О синяках, заговорах и семейных ценностях

Летняя ночь опустилась на фамильный замок рода Манриготти мерцающей, аконитово-синей вуалью. В столь поздний час дверь в покои королевы была предсказуемо заперта, но Джозефа это ни капельки не смущало. Насколько он знал свою дражайшую кузину, та наверняка сейчас стирала со своего лица нарисованную тушью, румянами и другими милыми женскими штучками привлекательность. И немудрено, что Гретта предпочитала проводить это таинство за закрытыми дверями. А то случайные свидетели могли бы не выдержать сего душераздирающего зрелища. Впрочем, для Джозефа это не составляло проблем. Он мог даже не стучаться — у него были стальные нервы и дубликаты ключей от всех дверей в замке. Ну, точнее только от самых важных. Но даже этого было более чем достаточно. Аккуратно повернутый ключ тихо щелкнул в замочной скважине, и Джозеф медленно потянул дверь на себя. Он был уверен, что слуги исправно смазывают петли, но жизнь то и дело убеждала его в том, что лишних предосторожностей не бывает. Конечно, если бы нелегкая занесла сейчас кого-нибудь в этот пустынный коридор, Джозеф смог бы придумать великое множество благовидных предлогов для визита к своей коронованной родственнице, но он предпочел бы обойтись без этого. Чем меньше людей прознают о его визите, тем будет лучше для дела. Прихожую Джозеф пересек мягкими шагами, которые (он проверял) были совсем не слышны, если не прислушиваться специально. Передвигаться по возможности бесшумно — привычка, причём весьма и весьма полезная. Благодаря ей, Джозеф зачастую знал намного больше, чем знал бы на его месте любой другой человек, привыкший вычленять из многообразия жизни лишь то, что предназначено непосредственно ему, а то и того меньше. Говорят, чем меньше знаешь, тем крепче спишь, и Джозеф был согласен с народной мудростью во всем, кроме одного: он не считал крепкий сон таким уж благом. Ведь так намного легче не заметить наемного убийцу, крадущегося к твоей кровати. Ну, и кроме всего прочего, это давало Джозефу отличную возможность выбить почву из-под ног собеседника ещё до начала разговора. Разумеется, он достаточно знал Гретту, чтобы понимать, что такими дешевыми трюками врасплох ее не застать. От того столь велико было его удивление, когда ему это все-таки удалось. В спальне вопреки ожиданиям было темно, и лишь голубоватый лунный свет лился из распахнутого окна. В первую секунду Джозеф подумал, что кузина возможно уже легла, но в следующую уже заметил ее. Обнаженная по пояс, Гретта выглядела несуразно, и ее молочно-белая худая спина и голые плечи, не скрытые дорогой тканью платья, казались непривычно нескладными. Она стояла у трюмо спиной к Джозефу и входной двери и пыталась втереть себе в спину какую-то мазь. Подобное было совсем не похоже на Гретту, не любившую нагружать свои монаршие длани работой, с которой справилась бы любая служанка. Это было странно. И любопытно. Джозеф шагнул вперёд, чтобы рассмотреть все получше, но хорошенько разглядеть сию живописную картину ему никто не дал. Поглощенная своим занятием Гретта, как видно, только сейчас заметила в зеркале какое-то движение, и, вздрогнув, резко развернулась на каблуках, прижимая к груди снятый верх своего платья. — Пошли вон! — грозно рявкнула она, но в том, как высоко взлетел ее голос был заметен испуг. — Прошу простить, но я, увы, не могу уважить твою просьбу, любезная кузина, — довольно осклабился Джозеф, подходя ближе, уже не таясь. Гретта невольно попятилась под его колючим, пристальным взглядом, и чуть не сбила с трюмо несколько склянок и плошку с той мазью, которую только что наносила себе на спину. Это, похоже, помогло ей опомниться, и Гретта заносчиво вскинула подбородок, скривив лицо в столь привычной уже Джозефу презрительной гримасе. — Зачем пожаловал, Бастард? — неприязненно осведомилась она, и тон ее кристально ясно говорил ему, что ответу на свой вопрос Гретта предпочла бы, чтобы он