***
Приложив ко лбу восхитительно ледяную банку пива, выуженную из холодильника, Грег включил чайник. Контрастный душ слегка привел его в чувство. Грег намыливался дважды, отчаянно и зло скребя жесткой мочалкой по отметинам на теле, словно хотел смыть их вместе с чувством того, что его изваляли в грязи и опозорили. Допив пиво, пока грелась вода, Грег засыпал в турку кофе, влил кипяток и поставил варить. За окном шумел ветер, играя с позолоченной осенью листвой, швыряя ими в стекла машин и лица людей. Осенний Лондон освещало пока ещё теплое солнце. Кофе, шипя, убежал на плиту. — Проклятие! — ругнулся Лестрейд, отвлекшийся на вид за окном и тяжелые мысли в голове. Крепкий кофе прояснил оставшийся в голове алкогольный туман. Желудок, наконец-то, встал на место, тошнота сошла на нет, а пара таблеток парацетамола отчасти уняла раскалывающую голову на части боль. Грег машинально повел шеей, прислушиваясь к хрусту позвонков. ...горячие губы вели по шее дорожку влажных поцелуев от подбородка ко впадинке меж ключицами, заставляя шипеть от болезненно-сладких ощущений прикусывающих плоть зубов. Уши различали жаркое дыхание и рваные стоны — его собственные стоны, его срывающийся голос в почти кромешной темноте спальни, аккомпанирующий движениям жадных рук, сжимавших и поглаживающих его бедра. Юркий язык зализывал болезненные укусы, посылая разряды возбуждения по телу. Губы саднило от того, как сильно их прикусывали зубами, сдерживая крик от головокружительного наслаждения, а по члену скользила умелая рука одновременно с сильными толчками в глубине его тела... Грег очнулся, когда чашка с недопитым кофе разбилась вдребезги у его ног, обрызгав джинсы темными каплями. Он хрипло выдохнул, смаргивая картинку перед глазами, пытаясь оценить то, что подсунула ему сволочная память в самый неожиданный момент. И с изумлением понял, что тело весьма недвусмысленно среагировало на более чем откровенную сцену, воспроизведенную в голове. Тело помнило всё. И оно не даст ему этого забыть, а значит, стоило бы поставить плюс его любовнику — телу понравилось то, что он с ним делал. Но память забыла главное — лицо этого самого пресловутого любовника. Ставшего, по иронии судьбы, его первым мужчиной. Грег горько усмехнулся, ощущая себя героиней-девственницей из сопливого любовного романа. За тем лишь исключением, что неизвестному мужику, с которым он провел эту самую ночь, которую был не в состоянии вспомнить, придется очень плохо, если Лестрейд его найдет. Прожить сорок с лишним лет гетеросексуалом, пусть и без предубеждений по поводу сексуальной ориентации других людей, и в результате дать “распечатать” себя по пьяни неизвестному, чье не то что имя, а даже лицо не в состоянии вспомнить... Грег осел прямо на пол, пряча пылающее лицо в ладони. — Пиздец, — прошептал он, рассматривая синяки от чужих пальцев на запястьях. Он зажмурился, пытаясь заставить тело забыть то, что творилось этой ночью в его собственной постели. Звонок телефона заставил его вынырнуть из тягостных мыслей и подняться на ноги. Орущий смартфон нашелся в спальне в кармане джинсов, и Грег, не глядя, принял вызов, проходя в гостиную и устало падая на диван. — Лестрейд. — Мистер Лестрейд, здравствуйте. Это Энн Джонсон, секретарь руководителя Скотланд-Ярда. Вам назначена встреча с ним завтра в 14:30. Вы сможете прийти? Чтоб услышать официальное заявление об окончании его полицейской карьеры? Грег тяжело сглотнул подступающий к горлу комок. — Разумеется, я буду в назначенное время. Спасибо, — тихо выдохнул он в трубку. — Не за что. Всего доброго. Рука потянулась к початой бутылке виски на журнальном столике, но замерла на полпути. Пусть завтра рухнет вся его жизнь, но в конце концов, он должен хотя бы выглядеть приемлемо, прежде чем захлопнет за собой дверь места, которое двадцать лет было смыслом его жизни. Взяв пульт, Грег врубил новостной канал и вытянулся на диване. Итогом всего этого дерьма была не обида и даже не злость. Даже не сожаление, несмотря на “событие” случившееся этой ночью. Оно просто меркло и бледнело в сравнении со всем случившимся за последний месяц. Он подвел своих друзей, подвел всех, кто ему верил. Подвел Шерлока и довел его до самоубийства. Итогом уже несколько недель было и оставалось беспросветное отчаяние и неподъемное чувство вины. И боль, которая не угаснет уже никогда.***
Боль резала по живому. Кажется, он скулил и пытался вырваться, соскользнуть с разрывающего его каменно-твердого члена, кусая губы до крови. Его крепко держали сильные руки, прижимали к кровати всем весом и отказывались отпускать. Острый запах мускуса, кедра и дорогих сигарет забивал ноздри, когда любовник что-то жарко зашептал ему на ухо, успокаивающе целуя в шею. Ладонь ласкала его внизу, поглаживая низ живота и опавший член, помогая расслабиться, и тело слушалось, как скрипка в руках виртуозного музыканта. — Расслабься, расслабься, ну же... — судорожный выдох в его шею заставил все тело покрыться мурашками и поддаться, раскрываясь чужому вторжению. И застонать от смешавшегося с болью наслаждения, остро прострелившего всё тело от задетой чувствительной точки где-то внутри. Это наслаждение затмевало и без того одурманенный разум. Заставляло беспардонно подставляться под жадные поцелуи и прикосновения. Тело словно жило своей жизнью, телу было хорошо, оно инстинктивно подмахивало бедрами, стараясь не упустить сладкие вспышки от размеренных глубоких толчков... Грег распахнул глаза, хватая воздух ртом подобно рыбе, выброшенной на берег волнами реки. Спина затекла, а шея мучительно болела от неудобной позы, в которой он заснул на диване. Телевизор демонстрировал рекламу нового внедорожника. Поднявшись и слегка размяв ноющее тело, Грег взял выскользнувший из пальцев пульт с пола и выключил нестерпимо яркий экран. В комнате воцарился мрак, слегка разбавляемый светом ночной улицы. Мрак, поглотивший лицо того, кто будет новым героем его “кошмаров”. Лестрейд досадливо поморщился и мысленно проклял прошедшую