Возвращайтесь домой, самолёты! Возвращайтесь домой, поезда! Возвращайтесь… и просто — с работы. Возвращайтесь, родные, всегда!
Андрей называл аэропорты кладбищем надежд и не знал, есть ли в мире место, которое он ненавидит сильнее. Пожалуй, нет. Кисляк считал аэровокзалы пристанищем для самой большой в мире лжи, он был уверен, что именно здесь навсегда ломаются судьбы и умирают чувства. А разве не так? Нескончаемый поток людей, который даже ночью не становится меньше: одни куда-то спешат, не замечая друг друга, другие — устало бредут, волоча за ручку чемодан. И, глядя на них, невозможно понять, что для них тяжелее: багаж в руках или груз воспоминаний, от которых они, возможно, и пытаются улететь. А третьи по двенадцать часов проводят в залах ожидания, сидя в этих железных креслах, и сжимают в руке пластиковый стаканчик с дешёвым кофе. Но чего они ждут? Вон та девушка, что в красном пальто, летит к любимому парню: они не виделись две недели, и она, соскучившись, решила устроить ему сюрприз. Сияя счастливой улыбкой от радости в предвкушении встречи, она и не догадывается, что настоящий сюрприз ожидает её: любимый в постели с другой. Или вон та брюнетка, что трясущейся рукой сжимает носовой платок и затуманенным взглядом что-то выискивает в безликой толпе. Вчера, разговаривая с сестрой, она сказала, что не сможет прилететь, ибо они с женихом уже купили билеты на курорт, но обещала, что обязательно заедет позже. А сегодня утром её разбудил телефонный звонок, и, когда она недовольно сняла трубку, ей сообщили, что сердце родного человека остановилось. И вот, как и планировалось, она — в зале аэропорта, но вместо курорта девушка летит к сестре — проститься. А вот там, видите? Мужчина не отрывает взгляд от электронного табло, по которому скачут строки: рейс до Лос-Анджелеса снова задержан на час. Он до боли сжимает ручку железного кресла так, что кожа его пальцев становится кипенно-белой. Но причина такой реакции далеко не в банальном недовольстве, как у остальных пассажиров, ждущих посадки. Разжимает ладонь и, потирая её, чувствует, как по щеке течёт слеза. Пусть. В этой безликой бурлящей толпе всё равно никто не заметит; более того, все лица с каждым часом пребывания в зале ожидания сливаются в одно пятно, какое им всем до него дело? Где-то там, на другой стороне Земли, сейчас ночь. И там же умирает от рака его жена, надежды на спасение уже нет, а сегодня утром ему позвонили и, рассказывая о состоянии пациентки, врач между делом намекнул: «Совсем плоха, не мешало бы мужу быть». Он, конечно же, сразу взял билет, переживая лишь о том, что перелёт через Атлантику займёт двенадцать часов. Двенадцать часов, каждый из которых может стать для любимой последним, а теперь ещё рейс отложен уже в третий раз, и вновь — на час. Он не утрёт слезу и лишь губами станет шептать: «Дождись меня, родная». Аэропорты — место, где расстаются, чтобы никогда не увидеться, и где встречаются, чтобы больше не отпускать; место, которое никогда не бывает пустым; место, откуда убегают от прошлого в новую жизнь, откуда возвращаются домой, по которому так скучали. Здесь, в душевых залах ожидания, люди ждут свои опаздывающие рейсы, словно последний шанс что-то изменить.***
Андрей ненавидит аэровокзалы, но ещё больше он ненавидит свою жизнь, которую для него устроил заботливый папа: конечно, сделал он это от великой любви, только не к единственному сыну, а к своей безупречной репутации. Именно в угоду своему статусу отец заставил Андрея жениться на Марине, парень потом не раз вспоминал слова родителя: «Никаких абортов она делать не будет, ты на ней женишься! Я не хочу, чтобы моё имя полоскали!» — заявил тогда прокурор. Нет, Кисляк, конечно, пытался сопротивляться воле отца и даже кричал, что ему плевать на репутацию, но… Вы пробовали ехать на велосипеде навстречу танку? Смело могу сказать одно: при столкновении результат будет не в вашу пользу. Вот и Андрей не мог ничего сделать против прокурора города, и, дабы не быть раздавленным гусеничной лентой, он ухватил черлидершу за ворот и отправился заключать брачный союз. Выйдя из загса, Кислый услужливо напомнил новоиспечённой жене, что будет хреновым мужем, и свои слова хоккеист начал воплощать в жизнь уже на второй день медового