Брат и сестра.

Орену сегодня двенадцать и он должен получить свой первый меч. Не тот деревянный болванчик, иззубренный в батальных инсценировках, а настоящий двуручный и очень тяжелый. Двенадцать – еще не мужчина, но уже и не мальчик, не наивный юнец. Только вот судьба Орена навсегда замереть в восемь с окровавленным горлом. Неловко раскинуть руки и невидяще смотреть на лежащий рядом деревянный обрубок. В склепе Кусландов холодно, и даже накинутый плащ из волчьей шкуры не спасает от затхлой могильной сырости. Рука Элиссы опускается на ссутуленное плечо Фергюса – в неясной потребности опереться или поддержать, – и брат рассеянно хватает ее, сжимает облаченными в замшевую перчатку пальцами. Элисса прерывисто выдыхает - вот так вот крепко и доверительно он не держал ее уже давно. - Бедный мой мальчик. В голосе брата приглушенные отголоски умело сдерживаемых мужских рыданий. Сердце Элиссы болезненно сжимается, но она не позволяет себе качнуть маятник настоящей видимой жалости. Только вдруг подается вперед к чужой широкой спине, и упирается лбом где-то на уровне полосы шеи, всегда неприкрытой подшлемником. Фергюс, кажется, позабыл о ней, потому что вздрагивает. - Я не уберегла их, брат. Я… Она плачет вместо него. Черпая из омута собственной памяти и горя отца, потерявшего единственного наследника, мужчины, лишившегося любимой женщины и сероглазого мальчика, оставшегося без родителей. От мыслей про Брайса и Элеонору Элиссе становится так худо, что она второй рукой вцепляется в брата, кощунственно желая разделить с ним гложущую тоску по обоим. Ей отчаянно хочется зажмурить глаза, а потом распахнуть их прежнему неизмененному миру. Снова вздорно встряхивать косицами на “волчонок” отца, притворно стенать перед матерью, втискивая поджарое тело в платье, до седьмого пота сшибаться во дворе с сэром Гилмором, подшучивать над старушкой Нэн, слушать как поет Ориана свои тягучие антиванские песни, стращать Орена, застукивая его верхом на ее измученном играми мабари. Элиссу окружают призраки, и в череде любимых лиц мелькают едва знакомые, перемолотые войной и Мором, искаженные предсмертно судорогой. “Прочь!” Фергюс разворачивается к ней слишком резко и яростно, с явным намерением хорошенько встряхнуть. Но в последний момент замирает, ловит умоляющий взгляд и… Сжимает сестру в неловких медвежьих объятьях. - Ты не виновата, волчонок, - Элиссе чудится, что он и сам в это не верит. Но голос с мягким тембром отца действует на нее обманчиво успокаивающе, - Хоу, этот проклятый ублюдок, и его люди! О, как бы я хотел самолично выпотрошить каждого из них и подвесить над воротами. Чтобы вороны и порождения тьмы сожрали их нечестивые останки, чтобы сам Создатель видел, что бывает с теми, кто поднимает руку на своих друзей и союзников. С теми, кто выступает с мечом против Кусландов. Последнее добавляет уже тише, скатывая слова в судорожное глотание. Элисса не смеет винить его, потому что жизнь научила ее, что слезы это далеко не позорная слабость. Она тоже плакала, смывая с меча бурую кровь предателя-Хоу. Сколько они так стоят, обнявшись и вымачивая мех на плечах солоноватой горечью, Кусланд не знает. Она просто вдыхает чужой запах и подрагивает от холода, не совсем еще веря в присутствие Фергюса. Она ведь уже потеряла его и, заново обретя, почувствовала предательскую досаду – прошлое снова ворвалось в ее исковерканную Мором жизнь, и теперь жгло не хуже залпом выпитой лириумной настойки. Но ведь Мор тоже остался позади? Элисса приподнимает с груди брата голову и осторожно взглядывает на свою правую руку. Почему-то сейчас не покрытую перчаткой, но, к счастью, едва различимую в сумраке склепа. Вязь потемневших вен, набухших и пугающих, тянется под истончившейся кожей от локтя до запястья. Иногда рука ноет. Но в остальное время Элисса не чувствует никакого дискомфорта от скверны, словно… Словно уже давно срослась с ней. Андерс, беглый целитель и маг, предлагал ампутировать пораженную конечность, но он мало что смыслит в скверне – она не снаружи, источник ее внутри. И рубить себе руку, все равно, что избавляться от голов мифического многоглавого змея. Проклятье порождений тьмы найдет себе новый выход, и никто не ручается, что вместо руки не начнет гнить лицо. Элиса снова вздрагивает, и брат замечает ее напряженно