ночь и прихоть своей памяти запомнить секс, но не партнера. И все же... Пальцы помнили чуть более грубую, чем женская, кожу, крепкое тело и руки, которые ласкали его. Тяжесть, непривычную, но так приятно прижимавшую его к постели, лишая воли и возможности вырваться, хаотичные движения и размеренные толчки тела, которое сжимали его бедра. Грег подчинялся и в ту ночь, и в своем сне. И телу это нравилось, нравилось быть ведомым и доверяться партнеру. А ему? Мужчина упорно игнорировал до боли стоявший член в штанах. Выходило, что и ему тоже. Глупо отрицать очевидное. Но очевидное имело весьма сомнительную подоплеку. Как? Где? Когда? На сенсоре смартфона высветилось 03:49. Помедлив, Грег открыл сначала папку смс-сообщений, но ни среди входящих, ни среди исходящих не обнаружил ничего подозрительного. Список вызовов так же не дал ни малейшей подсказки. Покрутив телефон в ладони, Грег включил будильник и отложил гаджет на столик. После чего, внутренне ненавидя себя за слабость, скользнул ладонью под резинку штанов и прикрыл глаза. Ненависть разгоралась всё сильней с каждым движением, потому что никакие попытки представить перед мысленным взором женщину не могли отвлечь его. Долгое воздержание после развода, боязнь и нежелание снова ввязываться в то, что неизменно причинит боль в конце — какие только доводы он не приводил, чтоб оправдать услужливо подсовываемые памятью тела ощущения мужских рук, губ и чужого члена внутри себя. Нахально разбуженный случайным любовником тактильный голод заставлял тело жаждать повторения новых для него ощущений. А Грега — ненавидеть того мужика до красных и белых кругов под крепко зажмуренными глазами, дрожа от сладостных спазмов и со стоном выплескиваясь на свой живот.***
В дверь кабинета постучали. Оторвавшись от компьютера, Грег потер воспаленные глаза и поднял их на вошедшего Андерсона, вопросительно нахмурившись. За прошедшие с рокового дня три месяца Филипп постарел и осунулся, под глазами его залегли глубокие тени, а отросшая щетина придавала мужчине вид странный и до крайности небрежный. Грег старался не пересекаться с ним ни на месте преступлений, ни в криминалистической лаборатории, да и Андерсон не стремился общаться с ним. Потому его появление в кабинете было неожиданным. — Разрешите? — Присаживайся. Филипп устало опустился в кресло напротив Грега и уставился на свои колени. Лестрейд понял, что разговор будет непростым, и откинулся на спинку своего кресла, складывая руки на груди. — Я подал рапорт, — наконец, выдохнул Андерсон, нерешительно поднимая глаза на Лестрейда. Грег даже не пытался изобразить удивления, но старательно удерживал себя от проявления жалости на лице. Это было ожидаемым исходом, слухи о котором расползались по этажам настырными змеями. Грег давно не видел Андерсона и только сейчас понял, что не он один, закрывшись от всех, старается пережить произошедшее. Смерть Шерлока тяжело ударила по всем, кто его знал. Консультирующий гений обладал уникальной способностью никого не оставить равнодушным к своей выдающейся персоне, и хотя по большей части это неравнодушие граничило с ненавистью и раздражением, были и те, кому Холмс был искренне дорог. — Вы ненавидите меня, — горько улыбнувшись, констатировал Фил, сжимая переплетенные пальцы до побелевших костяшек. Грег судорожно вздохнул, стараясь спрятать не вовремя лезущие наружу эмоции. — Себя я ненавижу не меньше, поверь. Что ж, по крайней мере, лгать ему не пришлось. — Я бы хотел попросить прощения... Грег поднял ладони, прерывая Андерсона. — Мы все должны просить прощения и не друг у друга, Фил. Джон винит нас всех, как и миссис Хадсон, как и вся семья Холмсов, я уверен. Но никакие слова и сожаления не смогут вернуть нам Шерлока. — Мы были так глупы, — Андерсон спрятал лицо в ладони. Грег тяжело выдохнул вязкий воздух, молясь о том, чтоб не услышать из-за них всхлип, и потер лицо ладонью. — Фил, в этом был весь Мориарти. Злой гений, который обыграл даже Шерлока и заставил всех нас сомневаться в нем. И все мы поплатились за свое недоверие, но жалеть теперь об этом слишком поздно. Грег старался не выдать волнения дрожью в голосе, но тот предательски срывался. Грудь сдавливало в плотные тиски, а воздух в кабинете внезапно стал странно горчить. Фил смотрел на него покрасневшими глазами и внимал каждому слову. — Вы тоже ни с кем не говорили о случившемся, — скорее утверждая, чем спрашивая, сказал он. Грег сцепил ладони в замок и сосредоточенно уставился перед собой, опустив локти на рабочий стол. — Как и ты, — коротко подвел он итог под разговором. — Вы будете вести расследование? — через несколько минут напряженного молчания спросил Андерсон. — Дело закрыто, ты же знаешь. И Шерлок, и Мориарти мертвы, — устало выдохнул Грег, закрывая глаза рукой. Тяжесть несправедливости, давившая на плечи, пригибала его к земле. — Но?.. — Я буду вести сбор доказательной базы. Неофициально, разумеется, мне никто не даст разрешения открыть дело. Я не смирюсь с заключением, Фил. Шерлок невиновен, я уверен в этом. — Нет, — тяжело улыбнулся Филлип. — Вы не уверены, потому ни с кем не говорили. Вы боитесь, что начав копать, найдете подтверждение того, что так хотите опровергнуть. — Фил... — Грег сглотнул, глядя на эксперта едва ли не с ненавистью. Кого он может оправдать, если до сих пор сам сомневается в том, кто спустил курок на крыше больницы? — Я помогу, если вам потребуется, — вскинулся Андерсон, примирительно поднимая раскрытые ладони. — Если дойдет до суда, то твои показания тоже внесут свою лепту, — кивнул Грег. Если, разумеется, психологическая экспертиза признает тебя полностью вменяемым, про себя добавил Грег, разумеется, не подумав даже озвучить эту жуткую мысль вслух. Он ясно видел теперь, что слухи оказались правдивыми. По Андерсону, винившему себя в гибели Холмса, произошедшее ударило сильнее всего. Когда за теперь уже бывшим судмедэкспертом закрылась дверь, Грег поднялся и прошелся по кабинету, провожая взглядом жилистую фигуру