месяца. Впрочем, тем, кто хорошо знает Касаткину, известно, что по части гадостей она многим способна дать фору, поэтому девушка вполне достойно держала удар. Окружающие завидовали идиллии в семье Кисляков: он постоянно открывал ей дверь в машине и подавал руку, они всегда были стильно одеты и приветливы, никогда не повышали друг на друга голос и не перечили, а какая чудная у них подрастала дочь Анечка. Оля страшно завидовала спокойствию и сдержанности Андрея, который никогда не кричал на супругу и не закатывал ей сцен ревности, а Женя Царёв всё время ставил Марину в пример своей девушке Лизе, которая то и дело затрагивала тему разницы в возрасте: мол, смотри, Марина сыну прокурора по статусу не подходит, а ничего, она же не переживает. Пожалуй, они раскрыли главный секрет идеальных семей: научились улыбаться так искренне, что никто и подумать не мог о подделке, а главное: оба взяли на вооружение одну из старейших истин: «Научитесь никому, ничего не рассказывать. Вот тогда все будет хорошо». Правда, в их случае всё звучало немного иначе: «Научитесь никому, ничего не рассказывать: пусть другие думают, что у вас всё хорошо». И вообще, если бы окружающие глядели в замочные скважины, видя, что на самом деле происходит в домах и жизнях людей, то, наверное, на всей огромной Земле не осталось бы ни одного счастливого брака. Как только за ними закрывалась входная дверь и они становились невидимыми для чужих любопытствующих глаз, Андрей и Марина сразу переставали друг друга любить и начинали ненавидеть. К слову, стоит отметить, что это у них получалось куда лучше, чем изображать взаимную любовь, да и искренность всегда лучше. Их раздражало друг в друге всё: его ботинки, которые он сбрасывал прямо на пороге, а она постоянно о них спотыкалась, его клюшка, стоящая в прихожей и периодически падающая на неё, а на все просьбы убрать куда-нибудь подальше игровой инвентарь любящий супруг лишь посмеивался: — Зачем? А вдруг мне повезёт и тебя ею пришибёт. — Не дождёшься! — выкрикивала она в ответ, теряя терпение. — Тебя первым прибьют, причём одна из тех девиц, с которыми ты шляешься по клубам, пока жена ждёт дома! — затем она понижала тон, косясь на приоткрытую дверь детской. — И учти, Кисляк, я тебя хоронить не буду, пусть тебя твои шлюхи хоронят. Его бесили её волосы в ванной, запах духов и жёсткие требования поддерживать порядок в квартире. Пожалуй, порядок — это то единственное, что в их семье действительно было идеальным. Бельё в шкафах разложено по цвету, книги на полках расставлены по высоте, столовые приборы — строго по отдельным секциям, занавески всегда в тон обоев, настенные рамки всегда должны висеть ровно, даже магниты на холодильник — и те расставлены строго в ряд. И да, конечно, никакого пива и фастфуда, которыми Андрей, несмотря на спортивную диету, иногда любил побаловаться. Каждое утро, получая на завтрак тарелку с гречневой или манной кашей, хоккеист тоскливо глядел в небеса и молил богов о пощаде, но боги оказывались глухи. Глухи они были и к вечному вопросу Марины: «Какого чёрта я вышла за него замуж?» Двое абсолютно чужих друг другу людей каждое новое утро вновь и вновь терпели присутствие другого в своей жизни ради счастья третьего: маленькой проказницы с глазами мамы и улыбкой отца. Она любила нарядные платья, чупа-чупсы, плюшевых мишек, ленты в косах и маму с папой, а они оба безумно любили её, иначе бы уже давно разъехались по разным континентам, внеся друг друга в «чёрный список». Время бежит вперёд, внося в судьбы людей свои коррективы: под влиянием времени изменяются ценности, сохранять семьи ради детей давно уже не модно, но ещё находятся те, кто терпит ненависть ради любви. Скорее всего, родители просто боятся поставить точку, дабы не быть виноватым перед ребёнком за распад семьи, и каждый ждёт этого шага от другого. Так они и жили. А когда становилось невыносимо тошно не только от голоса, но даже от простого присутствия рядом, и хотелось открыть форточку и проветрить, Андрей ехал в ненавистный аэропорт и брал билеты. Вот и в этот раз он отправил жену и дочь на солнечный Кипр, а сам улетел в Швецию к подруге дней своих суровых, а вернее — беззаботного детства, Яне Самойловой. Странно устроена жизнь. Всё детство и всю юность Яна