whose world is this

Исак — гей. Теперь он это знает, несмотря на глупые тесты в интернете и зашифрованные вопросы Эскилю, Сане, его маме. Он гей, но только до того, как он у двери, или обувается, или закидывает на плечо рюкзак и натягивает капюшон. До того, как он снаружи, или с ребятами, или же оглядывает какую-нибудь красивую девчонку, потому что это то, кем он является. Это его мир. (Исак — гей, но он не может. Это в каком-то другом времени, другом месте, другой Исак.) А затем Исак видит Эвена. Он видит его и не может сказать ни слова из-за беспорядка в голове. Он видит Эвена, и, может быть, он бы мог притвориться, что это все выкуренная травка, горящая в задней части горла, но Эвен смотрит на него слишком долго. Но недостаточно. Привет, — говорит Эвен в поезде, и Присоединишься? — говорит он на улице, и Позже, — в его квартире, в его спальне. Ощущается это слишком реалистично, реалистичнее, чем все остальное, что он может называть своим. Глаза у Эвена светлые, но в то же время темные. Его лицо загорается, когда он улыбается, его шея постоянно двигается, постоянно работает, и это похоже на приглашение. И все, что Исак когда-то похоронил, оживает. Эвен вырисовывает это, возвращая к жизни. * Когда Эвен целует его, Исак становится кем-то другим. Звучит глупо — как все те дурацкие фильмы, которые Эвен хочет снять однажды, — но ощущения настоящие. Когда он растягивается на постели с Эвеном, придавливающим его. Когда он тихо шепчет ночью: это было рискованно, ты ненормальный, что это вообще было такое. Когда он скользит пальцами по коже Эвена или прижимается языком к его пульсирующей вене на шее, или покачивает бедрами, или толкается членом и отдается тому, что чувствует в данный момент, к черту. Это не Исак. Только вот это он и есть. Это тот же Исак, который спрятал наркотики его друга, который бежал от полиции, который бил кулаками по стене, потому что его отец оставил мать, и ничего не имело смысла. Тот же Исак, который сам стирает себе белье и готовит себе ужин, и просит у своего отца денег, ведь пустые обещания Эскиля выгнать его уже давят на нервы. Все тот же ходячий, говорящий Исак. Только теперь он целует парней. (Парня.) Ты раньше это делал? — спрашивает Эвен, вырисовывая узор на спине Исака, трепетно целуя его лоб. — С парнем, я имею в виду. Эм, нет, — говорит Исак перед тем как кашлянуть, потому что он не уверен, нормально это или нет, — Ты? Не особо. Исак широко улыбается, а Эвен смеется. Не особо? Ну, был один парень. Жил по соседству. Ему нравилось дарить мне цветы. Очередная твоя история, — решает Исак, но он не хочет, чтобы Эвен остановился, он никогда этого не хочет. Нет, нет, нет. Это правда. Так, я собрал все цветы вместе и сделал ему из них корону, и сказал, что он всегда будет правителем моего сердца. Это глупо. Эвен пожимает плечами. Это любовь. Исак фыркает и придвигается ближе. Их носы прижимаются, их рты тоже, и Исаку интересно, что бы произошло, если бы они просто продолжали это делать. Ему интересно насколько близко они смогут стать до того, как разберутся кто есть кто. Но он не произносит этого вслух. * Исак всегда был хорошим лжецом, когда лгал самому себе. Все в порядке, это ничего не значит, ничего не произойдет, ты переживешь, — это помогало ему какое-то время, но не сейчас, когда вся ложь выходит наружу. Он все еще мог вешать лапшу на уши Эмме и морочить голову парням, но они знают. Все знают. Исак изменился. Он меняется, когда тянется к телефону, ожидая сообщения. Он меняется, когда проходит мимо кабинетов, оглядывая учащихся. Он меняется, когда чувствует комок в горле и сомнение, сомнение, сомнение. Мир просто крутился вокруг своей оси какое-то время. Этот мир и тот, в котором его родители не расходились, и мир, в котором Исак принимал участие в парадах на улицах. Мир крутился и переворачивался, пока не появился Эвен. Все замерло и теперь блекнет, когда его нет рядом. Перестань это, чувак,— шипит на него Юнас, садясь рядом с ним в классе, — Расскажи, что происходит. Ничего! — отвечает Исак, проглатывая обиду. Он чувствует, будто его сердце сейчас выскочит из груди вместе с неправдой. Ничего, я просто - Тебе нужно перестать использовать маму как оправдание, это неправильно. Это не оправдание, я - Расскажи мне! Я не могу! Исаку хотелось бы, вот в чем проблема. Он хочет. Я встретил парня, сказал бы он, особенного парня. Парня, который меня волнует и заводит, парень, который для меня как дом. Парень, которого я иногда не понимаю, возможно, он и сам себя не понимает, но все хорошо. Все в полном порядке. Мы разберемся с этим. Я хочу с этим разобраться. Вместе. У тебя неприятности? — спрашивает Юнас, злость перерастает во что-то другое, в обеспокоенность. Нет, — говорит Исак, но это является ложью. * Эвен настоящий. У него на лице пятна, губы потрескались. У него длинные тонкие пальцы и сильные руки. Он мягкий и гибкий, а пальцы его ног выглядят немного смешно, и он издает