мужчины, бредущего к выходу из отдела. В груди что-то предательски щемило. Злость на себя и на других разбивала душу в осколки, злость на собственное бессилие, но ведь никому неподвластно изменить прошлое, верно? Он обвел взглядом отдел. За привычной суетой рабочего дня, разговорами и шумом работающих компьютеров и людей казалось, что все привычно и нормально. Вот только невыносимая тяжесть утраты витала в воздухе почти осязаемой тенью, заставляя каждого здесь чувствовать себя виноватым. Так или иначе, но случившееся изменило каждого. И только утратив, люди обретают понимание того, что именно они утратили. Шерлок вошел в их жизни нежданно-негаданно, был нежеланным и ненавидимым гостем на местах преступлений, окунавшим в дерьмо любого человека с легкостью дирижера, управляющего громадным оркестром мановением руки. Когда его едкость и сарказм так срослись с сущностью его самого и окружавших его людей? Почему обиды и оскорбления, щедро рассыпаемые Шерлоком направо и налево, так привязывали к этому невыносимому человеку тех, кто его знал? Потому что они были таковыми только в глазах простых людей, но для гения-социопата являлись обыденной констатацией факта, с которой просто миришься со временем, отчаявшись пытаться научить Шерлока чувству такта. Грег снова потер лицо ладонями, сбрасывая с себя оцепенение. Даже если он добьется оправдания Шерлока в глазах общественности, легче ему, да и тем, кто потерял в этом удивительном человеке того, кто безвозвратно менял их жизнь одним своим присутствием, уже никогда не будет. Господи, как долго им всем ещё захлебываться этой болью?***
Официантка поставила перед ним вторую пинту пива. Грег выдавил из себя приветливую улыбку в ответ кокетничавшей с ним девушке, но, кажется, она вышла настолько вымученной, что та решила больше не тратить на одинокого мужчину свое обаяние. Уотсон опустился на стул напротив через несколько минут и заказал себе кофе. Грег физически чувствовал его обвиняющий, пригвождающий его к стулу взгляд, и едва смог решиться поднять свой. Джон, кажется, постарел за прошедшие месяцы на несколько лет. Залегшие на лбу и возле губ скорбные складки не разглаживались с того момента, как Лестрейд видел его в последний раз, на похоронах. Как ему удалось склеить себя после гибели Шерлока Грег даже не представлял. Не после того, кем эти двое были друг для друга. Даже отрицая этот факт перед самими собой, не то что перед окружающими. Военная выправка и только она не позволяла плечам Уотсона опуститься. Из принципа. Из силы воли, закаленной в боях, которой позавидовал и сам Грег. Джон искал себя в то время, когда он методично напивался и пытался найти себе оправдание. Джон пытался жить дальше, Джон, который верил до последнего и утратил самое ценное в своей вере — своего ангела, разбившегося о камни мостовой перед Бартс. Ангела, которому вырвали его крылья, оставив в одиночку сражаться с собственными демонами и недоверием самых близких ему людей. Грега тошнило от того, что он был одним из тех, кто эти крылья ломал. Горло сдавило удушающим спазмом, стоило Грегу попытаться произнести что-то, а под веками подозрительно запекло под осуждающим жестким взглядом. И он опустил глаза, почувствовав, как предательски задрожал подбородок. Пальцы осторожно пихнули в сторону Джона толстую папку с документами. — Что это? — Господи, голос Джона всегда звучал так мёртво? — Я собираю дело для передачи в суд. Хотел показать его тебе. Джон зло рассмеялся. — Ты спутал нас, Грег. Ребусы и шарады для тебя всегда решал Шерлок, а я так, стоял рядом и... — голос, глухо звучавший в тишине небольшого бара, всё-таки оборвался судорожным вздохом. Джон кашлянул и отвел глаза, оглядывая улицу и пытаясь взять себя в руки. — Открой, — тихо попросил Грег, не в силах говорить что либо. Глаза Джона медленно полезли на лоб, стоило ему пролистать несколько страниц и взглянуть на фотографии. Он с интересом бегло вглядывался в документы, но дрожащими пальцами захлопнул папку, стоило ему наткнуться на отчет патологоанатома. Видит Бог, Лестрейд сам до сих пор не понимал, откуда у Молли взялись силы и смелость даже не на его написание, а на то, чтобы подойти к прозекторскому столу с телом Шерлока. — Кто опознавал тело? — Грегу показалось чудом, что он различил в относительной тишине бара глухой шепот Джона. — Майкрофт. Уотсон кивнул и замолчал на некоторое время. Грег знал, что и похороны организовывал старший Холмс, и для него было неожиданностью получить приглашение прийти. Он полагал, что там не будет никого, кроме близких Шерлоку людей. И уж тем более никого из тех, кого эти близкие считали виноватыми в гибели гения. Грег уже тогда был под следствием, отстраненным от работы и лишенным своего значка, и среди тех немногих, кто был на кладбище в тот день чувствовал себя даже не белой, а красной вороной. Красной от крови, в которой была безнадежно вымарана его совесть. Крови того, кто ему верил и кого он так глупо предал, поддавшись всеобщей панике и недоверию. Грег считал себя хорошим копом, и то, с какой легкостью он поддался манипуляциям Мориарти с сознанием общества выводило его из себя до белых мушек перед глазами, стоило лишь задуматься об этом. — Совесть успокаиваешь? Вопрос Джона, как апогей личного отчаяния Лестрейда. Глас собственной незатыкающейся совести из глубины потрепанной и никому даром не нужной души опального копа и не менее опального друга. Бывшего для многих друга. И то, что ему вернули должность и значок, оправдав по всем статьям, ничего не меняло. Проглотив горький ком, Грег прочистил горло. — Считай, что да. Брови Уотсона удивленно поползли вверх. — Тебе срать на мои извинения, да они ничего и не изменят. Ни для меня, ни для кого из нас. Я сам никогда не перестану себя винить, так что считай, что да, это попытка хоть немного загладить вину, — едва слышно прошептал Лестрейд. Повысить тон срывающегося голоса значит выдать себя. Свою боль. Свое отчаяние. Он плакал три раза в сознательной жизни. Дважды на