бегала за ним, но, не добившись взаимности, переключилось на Кострова, выскочила за него замуж и укатила в Швецию: только после этого Кислый понял, как она ему нужна. Давно известная истина: что имеем — не храним. Теперь он не расстаётся с телефоном, постоянные звонки и переписки, перелёты, да что там говорить — даже дочь он назвал похожим именем, переставив буквы в обратном порядке, и убедил Марину, что «Аня» — прекрасное имя. Вчера, прилетев из Швеции, Андрей твёрдо решил, что сегодня же поговорит с женой о разводе. Хватит быть маленьким мальчиком и во всём слушать папу. В конце концов, у него одна жизнь, и прожить он её должен, как сам считает нужным, а папа пусть своей живёт. В том, что Яна уйдёт от мужа, хоккеист почему-то даже не сомневался, а Анечка — она в любом случае останется его любимой дочкой.***
Погружённый в мысли о светлом будущем с Яной, Андрей не сразу заметил, что нужный ему рейс «Ларнака — Москва» пропал с электронного табло. Что это значит? Самолёт приземлился? Но информация о рейсе должна отображаться ещё какое-то время после посадки. Посмотрев по сторонам, парень с ужасом осознал, что все вокруг охвачены паникой, а ещё через секунду он понял, что авиалайнер, согласно расписанию, должен был достигнуть земли ещё сорок три минуты назад. Сын прокурора, охваченный волной раздражения, полез в карман. Набирая номер, он уже был готов наорать на жену, ведь как она смогла пройти мимо него, и какого тогда чёрта он уже битый час здесь кукует? Но ни через пять минут, ни через десять вызываемый абонент на связь не вышел. — Ну, зараза! Я тебе устрою, — парень сбросил вызов. Он был зол на жену просто потому, что верить во что-то более ужасное не хотелось. Андрей огляделся по сторонам и взгляд случайно зацепился за женщину, что, держа телефон в руке, утирала слёзы из-под очков: интуиция подсказала, что нужно обратиться именно к ней. Он осторожно подошёл и, легонько дотронувшись до плеча, спросил: — Простите, вы тоже Кипр ждёте? — Андрей задал вопрос и отчего-то испугался возможного ответа. — Да, — прошептала женщина, бледнея на глазах и, посмотрев в глаза незнакомому юноше, сообщила то, что не могла больше держать в себе, — самолёт пропал с радаров, скорее всего — разбился… — Давайте присядем, — Кисляк подал женщине руку и помог сесть. Видимо, что-то внутри нас подчинено законам природы, и в сложных ситуациях мы, как звери, сбиваемся в стаи. Андрей краем глаза смотрел на заплаканную женщину, которая всё ещё пыталась куда-то дозвониться, и у него самого темнело в глазах, а в голове снова и снова эхом звучали слова: «Самолёт разбился»… А это значит, что скоро начнут появляться списки погибших, затем — процедура опознания: будучи сыном прокурора, он лучше других знал, как это всё происходит. Андрей на секунду представил, как безэмоциональный дяденька, видавший виды, отбрасывает белую простыню, и он видит её. Белую, как мел, всю в ранах, возможно, кости наружу, а грязные локоны — спутаны. А под другой, такой же белой простынею — смысл его жизни: платье грязное, глазки закрыты, ленты в расплетённых косах. Воображение рисовало всё так ясно, что через минуту Андрей сам стал похож на труп, руки онемели, лихорадило, бросало в холодный пот. Стали появляться первые имена погибших, но ноги словно приросли к земле, и хоккеист с обычно железными нервами, который давно научился выходить на лёд и играть, почему-то сейчас не мог сдвинуться с места. Когда сегодня утром, собираясь в аэропорт, Андрей снова проклинал всё на свете и жалел, что не отравился сразу после загса, тогда он и подумать не смел, что может их вовсе больше не увидеть никогда. Никогда — это слово словно отстукивало в его голове сердечный ритм и впервые в жизни приобрело для него такой страшный неотвратимый смысл. Никогда. Никогда утром он больше не крикнет из ванной: — Блин, Кисляк! Опять твои волосы везде! Отстриги их, что ли! Никогда не услышит её невозмутимый ответ: — От Кисляка слышу! — не забыв припомнить неработающую микроволновку, она не добавит: — Завтрак на столе, остынет — будешь утюгом греть! Никогда. Отныне, когда он поздно вернётся с тренировки, к нему навстречу не выбежит маленькая хулиганка и не бросится на шею, обнимая так, как никто больше — с неподдельной любовью. Так