Я хочу ненавидеть её

Когда я отбрасываю в сторону пульт от телевизора, мозг уже подает сигнал в инфолинк. — Меган? Это Адам. Нам нужно поговорить. Нужно, необходимо. Так вырывают больной зуб, который досаждал тебе долгое время. Так бывает. — …после теракта, произошедшего на прошлой неделе, ООН официально назвала КПА террористической организацией. Прямо сейчас отважные сотрудники чешской полиции штурмуют контролируемые КПА здания в комплексе Утулек. Вот пример… Щебечет Элиза Кассан с экрана, поправляя идеальную укладку. — …присоединяйтесь к дискуссии и сообщите нам свое мнение… В бутылке пусто. — …это не конец света… Взгляд вправо: мельком, почти не поворачивая головы. Дождь. Из раскрытого окна на роскошный паркет цвета венге натекла уже целая лужа воды. Голос телеведущей сливается с шумом дождя, вплетается в него тонкими невидимыми щупальцами, убеждая, уговаривая. Будь дождь человеком, он бы поверил сказанным словам. Дождь. Нет, ливень. Настоящий потоп. Это не конец света? — …с вами Элиза Кассан, в прямом эфире на «ПИК Ньюз». В бутылке пусто: виски всегда заканчивается не вовремя. Под столом смятая пачка сигарет. Верная примета того, что настали паршивые времена. Туман за окном окрашен в голубой и красный. Звук полицейских сирен не утихает ни на минуту: день, два? Целую неделю. Неделю отшельничества, неделю полной изоляции. Кажется, в ОГ29 мне оформили отпуск на неопределенный срок. Даже Миллер не доканывает меня формальностями вроде общения со штатным психологом. Ария пропала, Шариф занят своими делами где-то в Лондоне. Инфолинк молчит: лишь изредка выдает короткие редкие щелчки. Мне кажется, что их ритм совпадает с ритмом моего пульса. — Меган? Я собираю воедино все свои подозрения. Я рисую себе монстра в человеческом обличии, расчетливую тварь, обманом проникшую в мою жизнь. Я хочу ненавидеть ее. Меган Рид — двигатель науки в вопросах о человеческом протезировании. Меган Рид — золотистые локоны на подушке, горячий крепкий кофе с утра и душевая. Непременно одна на двоих. Меган Рид — фальсификация смерти, сокрушительное чувство вины и ее полный жалости взгляд во время последней встречи. Адам? Господи, Адам! Это ты… Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что она жива. Это сложно — объяснить мучительную связь с человеком, который о тебе не вспоминает. Найти подходящее оправдание для того, кто виновен во всех твоих бедах. Знать наверняка, что именно Меган создала вирус, погубивший Талоса Рукера, безвинного лидера КПА. Это сложно — вспоминать операцию в Лондоне, где меня вынудили выбирать между спасением политиков, способных повлиять на судьбы аугментированных, и жизнями мирных граждан. Сложно все, что связано с Меган. Научные открытия доктора Рид превратили мою жизнь в ад, я собираю по кусочкам мир, который она так легко, так чудовищно равнодушно разрушает. Она — гений. Единственное, что ее волнует — это движение вперед. Дождь. Где-то я читал, что шум дождя успокаивает. В гостиной хаос: разбросанные коробки, немытая посуда, кипы каких-то бумаг. Потертый кожаный диван в центре завален журналами и электронными секретарями. Шерстяной плед, свисающий с подлокотника, похож на гигантскую мертвую медузу. На стенах чудаковатые картины, оставленные прошлым жильцом. В полумраке они выглядят еще более неприятными. Выстрел. Еще один. Автоматная очередь. Где-то совсем близко, может даже в соседнем доме. Вдох. Отчаянный женский крик не вызывает сочувствия. Визг тормозов броневика почти ничем не отличается от певучего голоска Элизы Кассан. К чужой смерти привыкаешь так же легко, как и к собственному бессилию. Неправда. — Полиция оберегает нас. Помните, ваш гражданский долг… В вентиляции моего