похоронах — матери и Шерлока, и один раз забившись в угол собственной ванны и прячась от собственного позора несколько месяцев назад. И он не был уверен, что прямо сейчас не добавит новый пункт в этот скудный список. — Что мне сделать? — звякнув чашкой о блюдце, спросил Джон. — Я хочу, чтоб ты прочитал. Хочу понять, насколько материалы исчерпывающие и убедительные. Потом я отправлю их генпрокурору. — Почему я? Грег помолчал, поднимая на Уотсона, как он сам знал, покрасневшие глаза. Бледный Джон закусил губу и кивнул безмолвному объяснению. — Тебе дадут расследовать это дело? — Только, если заново откроют его. Это время и огромная бюрократическая волокита, где непременно всплывет на поверхность вопрос бюджета. Джон плотно сжал губы, понимая, что правда о смерти Шерлока, в сущности, может никогда и не будет обнародована. А когда... если они добьются этой самой правды, может пройти столько времени, что люди попросту забудут имена главных героев этой истории. И никому не будет дела ни до Шерлока, ни до этой самой пресловутой правды. — Я позвоню, — бросил Джон, поднимаясь и беря в руки папку. Грег кивнул и молча наблюдал за прямой как палка спиной бывшего военврача. Про себя отмечая, что Джон, кажется, снова начал хромать. Пиво на вкус показалось пресным.***
Пнув ботинком кучку прелых пожухлых листьев, оказавшуюся на его пути, Грег едва заметно пошатнулся, но продолжил путь, игнорируя соблазнительную лавочку, удобно примостившуюся у края дорожки. Не хватало еще, чтоб утром его, как обыкновенного бомжа, обнаружил патруль и отволок в вытрезвитель. Его пошатнувшейся репутации только этого и не хватало для возможности полностью смешаться с дерьмом. А может, зря он сопротивляется? Не проще смириться с ощущением собственной бесполезности? В чем, во имя всего святого, смысл? Пытаться доказать окружающим и самому себе, какой он идиот, что так поздно сумел докопаться до долбаной правды? Никакие слова и деньги не возвращают ушедших в могилу. — Мистер Лестрейд! Грег не сразу понял, что обращаются к нему. Лишь после того, как голос неизвестного окликнул его вторично, мужчина медленно обернулся. Тело слегка повело в сторону, но усилием воли он удержал себя в руках, заставляя окружающий мир перестать вертеться перед глазами. Расплывчатый силуэт подходящего к нему мужчины постепенно обретал четкие очертания. Тусклый свет фонаря, наконец, выхватил из темноты сквера детали, сверкнув ярким отблеском на стальном наконечнике зонта. А принадлежать он мог лишь одному единственному в мире человеку, последнему, которого Грег ожидал увидеть будучи изрядно выпившим ночью в темноте небольшого сквера. — Ми-мистер Холмс? — икнув от неожиданности, Грег выпрямился и постарался перестать шататься. Высокий мужчина в тёмном пальто подошел, встав почти вплотную к Грегу, и обдал ароматом дорогого парфюма. Ладонь в кожаной перчатке осторожно коснулась пальцев Лестрейда, от удивления покорно отдавшего Холмсу недопитую бутылку виски. Майкрофт повернул к себе этикетку и нахмурился, поджав тонкие губы. — Неплохой виски, — изрек он наконец. — Пришли, чтоб оценить мой вкус? Данное ему в застенках прозвище “Айсмена” Майкрофт, видит Бог, оправдывал целиком и полностью. Холодный взгляд серых глаз буквально приморозил Грега к месту, на миг создавая иллюзию протрезвления от накатившей волны иррационального, но больно уколовшего поджилки страха. Майкрофт был загадкой, за разгадывание которой можно было легко поплатиться жизнью. Грег догадывался о специфике работы старшего Холмса, но никогда не задавал ненужных вопросов. Себе дороже интересоваться. Вопреки твердому мнению Шерлока о том, что в полиции работают поголовно имбецилы с клиническим дебилизмом и без капли логического мышления, наблюдать и делать выводы Лестрейд умел. Сталкиваться с Майкрофтом в обычной жизни не хотелось никому и никогда от слова “совсем”, а переходить ему дорогу и вовсе делом было... смертельным. Наверное, было несколько опрометчиво так развязно разговаривать с самым опасным и могущественным человеком из когда-либо встреченных им, но подсознание Лестрейда, очевидно, оправдало себя сильным подшофе. И едва не отправилось в полный аут, когда Майкрофт, вопреки своим аристократическим манерам и воспитанию, отпил виски прямо из горла. Поборов желание уронить челюсть на свои туфли, Грег изумленно приподнял брови, глядя на эту эпичную картину, впитывая в себя зрелище дернувшегося кадыка под темным кашемировым шарфом, бледной кожи и плотно обхвативших горлышко бутылки тонких губ. — М-м-м... Похоже, чтоб составить компанию? — неверяще протянул Лестрейд. Майкрофт не ответил, презрительно поморщился, сглотнув напиток, и метким броском отправил бутылку в стоявшую рядом с лавочкой урну. — Подделка, — обыденно и совершенно спокойно констатировал он, поясняя Грегу, проводившему полет виски тоскливым взглядом, свой поступок. — И что? Денег на другое у меня все равно уже нет. Из вежливости могли бы не выкидывать, — буркнул Лестрейд, намекая на то, что покупка была сделана отнюдь не Холмсом и тем более без расчета на то, что высокопоставленный чиновник присоединится к Грегу этим вечером. И тут же отвел глаза под скептически-насмешливым взглядом Холмса. Боковым зрением он видел, как тот слегка наклонил голову, изучая его как музейный экспонат на выставке тяжелым, немигающим взглядом. Грег сунул нервно сжимающиеся в кулаки ладони в карманы пальто. — Что вам нужно? — напряженно выдавил он. — Мешать пиво с виски, как и сигареты с двумя никотиновыми пластырями достаточно опасно для здоровья, Грегори. Грег удивленно уставился в совершенно спокойное лицо Холмса, слегка возвышавшегося над ним и опирающегося на ручку своего неизменного зонтика-трости. — А вам ли не похуй? Наоборот, радоваться должны, — зло выплюнул Грег. — Поиздеваться пришли? Почему сейчас? Почему меня вообще до сих пор черви не съели? Майкрофт нахмурился и тяжело вздохнул, опуская глаза. Пусть Грег никогда не задавался этими вопросами всерьез, боясь получить