это что же, у него никого нет? Ещё вчера была семья, а теперь — что? И вроде радоваться должен: главное, что теперь он не связан узами брака, даже отец не сможет его упрекнуть в том, что горе-сын подмочил его репутацию, можно переждать траур и вприпрыжку бежать к любимой. Только вот что-то не бежится — ноги приросли к земле. Вытирая со щёк то ли пот, то ли слёзы, хоккеист осознал, что судьба назначила буллит, а он не смог отстоять свои ворота. Он вдруг понял, что его любимая сейчас вовсе не в Швеции, а там — в рухнувшем авиалайнере. От одной мысли, что ему сейчас предстоит вернуться в пустую квартиру, где из говорящих — только куклы дочери, ему становилось дурно. У крепкого здорового парня закололо сердце, Андрей перестал понимать — день сейчас или ночь, не различал силуэты рыдающих вокруг людей, не знал, сколько времени он так сидит, а, главное, что ему теперь делать. Но он точно знал, чего он не сделает: не позволит Яне однажды прийти и разрушить идеальный порядок Марины. Оказывается, он не хочет ничего менять. Пусть и дальше всё остаётся, как есть. Пусть в прихожей продолжает вонять её духами, на его клюшку она продолжает вешать свой ядрёно-малиновый шарф, от которого рябит в глазах, пусть каждое утро варит овсянку: он теперь будет есть её с удовольствием, а ещё он обязательно начнёт дарить ей цветы, кажется, она как-то сказала, что любит тюльпаны. Пусть на всю квартиру распевается Лепс, а на шторах висят яркие бумажные бабочки. Пусть всё останется по-прежнему, ведь в авиакатастрофе возможно выжить, правда? Но список фамилий всё растёт, и перед глазами парня вместо электронного табло всё чётче виднеется надпись «GAME OVER». А где-то среди толпы отдалённым эхом раздалось: «Никто не выжил»… Получил, что хотел? Молил богов избавить его от семьи — был услышан, так почему теперь хочется упасть на колени и рыдать так громко, чтобы заглушить даже шум аэропорта, и плевать, что вокруг люди: у них тоже горе — они поймут.***
— Андрей! — раздалось где-то за спиной, стоило ему только собраться с силами и направиться к списку, — Андрей! Парень встряхнул головой и огляделся в поисках врача: он должен быть где-то здесь. Голос, звучащий в его голове, был ему до тошноты знаком, но он не мог его слышать. На свой страх и риск Кисляк обернулся на зов и тут же ухватился за стену в полной уверенности, что пора падать в обморок. Перед ним стояла Марина, живая и невредимая, в одной руке она держала багаж, в другой — ладошку дочки. Такая же, как прежде: с каштановыми локонами и зелёными глазами, а рядом с ней — его «жизнь» с красными лентами в косах и новым медвежонком в обнимку. — Кисляк! Ну что ты встал, как вкопанный, вещи возьми! — её крик немного оживил его, уже было впавшего в оцепенение. Ни слова не говоря, Андрей подбежал к ним и, подхватив дочку на руки, прижал Марину к себе и заплакал. Она впервые видела его таким, поэтому не стала вырываться из объятий, как это бывало раньше. — Мариш, я думал, что вы… там самолёт… — прерывисто говорил Кислый, — я тут с утра сижу, и… — А зачем с утра? — не сразу, но всё же решилась поинтересоваться шатенка. — Я же ясно сказала: рейс в 15:10. И тут в голове хоккеиста что-то щёлкнуло: до этого момента он был абсолютно уверен, что прилёт — в 10:15. — Соскучился просто, вот и с утра, — соврал он, хотя позже ему покажется, что это была самая настоящая правда. Он поцеловал жену, чем совершенно её обезоружил, и продолжил: — Поехали домой? Но по дороге заедем в цветочный… Марина подняла бровь, уже было захотев съязвить: «Что, оторвал всех бабочек со штор и выкинул мой шарф?» Но, обернувшись по сторонам, промолчала. Отпечаток боли и горя на лицах сотен людей навсегда врезались в память, а позже она узнает, что тот рейс улетел в никуда — на том борту никто не выжил. Так, может, стоит жить, пока есть время, не тратя время на обиды? А ещё девушка, как и муж, возненавидит аэропорты, ведь самолёты не всегда возвращаются. Андрей понял замысел богов: он так долго молил их дать ему свободу, что они показали ему, чего она стоит. Достав вибрирующий телефон, Андрей сбросил вызов, внеся контакт «Яночка» в «чёрный список», благодаря небо за то, что бог не вписал его семью в тот самый список на табло, который продолжал беспрерывно пополняться…