убрался восвояси. Но, как бы там ни было, ни того, ни другого Джозеф делать не торопился. Проигнорировав привычное, но от того не менее ненавистное оскорбление, он внимательно разглядывал кузину. А именно — темные, синюшные полосы на ее шее и плечах, которые издалека показались ему обычной игрой светотени. Поняв, на что он уставился, Гретта плотнее прижала к себе свои тряпки, пытаясь скрыть синяки на руках. Не то, чтобы у нее это получилось. Впрочем, даже если бы это ей удалось, делу бы это помогло не сильно, ведь прятать что-то, стоя спиной к зеркалу — не самая лучшая тактика. Ведь Джозеф мог прекрасно разглядеть точно такие же чернильные пятна синяков у Гретты на спине. Нельзя сказать, что он не был осведомлен о том, что в королевской чете не все ладно, но в тоже время, поймать кузину за обработкой свежих синяков он как-то совсем не чаял. Отец Джозефа и нынешний глава рода Манриготти, граф Себастьян, выбрал отличного кандидата на роль их славного короля. Тот обладал всеми теми качествами, которыми должен был обладать хороший самозванец — красивый, не слишком умный, жадный до почестей и денег, трусливый и потому по-звериному жестокий. Так что Джозеф даже не сомневался в способности Его Величества сотворить нечто подобное. А Гретта... не мудрено, что она предпочла обойтись без помощи служанок. Те бы как пить дать что-нибудь растрепали, а если даже и нет — не в обычаях его дражайшей кузины демонстрировать кому-либо свои слабости. В особенности низшим существам, какими были для неё служанки. Ах, милая, славная, двуличная змеюка Гретта, прекрасно все просчитала — не застань Джозеф ее врасплох, так, пожалуй, и не узнал бы, что в королевском семейном гнездышке все на самом деле намного хуже, чем могло бы показаться на первый взгляд. И сказать, что он был доволен своим открытием, значило бы ничего не сказать. — Ну? — нетерпеливо рыкнула Гретта. Она прекратила свои жалкие попытки скрыть отметины на теле, видимо уже смирившись с тем, что чтобы она не делала, этой ночью посвящённых в ее маленький секрет станет одним человеком больше, но ей, видно, все равно было неуютно под его цепким насмешливым взглядом. — Ты наконец скажешь что-нибудь или так и собираешься тут стоять? — И то верно, в ногах правды нет, — кивнул Джозеф с деланной покладистостью, без зазрения совести плюхаясь на кровать кузины, предпочитая трактовать ее слова, как предложение присесть. — Признаться, не ожидал от тебя такой любезности, милая кузина. Похоже, королевская корона пошла на пользу твоим манерам, — не удержался от шпильки он, закидывая ноги в не отличавшихся исключительной чистотой ботинках на белоснежное покрывало. Взглядом Гретты можно было поджаривать грешников на сковородках, и Джозеф готов был поклясться, что если бы его кузина не была полураздета, то бросилась бы выталкивать его из комнаты голыми руками. Хотя скорее всего, не застань он Гретту в таком виде, то и не смог бы довести ее до белого колена так легко. — В отличие от твоего здоровья. Бьет - значит любит, да? — хмыкнул он, кивнув на ее синяки. — И давно Его Величество так развлекается? От его слов Гретта дернулась как от удара. Возможно, это было жестоко. Но Джозефу не было ее жаль. Не она первая, не она последняя, да и быть поколачиваемой мужем королевой всяко лучше, чем быть поколачиваемой мужем кухаркой. — Не твое собачье дело, — огрызнулась Гретта, и голос ее звенел от едва сдерживаемого гнева. — Говори, зачем пришел, или проваливай. — Не уверен, что ты сейчас в состоянии выслушать меня с должным вниманием, — издевательски покачал головой Джозеф. — Или это тоже часть королевского гостеприимства, м? — кивает он, указывая на ее вид. Опалив его яростным взглядом, Гретта нехотя развернулась к нему спиной и принялась с остервенением натягивать на себя верх своего дорогущего платья. Она даже не потребовала от Джозефа отвернуться, видимо, не желая унижать себя просьбой к бастарду. А может быть, просто