ответы, которые не хотел слышать, он признавал, что подсознательно они волновали его. Он искал и не находил причину, почему до сих жив. И прогонял от себя мысли, что были одна другой страшней. Майкрофт молчал, и его молчание угнетало Грега хуже, чем неподъемный груз на его совести. — Почему? — тихо и глухо до скребущих когтей где-то в глотке. — Вы невиновны в смерти Шерлока, Грегори, — тихо ответил Майкрофт, твердо глядя в изумленное лицо Лестрейда. — Вы последний человек в этой истории, которому мне вздумалось бы отомстить. Против Мориарти вы, как и все другие люди, не имели ни малейшего шанса. — А вы? — Грег проглотил нелестный комментарий, благоразумно решив, что лучше не дразнить зверя. — А мы стали жертвами нашей же самонадеянности. Мориарти втянул нас всех в игру, конечной точкой которой для кого-то неизменно оставалось кладбище. Шерлок выбрал за нас всех, решая исход этой игры. — Решил за нас... Я не понимаю? — Грег растерянно взглянул в бледное лицо мужчины, беззвучно умоляя объяснить. Майкрофт побарабанил пальцами по ручке зонта. — Жизнь за жизнь, Грегори. Под прицелом Мориарти оказались трое людей, которых Шерлок любил и ценил больше всего в жизни. Если бы Мориарти умер, умерли бы и они. — Но он же пустил себе пулю... — всё ещё не въезжая в ситуацию, прошептал Грег. — Жизнь за жизнь. Мориарти поставил свою жизнь и жизнь Шерлока против ваших — Джона, Марты и вашей. — Подождите... Вы хотите сказать, что Шерлок... Ваш брат бросился с крыши, спасая нас троих? — Да, — просто ответил Майкрофт пустым, безэмоциональным голосом. — Мориарти полностью устроил этот исход. Он уже слышал такой голос. У Джона в баре несколько часов назад. Голова шла кругом, но, кажется, уже не от выпитого, а от шока и осознания того, что этот кудрявый гений-социопат, не проживший и дня без того, чтоб довести кого-либо до слез, и считавший безмозглыми амебами всех окружающих, пожертвовал собой ради... Ради них. Ради тех, кто любил его вопреки логике, кто терпел его выходки, объясняя это полезностью Шерлока для себя на людях, а в душе привязанных к его неотесанной неприспособленности к жизни в обществе. Грег зажмурился, закусывая до боли нижнюю губу и прижал ладонь к глазам, опуская лицо. Под веками пекло, в носу противно щипало, а грудь сдавливало до невозможности сделать вздох. Он отвернулся, выходя из круга света от фонаря, висевшего над их головами. Зубы с силой прикусили фалангу указательного пальца, сдерживая судорожный всхлип. Грег искренне надеялся, что плечи у него подрагивают от холода, а не от накатывающих рыданий. Он вовсе не хотел разбавлять ими воцарившуюся тягостную тишину. Не хотел разваливаться на куски перед тем, кто так внезапно пришел не убить, как он ожидал, а помочь ему собрать себя. Простить себя. Но ничего из сказанного не умаляло вины Грега, а сделало её ещё тягостней. Осознание того, что Шерлок спас его несмотря на предательство и на сомнение Лестрейда в нем, скрипело на зубах и сжимало сердце до болевых спазмов колкими иглами. На миг Грегу показалось, что он задыхается. — Грегори, — позвал тихий голос за его спиной. Кажется, Холмс стоял непозволительно близко. — Простите, — вздрагивая, прочистив горло, сдавленно ответил Лестрейд. — Я подвел и Шерлока, и вас, я позволил людям думать о том, что ваш брат — подделка, я арестовал его, я... — Хватит, — твердо прервал Майкрофт истерические излияния сорвавшегося Грега. Ладонь успокаивающе опустилась на его плечо, настойчиво заставляя повернуться. Грег глубоко вздохнул прежде чем встретить внимательный взгляд серых глаз. — Вы не виноваты, Грегори. Перестаньте казнить себя. Вы лучший человек, чем заслуживал Шерлок, вы сделали для него больше, чем кто бы то ни было, и вы не подводили его. Мы все проиграли, Грегори. Мы все пошли на поводу, были лишь пешками в партии, которая предназначалсь лишь им двоим. Лестрейд смотрел широко распахнутыми глазами в лицо, завораживающее своей хищной изящностью, отражавшее абсолютную уверенность в собственных словах. Убедительное и, кажется, нисколько не сердитое. — Зачем вы здесь? Утешать меня? — хриплый от проглоченных слёз и рыданий голос срывался, позорно подводя своего обладателя. Но Грег понял, что хуже уже не будет. Врать Холмсу было глупо и опасно, скрывать что-то — невозможно в силу определенных фамильных черт и способностей каждого члена этой семейки, оставалось лишь принять очевидное и прекратить надсадно рычать внутри на собственную слабость и боль, позволившие ему расплакаться перед чужим человеком. Майкрофт молчал. Тяжелый стальной взгляд метался по лицу Грега, считывая нужную ему информацию. Не выдержав и кляня на чем свет стоит не вовремя прорвавшиеся эмоции и истерику, позорную, прорвавшую все барьеры, за которыми Грег упорно прятал себя и свою боль от окружающих, он сделал невозможное. На что никогда не решился бы, будучи в трезвом уме и не испытывая острого эмоционального раздрая в болевшей душе. Он сделал шаг к Майкрофту, вжимаясь лицом в твердую шерсть приятно пахнущего пальто. Замер, ожидая неизменной расплаты за свою дерзость — обнимет или оттолкнет? Замер, сам не понимая, что толкнуло его на этот шаг. Рука Холмса поднялась, но не оттолкнула, а обхватила его поперек спины в надежные и крепкие объятия, прижимая сильней к твердому телу. Вторая нырнула в волосы Грега, и он зажмурился, глуша рыдания и послушно утыкаясь лицом в мягкий кашемировый шарф Холмса. Зонтик с глухим стуком упал на плиты каменной дорожки. Грег вцепился пальцами в пальто Холмса, беспомощно принимая утешающие его обьятия и больше всего на свете желая, чтоб их не было. Чтоб ничего этого не было, чтоб Шерлок был жив, чтоб ему не приходилось прятать глаза от всех и каждого, чтоб этот странный человек не заставлял бы его чувствовать себя дерьмом, прощая вместо того, чтоб ненавидеть. Чтоб Холмс, мать его, не обнимал его так крепко, его, пьяного сейчас и потенциального алкоголика с непроходящим комплексом вины в будущем, с истерикой от нервного срыва, долго