дома между вторым и третьим этажом пять трупов. Один принадлежит наемному убийце из Двали. Остальные — доблестным стражам правопорядка. Не моя вина, что они оберегали не того, кого нужно. — …к новостям. Хочется верить, что… Хочется выйти на улицу. Хлопнуть дверью, сбежать по мокрым ступенькам, вдохнуть — глубоко, жадно, впитывая в себя страх и боль пустынных улиц. Сверкнуть блестящим пропуском перед носом мрачного полицейского и через мгновение всадить ему в голову наноклинок. Развернуться, наотмашь снести металлическим кулаком челюсть остолбеневшего силовика за спиной, припасть к земле, активируя системы боевой модификации «Тайфун», и словно в замедленной съемке наблюдать, как корчатся на мокром асфальте изувеченные тела. Хочется оглушающего рева сирен, свиста боевых дронов и сдавленной ругани на чужом языке, когда включится защитная маскировка, и я скользну в тень ближайшего дома призраком, невидимым ангелом возмездия, оставив безмозглых громил в дураках. Я знаю, что смог бы вырезать к чертям половину Праги. Я знаю, что мое тело, наполовину состоящее из аугментаций, таит в себе огромный потенциал. Приоткрывая входную дверь, вглядываясь в дождь, я вижу каждое свое действие, пути отхода, возможные засады. Шаги патрульных будоражат кровь, требуют выплеска адреналина. Месть была бы такой сладкой. Э-т-о н-е к-о-н-е-ц с-в-е-та. — …восстановлен. Власти обещают, что не пройдет и нескольких дней, как ситуация стабилизируется. Мирные граждане смогут вновь безбоязненно покинуть свои дома… Элиза Кассан улыбается мне с экрана лживой улыбкой прожженной шлюхи. За ее спиной в новостной ленте гудит разворошенным ульем Утулек. Изъеденные коррозией контейнеры, грязная одежда, растоптанные коробки с провиантом. Тысячи аугментированных пытаются спасти то немногое, что у них осталось. Крупным планом берут испуганное лицо девочки, держащей за металлическую руку неподвижного мужчину. Глаза у чумазой заплаканной малышки неправдоподобно синие, фосфорецирующие неоном простенькой модификации. Папочка, вставай! Я отчетливо вижу, как через несколько лет этот ребенок станет организатором нового теракта. Она и еще сотни тех, кого осада Утулека сделает сиротами. Калеками, вынужденными прибегнуть к аугментации, калеками, сидящими на нейропозине. Калеками души и тела: раздавленными, униженными. Лишенными возможности просто жить. Наш выбор сделали за нас. Наши жизни спасли, нарушая законы природы. Выхватили из лап смерти, кичась прогрессивными технологиями. А теперь «чистые» хотят от нас избавиться. Скажи, Меган. Это того стоило? — Если у вас есть информация о незарегистрированных аугментированных, живущих рядом с вами, незамедлительно… Мои соседи по дому: торговец краденым оружием, наркоманы, сбывающие «Неон» и полоумный сектант. Две недели назад была еще женщина, замешанная в серийных убийствах. Она так бы и жила здесь, если бы не мое случайное вмешательство. Перед законом они невинны. Мирные граждане с полным пакетом идентификационных карт, страховкой и счетом в «Пэлисейд». Те, кому нечего бояться. Среди них нет маленькой девочки, виновной только в том, что у ее родителей не хватило денег на нужные документы. Здесь вообще нет ни одного порядочного человека. Если ты не смог вывернуться наизнанку, чтобы жить легально, то будешь уничтожен. Честно? Да кого это волнует? — Меган. Я знаю, что ты слышишь меня. Что она чувствует, когда видит с экранов телевизоров дело своих рук? Я хочу ненавидеть ее. Дождь за окном становится все сильнее. Взрывы на окраине Прекажки можно принять за гром. Когда-то в детстве, задолго до титановых имплантов, запретных знаний и службы в Интерполе, мне говорили, что лень — двигатель прогресса. На