закушенные губы. Он слегка отстраняется, смахивает с лица сестры волосы и вопрошает. - О чем ты думаешь? Для обоих вопрос звучит глупо, но говорить еще что-то здесь, стоя в анфиладе гробниц, вряд ли получится. Вообще, у них теперь мало что сможет получиться, думает Элисса, зная, что утром она отбудет в Амарантайн, а брат останется здесь, в Хайевере, ждать кортеж невесты. Девушка упрямо встряхивает головой. - Ни о чем. Здесь холодно. - Да, пожалуй, не стоит стоять здесь слишком долго, - послушно соглашается Фергюс, тот самый Фергюс, который никогда не стремится бередить чужую душу. Глаза его все еще блестят от недавно пролитых слез, но спина уже прямая, как и полагается тейрну. Он разжимает на предплечьях Элиссы пальцы и просит дать ему еще немного времени, чтобы попрощаться с Ореном. - И со всеми остальными, - смущенно добавляет он, окидывая трепещущее факелами пространство тоскливым взглядом. Элисса кивает и отходит, наблюдая, как брат опускается перед каменным вместилищем сына на колени. Снова становится до слез жалко, но командор Серых Стражей себя пересиливает и, дабы отвлечься, нащупывает за поясом правую перчатку. Свет бьет по глазам и заставляет на мгновенье приглушить его опущенными ресницами, а, когда массивные двери склепа за спиной закрываются, оба окидывают друг друга пристальными взглядами. Так синхронно и ожидаемо, будто они об этом изначально договаривались. “Мы друг друга запоминаем” – Догадывается Элисса. Кто знает, как поведет себя капризная судьба, и когда еще им придется увидеться. Хоть девушка и обещалась приехать к брату на свадьбу, но до нее еще должна пройти целая зима, должны зацвести дикие сады Хайевера, и улечься беспокойство в Амарантайне. И что-то подсказывало Элиссе, что вместе с Амарантайном скоро забеспокоится весь мир. Что-то неотвратное надвигалось, что-то, пока Серыми Стражами не опознанное, но уже тонко дребезжащее на уровне восприятия. Элисса жадно отмечает свежие рубцы на щеке брата, раннее серебро в каштановых волосах, колкую щетину - останки той самой бороды, с которой Фергюс скитался по Диким землям Коркари. Нет, перед ней больше не браурный первенец Брайса, от внушительной фигуры мужчины веет особой степенностью и силой. Как же сильно изменилась тогда она сама? - Твои ножны, - внезапно замечает девушка, - они пустые. Фергюс как-то рассеянно оглаживает упомянутые ножны огрубевшими пальцами, чтобы потом болезненно улыбнуться. - Я подарил свой меч Орену. Он по праву ему полагается. - Как и жизнь... Ночью они спят в одной комнате, как в детстве свернувшись по обе стороны кровати. Утром просыпаются почему-то в объятьях, но не смущаются, потому что все чувства заглушены предстоящей разлукой. На прощанье Фергюс запечатлевает на губах Элиссы целомудренный поцелуй и, как истинный тейрн, дает отмашку открывать ворота перед Серым Стражем. - Теперь ты наследник Кусландов, на тебе теперь лежит огромная ответственность за продолжение рода, - серьезно говорит Элисса, смотря на брата с высоты своей вороной лошади. - И если ты в скором времени не женишься, я сама тебя женю. Попрошу Алистера устроить смотрины со всего Ферелдена, и выберу тебе самую кривую, тощую и хромую невесту. - То, что ты Командор Серых Стражей и лично знаешься с королем, не дает тебе права помыкать своим старшим братом, - в ответ ухмыляется Фергюс, однако отмечая про себя, как сестра выросла и возмужала. - И я слышал, что Стражи тоже могут иметь семью. Может, тебе тоже стоит примерить венок невесты? Элисса забавно морщится, покрепче перехватывая поводья, и, прежде чем тронуться, на прощание бурчит. - И напяливать на себя к нему платье? Да я скорее в монастырь уйду и начну говорить словами из Песни Света. Под короткий смешок брата, Элисса трогается и борется с назойливым желанием обернуться, чтобы по-девичьи помахать. Но это уже будет слишком фривольно для Командора Серых Стражей. Пересекая знакомый замковый мост, Элисса напоследок прокручивает в голове слова брата о семье и грустно заключает. “Если бы я встретила такого как ты, мой милый братец, может быть, и подумала о замужестве. Я так стремилась всегда походить на тебя, что иногда даже завидовала Орену. Уж он-то бы вырос твоей копией. Весь в отца, как часто любила поговаривать Орана.". Но жене брата Элисса всегда завидовала больше всего.