Так прохладно...

Вдохновила OST Dexter — blood theme

      Сколько я уже лежу здесь?..       Холодный и неприветливый ветер ударил по моему лицу, по моей душе или тому месту, где она раньше была. Так ли это важно? Что изменилось бы, если бы этих мыслей не было?       Можно просто лежать, как сейчас, и смотреть в сумрачное осеннее небо, видеть, как оно незаметно темнеет, а потом озаряется утренним безнадёжным светом. Просто лежать. Что остаётся ещё? Мне, новому хранителю фонаря.       Начался дождь.       — Вирт… — шепчет лесной дьявол, — ты устал от этого?       — Твоя речь однообразна, как заевшая пластинка, которая всё крутится и крутится из года в год. День за днём ты спрашиваешь меня одно и то же, — устало прикрываю глаза. Всё здесь уже давно перестало казаться достаточно реальным, чтобы я старался держать себя во внимании, — Грег… Зверь, Грег же уже мёртв? Почему тогда я не свободен?  — меня взял этот мерзкий металлический кашель, будто внутри вместо лёгких разместились сплетения мощных чугунных труб, по которым периодически бьют молотом. И звук исходит такой сухой, словно не воздух, а иссохшие листья вырываются наружу, перетираясь в мельчайшую пыль… хочу уже просто умереть.       — Ты хочешь смерти своему брату? Как интересно.       Собрав остатки сил, я поднимаюсь. Руки измазаны в земле, но я уже перестал обращать внимание на сухие, огрубевшие ладони, пачкающие всё, до чего дотронутся. Щека нервно дёрнулась от чего-то щекочущего, что медленно сползает вниз. Я, оставляя грязный след на лице, стёр это недоразумение. От движения бледная кисть руки неприятно заныла, уже отвыкшая от того, что ей вообще пользуются.       — Нет. Я… я…       Это слёзы? Или всё же капля дождя преодолела все препятствия, чтобы добраться до меня?       — Я не хочу никому смерти, кроме тебя, — начало фразы получилось хриплым и негромким, но я всё же постарался передать хоть часть похороненных эмоций через голос. — Твои вопросы, шпионаж, надавливание на больные места — всё это для чего? Для чего, почему ты не можешь просто сказать? Для твоего развлечения, тебе просто скучно, поэтому ты постоянно мучаешь меня?! — перед глазами всё слилось в размытую картинку, и пришлось сморгнуть слёзы, чтобы взглянуть в лицо самой пустоты, самого дьявола… проклятого несчастного существа.       Смотришь в самую глубину моего сердца, которое — я знаю — ещё бьётся. Пустой, безжизненный взгляд тёмной твари, пришедшей из преисподней. Безгранично одинокий… демон.       — Вирт, — голос такой тихий и глубокий. Если бы это говорил человек, можно было бы даже допустить мысль, что в нём есть нотки сочувствия. Но это же не человек, значит, это не сочувствие. Верно?.. — скажи, ты действительно думаешь, что я делаю это по собственной прихоти?       — После этих слов не уверен. Но ты существо тьмы. Ты создано для обмана, — пытаюсь сам поверить в свои слова, что неуверенно раздались и застыли в воздухе. На миг мне показалось, что я объясняюсь не перед Зверем, а перед Грегом, констатируя очевидные факты.       — Нет. Ты глубоко ошибаешься. Тьма никогда, никогда не обманывает. Это я раскрывал тебе правду по ночам, в которую ты так боялся верить. Заставлял тебя плакать от той тёмной стороны, которую все люди замазывают лживым светом, будто в попытке спрятать своё оголённое тело под слоями одежды. Всё, что пытаются сделать люди — это представить эту правду страшной, плохой, ненастоящей. Страх темноты — это побег от правды, ни больше ни меньше. Я — тьма. Вирт, ты меня боишься?       Пребывает стойкое ощущение, словно этот размеренный голос идёт из моей головы и разлетается вокруг, проговаривая мои собственные мысли. Задумчиво, устало всматриваюсь в светящиеся фары глазниц. Ни тени эмоции, удивительное существо. Безжизненное.       — Нет, я тебя ненавижу.       Ты склоняешь голову к моему лицу и пристально смотришь в мои глаза, словно пытаясь в них что-то найти.       — Именно. Ненависть настолько сильное и неустойчивое чувство… как и его противоположность. Иногда так бывает, что мы не всегда осознаём, — он на секунду замолчал, — что ненависть сплелась с чем-то иным. И людям тяжело признать, что две противоположные эмоции могут сосуществовать в единстве. Именно поэтому ты стал хранителем этого фонаря. Я тебя избрал.       