заранее зная, что это бесполезно. А Джозеф и не отвернулся, полуприкрыв глаза наблюдая с холодным любопытством за тем, как его дорогая кузины лихорадочно пытается попасть рукой в рукав так, чтобы ему в тоже время не было видно ничего лишнего. Ее неловкие ужимки смешили его своей вопиющей бессмысленностью, ведь он и так уже успел увидеть намного больше, чем было предназначено для его глаз, и потому дражайшая кузина могла не утруждаться, строя из себя недотрогу. Глаза Джозефа наконец окончательно привыкли к полутьме, царящей в комнате, и он со своего места наконец мог разглядеть синяки на спине дорогой кузины во всей красе. Он не взялся бы судить, сколько их было вообще, свежих, отливающих фиолетовым и багровым, и успевших уже посветлеть, едва различимых зеленоватых и коричневых, но казалось, что на Гретте буквально нет живого места. — Милорд граф ведь не знает, какую трепетную привязанность испытывает к тебе твой муженёк-король, верно? — лениво притянул Джозеф, с удовлетворением замечая, что Гретта на секунду застыла, уязвлённая его словами. Потом ее плечи дёрнулись, и если бы на месте его дражайшей кузины была любая другая женщина, то он наверняка принял бы вырвавшийся у неё из груди звук за всхлип. Но это была Гретта, и потому Джозеф не обманывался на этот счёт — он готов был поклясться о том, что она только что презрительно фыркнула. — Что, не чувствуешь себя в праве называть дядю Себастьяна отцом, а, Бастард? — в тон ему протянула Гретта, и голос ее лучился от нескрываемого злорадства. — Рада, что ты хотя бы время от времени вспоминаешь, где твоё место. От ее слов Джозеф даже не изменился в лице, но при всей внешней расслабленности, внутренне он в мгновение ока напрягся, словно натянутая тетива. В груди его заклокотала застарелая ярость, которой, вероятно, никогда не суждено было успокоиться окончательно. Он ненавидел, когда кто-нибудь напоминал ему о его происхождении, потому что он сам и без того помнил о нем слишком хорошо. Гретта умела бить по самому больному. Впрочем, это определённо было у них семейное. — Признаться, я был вдохновлён твоим примером, милая кузина, — мерзко ухмыльнулся Джозеф. — Ведь ты-то, как я посмотрю, никогда не забываешь о своей роли бессловесной королевской подстилки. Слова его произвели эффект, сопоставимый разве что с ударом молнии в дерево. — Ах ты!.. — вскрикнула Гретта, бешеной фурией метнувшись к нему. Она влепила бы ему смачную пощёчину, если бы Джозеф не успел перехватить ее руку. Он ядовито осклабился прямо ей в лицо и с наслаждением заметил, как жгучая досада исказила ее обычно такое холодное, аристократическое личико, когда его любезная кузина поняла, насколько сглупила, бросившись на него с кулаками. В иной раз ему пришлось бы буквально превзойти себя, чтобы взбесить Гретту так сильно, чтобы она хотя бы на секунду забыла об осторожности, а сегодня ему стоило лишь подтолкнуть, — и вот она уже разъярена так, что начинает совершать ошибки. Вот что значит правильно подобранное время и место. Гретта рванулась было назад, пытаясь высвободиться, но не тут-то было: последнее, что собирался делать Джозеф, так это отпускать свою добычу по первому ее требованию. Они так и застыли, глядя в глаза напротив, такие же колючие и желтые, как те, что встречали их каждое утро в зеркале. По иронии судьбы так уж вышло, что из всего младшего поколения Манриготти именно Джозеф с Гретой были больше всего похожи на графа Себастьяна, а следовательно и друг на друга, и внешне, и, если быть уж совсем честными, по характеру. Неизвестно, сколько бы ещё Джозеф упивался собственной безнаказанностью, под злобным и требовательным взором кузины, если бы его взгляд не зацепился за одну прелюбопытнейшую деталь в ее облике. Милейшая Гретта по-видимому так торопилась излить на него всю сокрушительную мощь своего королевского негодования, что вдеть руку во второй рукав платья она попросту не успела, и теперь тот свисал унылой