сдерживаемого рухнувшей наконец-таки силой воли. Он хотел отстраниться, но ему не позволили. Сильные руки крепче сжались вокруг него, возвращая голову и тело Грега на место, так правильно и так надежно прижимая к чужому телу, принося тепло и успокоение. Мягкий аромат горьковатого с мускусной ноткой парфюма Майкрофта смешивался с пропитанным алкоголем дыханием Грега, приятно дразнил обоняние. Сознание почти привычно в последнее время, да что там — в последние месяцы, — затуманенное алкогольными парами, смешалось, летело кувырком, судорожно ловя знакомые чувства и запах... Знакомый до боли под ребрами запах. Мускус. Кедр. Тонкий шлейф дорогого средства для стирки одежды. И без поцелуя Грег уже знал, что губы Майкрофта пропитаны вкусом алкоголя и дорогих сигарет. По ребрам болезненно полоснул обоюдоострый клинок, вскрывая раны и выпуская наружу спрятанный гной. Судорожный вздох обжег легкие, будто огнем, впитывая аромат Майкрофта. Грег слабо толкнул его, но мужчина крепко стоял на ногах и не имел намерения отпускать его. Понял, с горечью подумал Лестрейд, он всё, разумеется, понял. Чуть более сильный толчок в грудь, и руки, поддерживавшие его, покорно разжимаются, лишая тело непривычного и неправильного тепла. Грег отступил, искренне надеясь, что это не похоже на бегство, а его лицо не выдает всю ту бурю эмоций, раздиравших его изнутри. Но, судя по растерянному и явно сожалеющему взгляду Холмса, в глазах и лице Грега отражалось всё то, что он так старался спрятать внутри себя. Привычно. Как делал всегда, убегая от своих страхов и своей боли, когда не желал делиться ими с окружающими. Майкрофт медленно опустил руки вдоль тела, глубоко вдыхая холодный воздух осенней ночи. — Ты не стал мстить, — дрожащим голосом прошептал Грег, ненавидя себя за эту слабость, — потому что уже это сделал. Это был ты. Господи... Блядь. Вот этого пиздеца он не ожидал. Вот никак, ни одной мыслью Грег не представлял, что той ночью в его собственной квартире его трахал Майкрофт Холмс. Внутри все сжималось от горечи, страха и мерзкого чувства абсолютной пустоты. Последний паззл головоломки встал на свое расцвеченное кровью место. Грега затошнило, болевой спазм резко скрутил все внутри, и он только успел добрести за ближайшее дерево, где его вырвало виски и желчью, противно обжегшей пищевод. Продышавшись, он с мучительным тихим стоном сглотнул противную горькую слюну и вытер набежавшие слезы. Голова отчаянно кружилась, а колени подкашивались. Грег не смог удержаться и начал бессильно сползать на землю, ощущая под ладонью шершавый ствол дерева. И снова Холмс. Лестрейда бросило в неконтролируемую дрожь, когда знакомые и ненавидимые руки уверенно обхватили его, а тяжелое тело прижало его собственное к дереву, удерживая от падения. — Не... Не трогай меня, — выдохнул Грег, пытаясь вырваться, выкрутиться из настырных рук. — Перестань! — Холмс зло тряхнул его за плечи. Голова Грега безвольно мотнулась от силы, вложенной Майкрофтом в это движение, и приложилась затылком о твердый ствол, заставляя Лестрейда болезненно зашипеть сквозь стиснутые зубы. Тошнота накатила с новой силой, но блевать пустому желудку уже попросту было нечем. Собственное злое бессилие хлестало через край. Хотелось бить, до воя и хрипа из разодранной груди, хотелось раскроить это холеное лицо, стереть с него это сожаление и боль, непонятно из-за чего вообще на нем отразившуюся. — Отпусти, — зло прошептал Грег. — Нет, — твердо ответил Майкрофт, снова привлекая его к себе. — Ты уже получил, что хотел. Отпусти! — Грег вцепился в плечи Холмса непослушными пальцами, сам не понимая, хочет он поддаться и обнять в ответ или оттолкнуть. Обида шипастым хлыстом больно стегала по ребрам. И понимание, что он это все заслужил. Что он не имеет права поднять руку на обидчика уже просто потому, что он, блядь, заслужил всю ту боль, что получил от него. Заслужил, как никто другой, потому что по его глупости и по его вине брат Майкрофта свел счеты с жизнью. — Не отпущу. — Да пошел ты на хер! — заорал Грег, отталкивая Майкрофта изо всех сил, но тот, неожиданно, проявил недюжую силу и скорость, молниеносно стряхивая с себя руки Грега и обнимая его снова, прижимаясь губами к губам, изрыгавшим горькие проклятья. Лестрейд потрясенно замер на несколько секунд, подвис в пространстве, пытаясь понять, в той ли реальности он вообще находится. И когда язык Холмса прошелся по его губам, покрытым болезненной запекшейся корочкой от постоянных покусываний, сорвался, открывая рот и впуская его в себя. Нахлынувшая страсть смешалась с, кажется, въевшейся, пропитавшей их обоих насквозь и ставшей привычной горечью. Майкрофт впивался отчаянным поцелуем в его рот до боли в распахнутой до хруста челюсти, вылизывая сплетающийся с его собственным язык и придерживая пальцами покрытый короткой щетиной подбородок Грега. Лишенный воли и возможности предотвратить неизбежное, Лестрейд смирился, вжимаясь всем телом в тело Холмса, буквально распластавшее, впечатавшее его в жесткий ствол дерева за спиной. Изголодавшееся по прикосновениям тело знало, чего хотело, помнило полученное наслаждение в ту единственную ночь. После которой его, как использованный презерватив, выкинули в мусорку. Грег резко прикусил ласкающие его рот губы, вырывая у Холмса болезненный стон, и мотнул головой, уходя из захвата жестких пальцев. Пронзительный взгляд, выдержать который мог лишь абсолютно уверенный в своей невиновности и правоте человек, не сломал Грега в этот раз, но заставил поежиться. — Отвали. В этот раз тебе ничего не обломится, я не до такой степени ужрался, — вмешивая в голос как можно больше яда, презрительно прошипел Лестрейд. Майкрофт удивленно вскинул брови. — Хочешь правду, Грегори? — внезапно спросил мужчина, не опуская леденящих кровь льдистых глаз. Лестрейд вопросительно приподнял бровь, поджимая губы и внутренне готовя себя услышать самое... худшее? Страшное? Если таковое вообще, в принципе, оставалось. — Ты был инициатором в тот вечер. Ты звонил