моих глазах перестраивались города, технологии развивались с поистине космической скоростью. Человечество рвалось в будущее с пеной на губах. Люди создавали историю, где каждый человек получал доступ к неограниченным знаниям и возможностям. Люди верили в утопию, в мир, где не будет места ни войнам, ни смертям, потому что все равны и делить нечего. Будущее наступило, и за моим окном дождь и война, которую еще не видел мир. Прогресс пожрал сам себя. Технологии в одночасье превратились в проблему. В силу, которую нельзя контролировать. «Чистые» вышли на улицы, пропитанные ужасами нового времени. «Чистые» вламываются в квартиры, вырывая у модификантов протезы, о которых сами недавно мечтали. Топчут, раздирают на части, оставляя от человека кровавое месиво. Пропаганда, выхваченные из контекста слова, развалины зданий, якобы уничтоженных аугами — террористами. Даже одной спички хватило бы, чтобы разжечь это пламя. Страх и конфликт. Синергия двух понятий незыблема. Мне некого бояться и не с кем конфликтовать. Я — генетический урод, точка отсчета, с которой все началось. Я даже не знаю, на чьей я стороне… — …мы узнали шокирующие подробности смерти Талоса Рукера. Оказалось, что лидер КПА долгое время страдал от алкогольной зависимости…. Я помню лицо Рукера в момент смерти. Помню хлещущую изо рта кровь, разом лопнувшие в глазах сосуды. Помню агонию человека, который еще минуту назад, улыбаясь, рассказывал мне об устройстве мира. Алкоголики умирают иначе. Элиза Кассан хлопает длинными густо накрашенными ресницами. Она так убедительна, что хочется запустить в телевизор заряд ТЕСЛЫ, потому что я знаю: ей верят. — …нас подставили! КПА не участвовало в терактах! Разве вы не понимаете?! Нас подставили. Они хотели убить наше дело! Но не вышло! Мы сильны, мы невиновны и мы не станем пешками в играх богачей, которые желают принизить наши права… Кричит Тибор Сокол, вырываясь из рук агентов. Ему осталось жить не больше суток, этому смешному идеалисту, до сих пор верящему в справедливость. Мне жаль. Говорят, что знание — сила. Мое знание — слабость, потому что оно бесполезно. Я завидую Меган. Завидую ее каменному сердцу. По иронии судьбы мое собственное, сделанное из стали, уступает ему в разы. Ночь. Шорох черепицы на крыше. Оглушительная музыка в квартире торговцев «Неоном». Кирпичная кладка, деревянные резные панели в зоне отдыха. Хромовые ручки кухонной мебели, мерное моргание компьютерного терминала. Нелепый ярко-зеленый фикус в горшке. В следующий раз, когда мне соберутся выделить где-то казенное жилье, нужно будет указать в бланке, что я ненавижу лофт… — Меган, ответь. Это — важно. Я хочу знать, что мне делать. Я хочу ненавидеть ее. Меган Рид — привязанность, тоска и одержимость. Перегрузка модификаций социальной коррекции, калибровка психических процессов, подавление эмоций. Меган Рид — окостеневшая мимика, разбитые зеркала и бесконечная паранойя. Меган Рид — отпечаток изящной туфельки где-то в самом центре души, там, где еще осталось слишком много человеческого. — Меган, пожалуйста. — …наши журналисты никак не могут связаться с представителями… Издевается Элиза Кассан с экрана. Инфолинк раз за разом набирает один и тот же номер. Тик-тик-тик. Тик-тик. Сброс. И по новой. Пустая бутылка в руке трескается, осколки сыплются на паркет. Неконтролируемая сила. Неконтролируемая слабость. Неконтролируемая жизнь. Что будет завтра? Я не хочу знать. — Меган. Мой голос: что-то между гудением фрезеровочного станка и навязчивой партией контрабаса в джазовой, надоевшей всем песне. Меня тошнит от собственной настойчивости. — Меган. Позывной сигнал изменяется, становится на тон выше и выдает странную, режущую слух трель. На