шелковой лентой вдоль тела, и, если бы ворот платья был хоть чуть-чуть шире, открывал бы воистину потрясающий вид, который пристало бы иметь скорее портовой шлюхе, чем королеве. Рот Джозефа сам собой скривился в одной из самых скабрезных его ухмылочек, в то время как Гретта, заметившая, куда это он так бесстыдно пялится, вся пошла некрасивыми красными пятнами, и рванулась назад. На этот раз Джозеф не стал ее удерживать — это было уже не нужно, ведь победа и так осталась за ним. Под его насмешливым взглядом Гретта в сердцах надела наконец-таки злосчастный рукав. Лицо ее потемнело, и когда она все-таки заговорила, то голос ее звучал отрывисто и хлестко, словно удары плети девятихвостки. — Говори, зачем пришел и проваливай, чертов ублюдок. И моли Господа, чтобы твое дело было достаточно важным, или, клянусь, дядя Себастьян узнает об этих твоих выходках. — О, можешь не утруждать себя, дорогуша, — хмыкнул Джозеф. — Он и так осведомлен о них. И, более того, одобряет их. Ведь я здесь по его поручению. — И что же дядя хочет мне сообщить? — осведомилась Гретта, скрестив руки на груди и скептически изогнув бровь. — Ничего, — отозвался Джозеф, но Гретта, будучи полностью одетой, к его неимоверному сожалению, наконец почувствовала твёрдую почву под ногами и вновь была привычно невозмутима и холодна. — Но. Он просил передать нашему королю подарок, — сказав это, Джозеф снова многозначительно замолк. — И причем тут я? — рыкнула Гретта, поняв, что продолжать он не собирается. — При том, что он просил передать его через тебя, — хмыкнул Джозеф, доставая из-за пазухи бархатный мешочек, и небрежно кинул его кузине, целясь ей прямо в декольте. Конечно, мешочек был слишком большим, чтобы он мог просто так упасть туда, но попробовать определенно стоило. Гретта испуганно дернулась, ловя несчастный мешок, и тут же откинула его от себя с таким видом, будто Джозеф запустил в нее дохлой крысой или даже чем-то по хуже. — Что это за дрянь? — презрительно сморщила свой фамильный греческий нос Гретта, разглядывая упавший к ее ногам мешочек с нескрываемой брезгливостью. Джозеф только скривился от того, как старательно его дражайшая сестрица демонстрирует ему, что не ждет от него ничего, кроме какой-нибудь мерзости. Будто бы он не знает, что Гретту не смутило бы и в конском дерьме голыми руками покопаться, если в ее беловолосую головку взбрело бы, что это ей зачем-то необходимо. — Это? Это ключ к процветанию нашей семьи, милая кузина, — снисходительно бросил Джозеф. Гретта смерила мешочек недоверчивым взглядом и, наконец, опасливо наклонилась за ним, настороженно стрельнув глазами в Джозефа. — Сыпь своему муженьку раз в день по щепотке этого в еду, но не особо усердствуй. Главное, чтобы никто тебя за этим не застал, — объяснял Джозеф, пока Гретта рассматривала содержимое мешочка. — Когда поймешь, что порошок скоро закончится, скажешь мне — я принесу еще. — Ты хочешь повесить на меня смерть короля?! — взвилась Гретта, запуская несчастный мешочек Джозефу в голову. Тот ловко словил его одной рукой за секунду до того, как тот врезался бы ему в лоб, и стремительно поднялся. Ему уже начинал надоедать этот спектакль. С лица Гретты, понявшей по его враз потемневшему лицу, что игры кончились, тут же слетела вся самоуверенность. Она было отшатнулась от него, но Джозеф успел поймать ее за руку и дернуть к себе. Он заметил, как расширились от страха зрачки кузины, и как она вся едва уловимо сжалась в ожидании удара. От этого зрелища сердце Джозефа наполнилось на секунду гадливой жалостью, он почти пожалел о своей вспышке и, не считаясь со здравым смыслом, только еще больше рассердился на Гретту. Вопреки расхожему мнению, ему не доставляло удовольствия наблюдение за чужой беспомощностью, и он старался по возможности подобного избегать, а все эти напуганные, беззащитные взгляды его змеюки-кузины заставляли его вспомнить о собственной мягкотелости. — Ты вообще слушала, что я