дурак простоял час в условленном месте, сжимая в потном кулаке два билета на какой-то глупый ужастик. Было до слёз обидно. Правда оказалась во сто крат хуже. — Прости, что разочаровал, — пытается шутить в ответ Бокуто, но всё не то. На самом деле, им не нужны слова. Он просто не решается сделать первый шаг и оставить позади нечто важное. Но что? Он не помнит. Отчего-то ситуация кажется неправильной, но осознание ускользает. Акааши качает головой, и на его лице столь знакомое выражение — смесь раздражения и смирения, которое в прошлом Бокуто доводилось видеть столь часто. — Здесь только я должен просить прощения. — Ветер набрасывается с удвоенной силой, гонит листья, хлещет по лицу. Акааши выдыхает, невесомо проводит по скуле и зарывается длинными пальцами Бокуто в волосы, нежно массируя затылок («А вот руки у него тёплые», — с удивлением проскальзывает в голове). Бокуто весь трепещет. Он сам себе кажется натянутой струной. Вот-вот порвётся. Акааши придвигается вплотную, прижимается грудью к груди и целует. Поцелуй получается медленным и неуверенным, но Бокуто с чистой совестью может записать его в десятку лучших. В тройку. Нет, сразу на первое место. Они стоят, соприкасаясь лбами, и, тихо посмеиваясь, обнимаются. Бокуто готов так стоять вечно. Ему ужасно хочется, чтобы этот сон не заканчивался. — Пойдём со мной? —- Акааши берёт его за руку, крепко сжимая ладонь. — Кажется, я должен тебе свидание, Котаро. Бокуто запрокидывает голову и смеётся. Десять лет спустя — всё же лучше, чем никогда. Пальцы Акааши в его руке — обжигающе горячие.