мгновение становится тихо, а потом я слышу ее голос. — Адам? Господи, Адам. Это ты… Словно в древнем граммофоне заклинило пластинку. — Привет. — Кто дал тебе мой номер?! «Пэлисейд», ключ-карта сотрудника банка. Несколько оглушенных охранников и выведенные из строя камеры наблюдения. Дюжина блоков энергопитания, сотни строчек информационного кода в попытке взломать хранилище данных. Контейнер «Версалайфа», терминал и личная переписка доктора Рид у меня в руках. Противозаконные действия всегда были спецификой моей работы. — Шариф. — Хрипло говорю я. — Он дал мне номер. — Конечно. Я и не подумала. Мне не нужно активировать КАССИ, чтобы понимать: она не верит. Слишком хорошо знает, на что я способен. — Что ж… — Она откашливается. — Как ты? — В порядке. — Элиза Кассан на экране едва ли не подмигивает, демонстрируя мне баррикады на одной из центральных улиц Праги. Я грожу ей кулаком и демонстративно отворачиваюсь от экрана. — А ты? — Я? — Рассеяно переспрашивает доктор Рид, и я слышу шорох каких-то бумаг. — Неплохо. Работаю в поте лица. Впрочем…ты не удивлен, верно? — Не удивлен. Меган Рид — Вуаль превосходства и дежурные улыбки публичной личности. Меган Рид — Карьерная лестница, ради которой на алтарь положены все человеческие радости. Меган Рид — Вор. Та, что украла мою ДНК, навсегда связав с этим миром. Она двигается вперед потому, что использовала меня. Не спросив моего согласия, не подумав, как я буду жить с этим знанием. Я хочу ненавидеть ее. Почему до сих пор не получается? — Адам? Что ты хотел сказать? Что случилось? Я бы не стала отвечать, если… Забудь о ней поскорей. — Говорит Шариф. Выныривает из воспоминаний и ободряюще хлопает по плечу. — Нас она уже забыла. — Адам… — Я не в обиде. Социальный корректор работает на все сто. Моему голосу позавидовал бы бот, объявляющий станции в метро. — Неправда. — Ее тембр меняется. Она умело добавляет в него бархатную неуловимую мягкость. — Адам, я знаю, что все непросто. Что мы так и не поговорили после того, как ты нашел меня. Я не успела поблагодарить тебя за спасение, а после…я думала ты…погиб. Я не знала, что все это время ты был на Аляске. Настораживаюсь. Подаюсь вперед, едва не переворачивая переполненную пепельницу на самом краю дивана. В груди что-то колет, жалит легкие сотнями ядовитых игл. Это ненависть? Спасибо, Меган. Ты облегчаешь мне задачу. — Как ты узнала, что я был там? — Шариф. — Коротко, не задумываясь, бросает она. В точности копирует мой недавний ответ.- Он рассказал мне. Мы оба лжем. Мы оба понимаем это. — Почему не позвонила позже? Рассеяно наступаю ногой на битое стекло. Вдавливаю осколки в дерево, жалея, что не способен чувствовать боль. — Не хотела отвлекать. У тебя полно забот, я знаю. Я решила, что лучше сосредоточиться на работе, чем теребить старые раны. Прости. — Понимаю. Работать на такого человека — не то же самое, что работать на Шарифа. Обязательства, ответственность, секретные проекты. Ты думала, что связываться со мной опасно. Или твое начальство запрещает тебе всякое общение вне рабочего коллектива? А может быть…я по-прежнему твой проект? Экспериментальная программа, в которой твое личное присутствие — ненужный фактор. — Я…Адам, не заставляй меня… — Я не прошу тебя выбирать между мной и Бобом Пейджем. — Перебиваю я, и мои губы трогает слабая улыбка. Карты сброшены. — Откуда ты… — Ты хорошо знаешь откуда. Ты знаешь где я и на кого работаю. Знаешь о взломе хранилища в банке. О пропаже антидота. Ты знаешь, почему во время заварушки в Лондоне никто не пострадал. Знаешь о связи «Версалайфа» с терактами и о том, что произошло с Рукером. Мне не нужно твоих оправданий, не нужно доказательств невиновности. Я хочу