тебе говорил? — зашипел Джозеф, чувствительно тряхнув Гретту для облегчения понимания. — Я сказал «каждый день». Это значит, что яд, который я тебе принес, действует не сразу, а постепенно. Сначала наше беспутное высочество начнет плохо спать, затем у него начнется головокружение, он начнет харкать кровью и творить другие милые глупости, но, когда лекари спохватятся, будет уже поздно. Нашему Беспутному Величеству будет становиться все хуже и хуже, пока, в конце концов, он не будет так любезен лишить нас божественной радости лицезреть Его Светлость на этом свете. И твоя задача — по мере сил поддерживать его медленное угасание. Тебе понятно, дражайшая кузина, или мне передать милорду графу, что ты отказываешься выполнить его поручение, потому что считаешь, что он идиот? Пока он говорил, Джозеф неосознанно наклонился к Гретте еще ближе, и та дернулась, пытаясь вырвать руку из его цепкой хватки, но не преуспела в этом. — Я все сделаю, — огрызнулась Гретта, глядя на него затравленно и злобно. — Вот и прекрасно, — довольно хмыкнул Джозеф, с усилием вкладывая в руку Гретты мешочек с ядовитым порошком. — Я всегда знал, милая сестрица, что ты умнее, чем можешь показаться на первый взгляд. — Ты закончил, Бастард? — процедила та максимально холодно. — Пожалуй, — снисходительно кивнул Джозеф, наконец, отпуская ее. То место, за которое он схватил Гретту, покраснело, и Джозеф отметил про себя, что, похоже, у его милой кузины завтра станет одним синяком больше. Он уже взялся за ручку двери, когда вдруг остановился, будто бы вспомнив о чем-то. — И да, вот ещё что... — протянул Джозеф, оборачиваясь. Гретта подняла на него взгляд, хмурый и сосредоточенный, в котором читалась мрачная готовность выслушать дополнение к выше следующим инструкциям. — Я, признаться, и не подозревал, что у тебя такая маленькая грудь. Джозеф успел захлопнуть за собой дверь в спальню за секунду до того, как в неё врезалась одна из многочисленных склянок и флаконов, запущенная ему в голову его любезной кузиной. Это было мелкое хулиганство чистой воды, до которого он предпочитал не опускаться ввиду того, что знал великое множество способов унизить человека куда более изящно, но сегодня он просто не смог удержатся. Слишком уж дражайшая кузина его порадовала, выставив себя идиоткой несколько раз подряд. Как жаль, что ему вряд ли представится случай пережить это неземное удовольствие еще раз. Конечно, сестрице Гретте временами была бы полезна хорошая встряска, но подобное было неприемлемо. Сначала Его Величество бьет в пьяном угаре племянницу графа Себастьяна, а потом, чуть погодя, на трезвую голову приходит к мысли, что советы и мудрое руководство самого милорда графа ему ни к чему. Конечно, возможно Джозеф утрировал, но кому как не ему знать, что все начинается с малого. А это значит, что завтра их славному королю предстоит не самый приятный разговор. В процессе него Джозеф прозрачно намекнет ему, что граф Себастьян может вскоре совершенно нечаянно узнать о том, что карточные долги Его Величество составляют несколько большую сумму, чем он до этого представлял. Всего лишь в три раза большую. Не велика разница, не правда ли? И что, если Его Величество по какой-то причине этого не хочет, то ему просто нужно проследить, чтобы его драгоценная жена перестала ходить в не по сезону закрытых платьях, если он, конечно же, понимает, о чем они сейчас толкуют. Джозеф полагал, что проблем с этим у него не будет. Король обычно вел себя как очень разумный молодой человек, когда на него вдруг снисходило понимание того, что его рыжая шкура в очередной раз висит на волоске. А о том, что Джозеф давно выиграл у влиятельных королевских собутыльников его долги, Его Величеству знать не обязательно. Как и то, что с этого дня ему в вино вместе с остальными приправами будут сыпать еще и снотворное. А что? Быстрее отрубится — меньше будет буянить. И, как говорится, не стоит благодарности, милая кузина.