мне из бара, в котором напивался, с теми же словами извинений, что сказал несколько минут назад. Я забрал тебя и отвез к тебе домой. Намеревался просто убедиться, что с тобой все будет нормально. А когда втащил тебя в прихожую, ты поцеловал меня. Первым, — Майкрофт тяжело сглотнул, переводя взгляд на губы Грега, которые тот машинально облизал. Серые глаза жадно отследили быстрое движение юркого языка и вернулись к глазам Грега — темным, как ночь вокруг них, но Лестрейд даже не догадывался об этом. Он неверяще распахнул глаза на откровение Холмса. — И я повелся. Ответил, потому что испугался, что если оставлю тебя одного с таким отчаянием и горем наедине с собой, ты сойдешь с ума. Я остался, чтоб разделить это сумасшествие на двоих, и поверь, ты хотел этого, — прошептал Холмс, обжигая дыханием с ароматом виски губы Грега. — И я солгу, если скажу, что этого не хотел я. Да, я взял то, что мне не предназначалось, пойдя на поводу у твоего пьяного желания секса. Я не должен был, но я слишком сильно хотел тебя. Не имел права, но ты не видел себя и даже не помнишь себя в те минуты, а у меня нет другого оправдания для своего поступка. — Ты знал? — оглушенный признанием прошептал Грег, окунаясь в почерневшее море глаз напротив. — Что ты натурал и никогда не имел такого контакта? Разумеется. Но предпочтения людей могут меняться, особенно рядом с умелым партнером. Я прав, так ведь? Ну конечно, он знал. Холмс же, мать его, горько подумалось Лестрейду, а вслух он вымученно выплюнул: — Ублюдок... Ублюдок с силой припечатал рот Грега своим, но тут же усмирил агрессию, целуя неглубоко, до головокружения нежно, мягко прихватывая влажные припухшие губы своими. — Прости меня... — отстранившись спустя несколько мгновений, прошептал Майкрофт. Высокий лоб коснулся лба Грега, и сейчас инспектор имел все шансы приплюснуть аристократический длинный нос одним ударом черепа. Но сил, да и желания не было. Ничего не было. Была лишь оглушающая неизвестностью пустота в голове. — За что? За то, что трахнул меня невменяемого или за то, что потом ушел не прощаясь? — боль буквально выплескивалась через край, горчила в этих словах, перетекая в Холмса. Грег презрительно хмыкнул. Он же хотел это все разделить? Вот и пусть получит. — Я не был уверен в том, как ты воспримешь произошедшее... — Нет, ты просто избавил себя от ответственности и утренней неловкости, — безжалостно припечатал Грег. Внутри раскаленной лавой кипела злоба. — Тебе это все было просто не нужно, ты просто поймал кайф от случайного секса и ушел, вот и всё. Какого хуя ты сейчас-то приперся? Как ты меня нашел вообще? Следил, ждал удачного момента, чтоб снова мне вставить? Понравилось?! Голос сломался на последнем слове, предательски задрожал, истекая обидой, словно кровью из раны. Болезненной, незаросшей, спрятанной глубоко, там, где её оставил этот человек своим поступком, мысли о котором Грег изо всех сил старался гнать подальше. Но шепот и размытые образы преследовали его в каждом сне, вынуждая едва ли не лезть на стенку от отчаяния. Он даже не пытался наложить на это все новые воспоминания. Свидания летели кувырком, светские разговоры “ни о чем” за столиком в ресторане скомканным бумажным листом выкидывались в помойку вместе с номерами, по которым он обещал перезвонить, но малодушно снова и снова убегал в тень своих кошмаров, где ждали его демоны. Майкрофт смотрел так, словно... Нет, не жалел. Так золотодобытчик смотрит на ценнейший самородок. Волк — на свежее парное мясо. Наркоман — на заветный пакетик с “дозой”. — Понравилось. Словно удар под дых, и горло сжимает неконтролируемым яростным спазмом. Кулак останавливает крепкий захват в нескольких сантиметрах от чужого ненавистного лица. Запястье схватили чужие пальцы с силой, которую никогда не припишешь Холмсу с его стройным телосложением. — Пришел потому, что понравилось до такой степени, что не смог тебя отпустить и забыть. Потому что хотел этого с той встречи, в две тысячи четвертом, в твоем кабинете после ареста Шерлока, помнишь? Потому что сорвался и не мог себя простить, потому что ты заслуживал большего, чем трах по-пьяни. Потому что не могу больше видеть, как ты разваливаешься на части, напиваясь сначала вечерами в пабах, а потом дома на диване. Пришел, потому что не мог больше быть на расстоянии. В широко распахнутых темных глазах — обида и недоверие, шок и непонимание, а на измученном тревогами и недосыпом лице выражение настолько детской растерянности, что у Майкрофта знакомо защемило сердце. Злосчастный орган напоминал о себе каждый раз, когда он видел инспектора — на фото в сводке запрашиваемых отчетов, на экране ноутбука, пойманного в объектив уличной камеры наблюдения, на местах преступлений — издали, оставаясь незамеченным. — Я виноват, — Майкрофт сглотнул странное ощущение в глотке, мешающее говорить и спокойно дышать. — Прости меня, Грегори. Кончики пальцев невесомо очертили контур лица Лестрейда, едва касаясь теплой кожи, пробегая по виску и скуле и спускаясь на небрежную с проседью щетину. Сердце, гулко стуча, грозило проломить грудную клетку и провалиться в Грега. Пальцы дрожали, ощущая такую же нервную дрожь подбородка под ними, дрожь всего сильного тела, сильного долгие месяцы и безвольно сломавшегося сегодня перед ним под гнетом признаний, которые Лестрейд хотел услышать. — Прости меня, — едва слышно в подрагивающие губы, смешивая тяжелые, рваные дыхания. — Отвали, — бессильно прошептал Грег, капитулируя перед настойчивостью Холмса. И оттолкнул его, раздраженно пихая кулаком в грудь. Майкрофт послушался и отступил, хотя ему так хотелось снова обнять Лестрейда, успокоить обиду в глубоких карих глазах. Но эту не сотрешь, подув, как в детстве, на сбитую коленку. Сгорбленная фигура с опущенными плечами, словно на них лежала вся тяжесть мира, отошла к пятачку желтоватого света под фонарем. Майкрофт ступал по пятам, как привязанный, на ходу подхватив с земли зонт, готовый в любой момент поддержать, не в силах даже отвести