понять, какую роль в этом играю я. Почему бы не убить меня сразу после Панхеи? Кто я такой, Меган? Что я такое?! Ликвидатор? Запасной план? Носитель важного гена? — Ты как всегда смотришь на ситуацию с одной стороны. Если ты читал переписку с Бобом, то знаешь, что «Орхидея» — тестовый образец. Он не предназначен для… — Массового использования? Позволь с тобой не согласиться. Я лично был свидетелем того, на что способна эта штука. Ты могла бы проявить хотя бы немного сочувствия к Талосу Рукеру. Все же он, как и ты, был врачом. — Я не желала его смерти! Я спасаю жизни, а не отбираю их! Поверь, «Версалайф» делает все возможное, чтобы урегулировать ситуацию в мире. То, что произошло — досадная ошибка. Халатность, форс-мажор. Называй как хочешь. Так или иначе, ты с ней справился и… — Я не подопытный кролик! По какому праву вы с Пейджем считаете, что вправе распоряжаться моей жизнью? — Не Пейдж заставлял тебя лететь в Лондон. — Парирует Меган. — Это — твое собственное решение. То, что оно совпало с нашими интересами — случайность. — Наши интересы. — Я смакую словосочетание на языке. — Как…занятно это звучит. Она шумно вздыхает, а я представляю, как раздуваются ее точеные ноздри. Как она хороша в гневе: раскрасневшаяся, с холодным, уничтожающим взглядом. Я устало откидываюсь на спинку дивана, пристально разглядывая пустую пачку сигарет под ногами. — Хорошо. Ты победил. Я расскажу тебе все, что ты хочешь знать. Об «Орхидее», о «Версалайфе», о своей работе. — И об Аляске. — Да. — Замечательно. Я не верю ни единому слову. — Я приеду в Прагу завтра утром. У меня есть связи, я смогу попасть в город. Ты поймешь, что ошибаешься. Главное — дождись меня. — Договорились. Она переигрывает. Она никогда не умела врать. Я встаю, подхожу к окну и вижу, как в конце улицы останавливается небольшой фургон. Вижу, как трое полицейских подходят к водителю и почти сразу же сворачивают в соседний квартал. Двери кузова распахиваются. Темные силуэты один за другим появляются из машины. Я активирую глазные импланты, чтобы убедиться — незнакомцы хорошо вооружены. Наемники Эверетта. -Адам, ты тут? — нетерпеливо спрашивает Меган. — Почему ты молчишь? Эверетт — наставник Боба Пейджа. Иллюминат. Она сдала меня. Отхожу от окна, опускаю жалюзи. Набираю код от сейфа. Достаю оттуда связку гипостима, остатки денег, пару ЭМ-гранат и три осколочных. Иду в сторону входной двери, по пути включая компьютерный терминал. Быстро и аккуратно креплю гранаты к дверному косяку, устанавливаю таймер и снимаю с вешалки пальто. — Адам! Что происходит? — Готовлю себе ужин. Помнишь, я никогда не ладил с плитой? — Да…конечно. Она нервничает. Наплевать. Возвращаюсь к терминалу и блокирую двери. Это даст мне немного времени. — До завтра, Меган. — Подожди! — Что еще? Поправляю манжеты, проверяю ручные протезы. Заглядываю в спальню, сгребаю в одну кучу секретари и забрасываю их в компактную сумку, стоящую возле кровати. Выбираюсь на крышу из окна ванной комнаты. — Я просто хочу сказать… Кубрик…так вырос. Все время роняет горшки с цветами. Застываю на месте, думая, что ослышался. Она уже говорила это. В день нападения, в день, когда все пошло наперекосяк. Слово в слово. — Он уже разбил ту самую вазу? — Я ее убрала. И обнесла забором, как ты и велел сделать. Господи. Прыгаю вниз и через секунду приземляюсь на мокрую мостовую. Воздух потрескивает золотыми молниями, побочным эффектом модификации «Икар». Вспышки кажутся инородными в красно-синем тумане, повисшем над улицей. Я оглядываюсь, смотрю на искореженные обломки машин, на разбитые витрины магазинов. На мусор, сваленный в кучи рядом с забитыми доверху контейнерами. На пустые гильзы под ногами, на грязную