Я бессмысленно моргнул, засмотревшись на капли, стекающие по эбонитовым рогам. Не могу понять ни единого твоего слова, а может просто мозг отвергает правду. Ты ступил на шаг ближе, и меня захлестнула волна исходящего от тебя тлена, перемешанная со стойким запахом хвои, приятно щекочущей нос.       — А был выбор? Кто мог вместо меня стать хранителем? — казалось немного смешным задавать сейчас вопросы. Они кажутся нелепыми и ненужными. В последнее время я только и делаю, что задаю вопросы.       — Любой, кто ступает на эти земли. Я решаю, кто станет частью леса, а кто будет спасён. Ты не испытывал ко мне страха, испытывал лишь оголённую, красивую ненависть. Ведь к страху нельзя привыкнуть, не так ли?— на этот раз я уверен, что слышу от него лёгкую усмешку.       Глаза непроизвольно расширились, словно даже они поняли или увидели что-то такое, чего я не смог. Страх — неприручаемая эмоция, ты не можешь к нему привыкнуть. А ненависть… это то, с чем я смирился с того момента, как взял в руки тот самый фонарь. То, что я принял, и то, с чем я теперь живу.       — Вирт, тебе ведь нравится это чувство чёрно-белой осени, — я прикрыл глаза, убаюканный этим медленным голосом; будто я слушаю своего старого друга-лирика на террасе дома, — эта уютная безысходность, она ведь не так страшна, она просто есть, и всё. Слёзы такие мягкие… они смешиваются с дождём и неторопливо скатываются вниз… это же успокаивает, — что-то осторожно дотронулось до моей щеки и с воздушным движением прошлось по контуру лица. — Ты уверен, что хочешь ненавидеть? Что хочешь куда-то уходить?..       По телу проходит приятная дрожь от твоего глубокого низкого голоса, словно по венам пропустили маленькие электрические заряды, похожие на светлячков. Ты совсем близко.       Хочу ли я уходить… куда? И зачем куда-то уходить?       Ты медленно заключаешь меня в острые и жёсткие ветви, которые по-змеиному оплели мою талию и прижали к тебе. Я полностью расслабился. Это даже приятно.       — Не уверен… я просто хочу… — слеза упала на неровную поверхность коры, покатившись к загрубевшему серому листку. Я с тяжестью приоткрыл глаза, и, дрогнувшим голосом, прошептал: — я просто хочу освободиться от всего этого.       Прохладная слабость в теле… Чувствую твоё дыхание у щеки; внутри все замирает, а после по телу раздаётся спокойствие и доверие; чувство, что всё внутри меня готово отдать себя этому существу.       — Я могу тебя освободить от всего… позволишь?       — Безу… — меня одолел раздирающий грудь кашель, — безумие. Я же не могу к тебе привыкнуть, — последний аргумент, который мог бы сказать тот Вирт, сейчас звучал очень жалко. Это последнее эхо, что долетело от Вирта, который когда-то ступил в этот лес со своим братом, — и не могу же я позволить… себе сделать это…       — Мы с тобой похожи. Мы одно и то же, Вирт… прошло слишком много лет, чтобы где-то было будущее… — тон твоего голоса пропитан пониманием, от которого мне просто хочется соглашаться с тобой, — здесь нет времени, но зато здесь есть этот приятный ветер, проходящий сквозь тебя. Мой лес, всё это место — это часть тебя.       Действительно.       Всё это часть меня.        Ветер убаюкивает, плавно огибая лицо и обдувая дорожки от слёз и прошедших крапин дождя, словно в попытке утешить, сберечь… и так… так холодно… по телу разбежались мурашки. Только в тех местах, где ветки соприкасались со мной, расходилось пульсирующее и ласковое тепло.       Интересно, моя душа, если она всё же где-то ещё есть, она такая же грязно-серая, как это небо, что раскинулось над моей головой?       — Так ты хочешь освободиться и стать частью этого мира? Навсегда? Лишь я, ты и ветер…       Голос проникает в самую глубину разума, наконец достигая самого дна сознания.       Как же я несусветно устал, как после тяжёлого школьного дня. Зато дома всегда ждёт мама, и она уже приготовила блины с патокой… Но сначала хотелось бы немного вздремнуть…       — Я… хочу… — вдыхаю приятную сырость воздуха и земли после дождя. Перед глазами заплясало множество белых точек, которые напоминали помехи в телевизоре.       Ты приближаешься ко мне вновь, застилая всё, что я вижу, и тьма нежно, с осторожностью окутывает меня.       У тебя ледяные губы.       Темно.