взгляда от этой сердитой спины и посеребренных волос на затылке. Он убил бы любого, кто угрожал бы жизни Лестрейда, но не мог оградить его от той боли, которую причинил ему сам. Хотел переболеть им. Думал, что забудется, а в результате поиграл и обжегся. Ожог вывел на душе, сердце и в памяти имя, которое он шептал из раза в раз — фотографиям в отчете, суровому лицу с камеры видеонаблюдения, измотанной тени, стоявшей около мест преступлений. Лестрейд, пошатываясь, двинулся к выходу из сквера, ощущая, как внутри поднимается глухое раздражение от шагов, раздавшихся за спиной. Стоило выйти к авеню, а у тротуара уже маячила дорогая черная машина, сверкавшая намытыми боками в свете огней. Проигнорировав открытую водителем дверь, Грег уже собрался свернуть в сторону и дойти до пешеходного перехода — до дома оставался квартал, как за локоть его поймали цепкие пальцы. — Садись в машину. — Нет, — мотнул Лестрейд головой, с осторожностью делая шаг и пытаясь вырваться. Дорога под ногами опасно качалась. — Пожалуйста, Грегори, не будь сейчас таким упрямым, — подойдя вплотную, жестко сказал Майкрофт. — Все, что ты мне оставил, — пьяно ухмыльнулся Грег, достигая той стадии разнузданности, когда стыд уже был окончательно отброшен в сторону. — Гордость напоказ выставлять — так ты по ней уже потоптался, а что еще? Может, все-таки пойдешь нахер, а? Что ты еще от меня не получил? — Не начинай сначала, садись в машину, — пальцы на локте сжались сильней. Майкрофта явно раздражала зашедшая в тупик ситуация. Грег тяжело вздохнул и полез в салон. Внутри машины было тепло и приятно пахло — дорогой кожей, Майкрофтом и сигаретами. Жадно втянув воздух, знакомый до тошноты, Грег потянулся к мини-бару прежде, чем Майкрофт успел устроиться на сидении. — Хватит пить! — рявкнул Холмс, пытаясь выдернуть бутылку дорогого коньяка из пальцев Грега, но инспектор оказался проворней. — Нет уж! — отмахнулся он от мужчины. — Завтра ты все равно свалишь, так что лучше я опять ни хрена не запомню. Майкрофт закатил глаза и махнул рукой, прекращая попытки достучаться до Лестрейда. Он открыто наблюдал за тем, как дрожит неверная ладонь с бутылкой, как дергается кадык на открытом взгляду горле, пока Грег глотал коньяк, прикрывая глаза и морщась от крепости напитка. Холмс тяжело вздохнул и уставился в окно, глядя на проносящийся за ним город. Он любил Лондон, любил свою страну и посвятил свою жизнь её защите. И сейчас, впервые за долгие годы одиночества и отрицания, он понимал, что есть кое-что, а точнее — кое-кто, кого он готов поставить выше своих интересов и выше интересов Великобритании. “Переболел?“— язвительно спросил он самого себя, разглядывая красивый профиль Лестрейда на фоне огней ночного Лондона. Он сказал Грегори чистую правду. Отчаянное безумие в бархатных глазах цвета крепленого коньяка перетекало в тот вечер в Майкрофта, пьяня похлеще самого напитка. Отчаяние, разбавленное желанием — необузданным, подогретым алкоголем и подхлестываемым от природы страстной и чувственной натурой. Резко пахнувшее виски дыхание обожгло губы, когда Лестрейд притиснул его к стенке в прихожей своим плохо слушающимся телом и поцеловал. Майкрофт пытался отвернуть лицо, но... Не смог. Он хотел этого так долго, что в ту ночь позволил себе ослабить вожжи, пуская всё на самотек и подчиняясь жажде своего тела и разума. А хотел он только одного — Лестрейда, безудержно, до боли под ребрами, до покалывающего желания на кончиках пальцев. Желания прикоснуться, приласкать, стереть это просящее и отчаянное выражение с породистого, красивого лица, стереть всю боль этого удивительного человека, чудом встреченного Майкрофтом в диком водовороте жизни. О том, что попытка забыть Лестрейда путем удовлетворения своего навязчивого желания с треском провалилась Майкрофт знал уже на следующее утро. Стирая последний исходящий вызов из смартфона Грега. Обтирая влажным полотенцем измученное им ночью тело. Следы страсти на этом теле не оставили бы Грегу сомнений в случившемся, но Холмс не мог найти в себе силы встретить его взгляд утром и малодушно сбежал из теплой квартиры, от того, с кем больше всего на свете желал просыпаться рядом. Чьего звонка ждал после каждый день и до дрожи боялся увидеть звонок с вплавленного в память номера. Звонка не было. Было много причин, объяснявших нежелание Грега общаться с ним, и он принял бы любую, если бы... Если бы сердце не рвалось на куски от угасающего вида некогда волевого и цветущего седовласого мужчины. Жизнь скупа на шансы, что дает человеку. Майкрофт не хотел упускать сейчас свой, вырванный у судьбы буквально чудом. Он успел вовремя поймать бутылку, выскользнувшую из ослабнувших пальцев заснувшего на соседнем сидении Лестрейда. Отправив сообщение помощнице о пересмотре его расписания на следующий день, Майкрофт улыбнулся, глядя на поморщившегося во сне Грегори. Влажные губы слегка приоткрылись, сон словно омолодил знакомое до последней черточки лицо, успокаивая тревоги. Мягко поцеловав мужчину в седой висок, Майкрофт обхватил его за плечи, притягивая к себе и укладывая голову Лестрейда себе на грудь. Грег поморщился и завозился, устраиваясь удобней, и на миг приоткрыл сонные глаза, встречаясь с взглядом Майкрофта над собой. — Я тебя ненавижу, — хрипло и едва слышно шепнул он. От ненависти до любви один шаг. Сейчас, после эмоционального потрясения и серьезной депрессии — последствием тяжелого стресса, Грегу нужно было только тепло, нежность и эмоциональная стабильность. Внимание и понимание любящего и чуткого человека, способного улавливать малейшие перемены в его настроении. — Я знаю, — прошептал Майкрофт в ответ, касаясь губ Грега своими. Спокойный, полный нежности поцелуй закончился, ожидаемо, засопевшим мужчиной в его руках. Холмс улыбнулся и поцеловал Грега в лоб. — Это пройдет, Грегори. Огни Лондона искрились по ту сторону стекла машины, уносившей в новую жизнь двух людей, так странно нашедших друг друга в сложном и холодном мире, созданном для потерь.