эти короткие вздохи между поцелуями, будто ему нужно больше воздуха. У него прекрасный смех и есть коллекция дисков и постер Moulin Rouge на двери шкафа. У Эвена есть девушка. И этот факт было легко игнорировать, когда он сидел на краю велосипеда, обвивая руки на талии Эвена. И это было легко забыть, запутавшись в простынях Исака. И было легко простить, когда они, насквозь мокрые, смеялись и притворялись, будто не оглядывали друг друга, снимая одежду. Когда они боролись друг с другом на кровати и потом наконец-то сдались. Не считая того, что прошло уже два дня с момента, когда Исак видел Эвена. Он наверняка с Соней. Если ты хочешь поговорить, — пытается сказать Эскиль, и, Слушай, Исак, правда в том, что, — начинает Нура, но он не может. Он не может быть тем, кем они ожидают его увидеть, если он сам не знает кто он. Кем Эвен может быть. Кто они вообще. Я в порядке, — отвечает он им. Так же, как отвечал Юнасу, отцу и тишине. Он в порядке. Это просто антракт. А он просто ждет, когда начнется вторая часть, ведь тогда Эвен вернется на сцену. * Эвен сидит напротив Исака в кафетерии. Он выглядит уставшим и сломанным, будто вина слишком давит на него. Не та его сторона, к которой Исак привык. И определенно не та, которая ему нравится. Прости, — говорит Эвен. — Я заболел. Бассейн и холод, понимаешь. Окей, — отвечает он и останавливается. Он не говорит «ты мог бы написать». Он не говорит: «Ты оставил меня наедине с мыслями». Он не говорит: «Я тебе нравлюсь, я точно знаю, что нравлюсь тебе, можем мы просто пропустить эту часть? Можешь уже выбрать меня. Пожалуйста?» Можно мне... Ты будешь дома сегодня вечером? — спрашивает Эвен низким голосом, смотря на свои руки. Возможно. Скорее всего. Хорошо, могу я прийти? Да. Когда Эвен улыбается, появляется ощущение, будто он никогда и не переставал. Он забирает с подноса Исака хлеб и закусывает губу, наклоняясь достаточно близко, чтобы тихо сказать: «Я скучал», прежде чем уйти. Исак смотрит, как он уходит. Это причиняет боль. * У Исака нет планов на данный момент. Нет планов на завтра, следующую неделю, или же следующий год. Никаких планов, кроме как закончить школу, возможно найти работу, или уехать в другой город, где он сможет стать чем-то большим. Или чем-то другим. Он не как Юнас, у которого все хорошо с цифрами, или как Мади, который полностью одержим мыслью о моделировании. Он не как Эвен, который хочет писать сценарии, ставить спектакли и снимать фильмы. Он никто. Он не определен. Выглядит хорошо, — говорит Эвен Исаку, вырисовывая каракули на его предплечье. — Тебе стоит сделать тату. Исак смотрит на него скептически. Выглядит как тыква. Это и есть тыква. Он морщится. Почему именно она? Ну, знаешь, Золушка. Что? Золушка, — повторяет Эвен, смеясь, и кидает ручку в другой конец комнаты, чтобы он смог оседлать бедра Исака. Исак чувствует его тепло, через собственную кожу, а еще где-то в животе, и прямо до костей. Он чувствует тепло с головы до ног и ему хочется окунуться в это тепло с головой. Ему хочется потеряться. — Сейчас ты просто обычный мальчик, но при помощи волшебной тыквы ты сможешь пойти на бал. Ты такой, блять, странный. — говорит ему Исак, но произносит это мягко, будто говорит «ты прекрасен таким, какой ты есть». Ему кажется, что Эвен понимает это. Разве не все мы такие? Эвен целует отчаянно. Он целует мокрым открытым ртом, и рукой тянет волосы на затылке Исака достаточно сильно, чтобы причинить боль. Он запрокидывает голову Исака в том направлении, которое ему удобно, прижимаясь губами к его шее. Он посасывает, кусает и трется бедрами об его, пока Исак не расплывается под ним. Что это такое? — он спрашивает между тяжелыми выдохами, царапая ногтями затылок Эвена, устраивая руки на его бедрах. — Кто я такой? Ты красивый, — отвечает Эвен куда-то в ключицу Исака, проводя носом по горлу и горячо дыша на его кожу. — Ты охеренно красивый. В этом мире занавески не желтые. Исак не натурал. У Эвена есть девушка. В этом мире, вот она их сцена — комната и кровать, и то, как их бедра трутся друг о друга, — несовершенное совершенство. В этом мире Эвен знает, что Исак отличается ото всех, и он хранит это в секрете, так же, как и все остальное. И Исаку нравится такое воспроизведение. Он продолжит играть. * У Исака в телефоне пропущено два звонка и три неотвеченных сообщения. Его ноутбук открыт, он смотрит Великого Гэтсби, коробочка KiMs* валяется где-то на столе рядом с кроватью. У него есть рисунок самого себя, который Эвен сделал, когда они шли по улицам, подписано: «Выглядишь круто, слушая NWA». Этот рисунок висит над его кроватью. Когда Эскиль стучит в дверь, Исак не прогоняет его. Он разрешает ему войти, сесть рядом и положить руку на плечо. Он разрешает ему посмотреть фильм, а затем они оба притворяются, будто фильм и является причиной, по которой он плачет. Помни, — шепчет Эскиль уже на титрах, — Если он любит тебя. Вибрирует телефон Исака. (Он выберет тебя.)