изорванную одежду, валяющуюся прямо посреди дороги. Я слышу гудение дронов на окраине, и дождь заливает мне линзы очков, когда я делаю шаг вперед. Не дождь. Ливень. Настоящий потоп. Взрыв. Окна моей квартиры выбивает к чертовой матери. — Адам!!! Связь обрывается. Слева, из переулка на бешенной скорости вылетает полицейская машина. Дверь распахивается. — Адам, быстрее! Меган смотрит на меня почти что с ненавистью. Меган смотрит, а я даже не успеваю удивиться. — Ну же!!! Я едва успеваю сесть, как она давит на педаль газа. — Я думал, ты далеко. — Я далеко. Я не покидала стен лаборатории. Во всяком случае, так думает Пейдж. — Он может отследить твой сигнал. — Нет. Сигнал перенаправляет Притчард. Все под контролем. Позади я слышу сирены скорой помощи. — Я…я всего лишь хотела помогать людям, Адам. Помнишь в день, когда меня похитили, ты упрекал меня, что большая часть модификаций делается для военных? Ты был прав. Но пойми — это необходимое зло, возможность делать что-то более важное. Помогать детям, обычным людям. «Орхидея» создавалась с той же целью. Я всего лишь хотела избавить модификантов от необходимости до конца жизни принимать нейропазин. Я понятия не имела, что образец выкрадут! Я знаю, что ты скажешь. Что хочешь сказать. Как я могу спокойно смотреть на то, что происходит вокруг? Почему не прекращу исследования, не спрячусь на краю мира, лишь бы больше не марать руки? Все просто. Не будет меня — этим займется кто-то другой. Моя группа, ученые Тай Юн Медикал. Лучше уж это будет моей ответственностью, понимаешь? Сейчас я хотя бы что-то могу контролировать. Мне нечего сказать. -Я в городе уже почти неделю. Приехала сразу, после того, что произошло на конференции. Пейдж в Испании, никто не знает, где я нахожусь. Я хотела встретиться с тобой, поговорить, рассказать все, только…никак не могла подобрать нужных слов. Ты опередил меня. Мои разговоры прослушиваются, с самого начала я знала…я надеялась, что ты не натворишь глупостей. Они верят мне. Надеюсь, то что произошло не подорвет их доверия. Я хочу ненавидеть ее, хочу заорать, что ей нет оправдания. Но вместо этого касаюсь локона каштаново-золотых волос, выбившегося из прически, и с улыбкой произношу: — Ты угнала полицейскую машину. Ради меня? Меган морщится и упрямо смотрит на дорогу. Туман становится гуще, в этой части города не горят фонари. На удивление, нам не встречается ни одного полицейского. Когда мы оказываемся в маленькой квартирке на последнем этаже какой-то дешевой ночлежки, Меган закрывает дверь, а я прохожу вглубь комнаты и поднимаю с тумбочки ополовиненную бутылку виски. Наконец-то! Делаю большой глоток, усаживаюсь на диван. Она садится рядом и через мгновение прижимается к моей груди. Тяжело вздыхает, ведя пальчиками вдоль ворота плаща. — Через пару часов я должна уехать. Пейдж не должен знать, что я была здесь. — Хорошо. — Адам? Ничего не изменится, верно? Ты всегда будешь против того, что я делаю. Ты никогда не поймешь. — Никогда. Она дергает носом, совсем как ребенок. Меган Рид — гений, который боится собственной работы. Меган Рид — прошлое, которое не хочет оставаться в прошлом, преследуя меня по пятам. Меган Рид — связь, которую не разорвать просто так. Не разорвать нам обоим. Наверное, она хочет ненавидеть меня. — Я не хочу быть твоим врагом, Адам. — Знаю. Делаю еще один глоток виски и с отчетливой ясностью понимаю, что всю свою жизнь мы будем стоять по разные стороны баррикад. Нам не остановить будущее. — Я боюсь. — Не нужно. Это не конец света. Меган вздрагивает. Поднимает голову, всматриваясь в меня глазами, полными щемящей жалости. — Это не конец света. — Почему-то шепотом повторяет она. — Но он уже не за горами.