I think Iʼll die if you deny me Swallowed alive in eternity Give me a way to be the agony That knew you all along
Без Аллена приходится работать совсем в других условиях. Лаборатория теперь была такой одинокой. Джулиан уже совсем отвык от одиночества. Оно было страшнее чем-то, что некоторые особо одаренные презирали его, верно посчитав виновным в уходе Барри. Это был бред. Аллен сам виноват. Он морочил Джулиану голову слишком долго и за это и получил. Пускай горит в аду. Без него легче, несмотря на пустоту вокруг. И на то, что в жизни все катится к чертям даже без него. Зато в первые за год он ощущает себя свободным. Пускай это временно, но это именно то, в чем нуждается Джулиан. То, чего он жаждет всю свою жизнь. Свобода от всего, кроме самого себя, конечно, неотделима от последующего одиночества, но Джулиан считает себя одиноким почти всю свою жизнь, а потому получает от всего происходящего неописуемое наслаждение. Частично в этом виноват психоз, частично философский камень и Савитар, но особую благодарность стоит, конечно, высказать Барри… — Ты мне не нужен, Аллен, — периодически повторяет про себя Джулиан, чтобы не дай бог не забыть про это. И теперь любыми известными способами избегает Барри. Но сны продолжают сниться по-прежнему, а еще Джулиан помнит то, как Барри смотрел на него в больнице, когда Альберт сорвался. И этот влюбленный взгляд побитой собачки преследует его чаще всего. За что, Аллен? Почему именно он? Мужчине всегда было трудно привыкнуть к кому-то, особенно к тому, кто его возбуждает. Эти отношения были обречены на провал. Только этим Альберт мог утешать ту часть себя, которой такая свобода радости не приносила. С Барри все выходило по-ребячески, они оба были уже большенькими детками и это нравилось некоторым субличностям* Альберта, что никак не повзрослеют. Именно из-за них внутри медленно скапливалась злость на все, что окружало, и стойкое желание все вернуть на свои места. * это из теории по психологии, а не практике по шизофрении. Про расщепление я писать не буду. Мало информации, а у меня вроде канон. Слава богу-или-тому-кому-там-наблюдает-за-всем, внутренний мандраж и противоречия не сказались на работе. Он даже умудрился в график вложиться несмотря на жуткие мигрени и, что писать и печатать обмороженной рукой было больно. Его вообще не должны были пускать на работу. К счастью, он был достаточно убедителен, чтобы заверить Сингха, в том, что полиции нельзя без криминалиста. И капитан теперь, когда они встречались, не был таким мрачным, только сделал пару раз замечание, что Альберт подозрительно быстро со всем справляется один. Так потому что один и быстрее! Нет тупящего тормоза, что только мешается под ногами. И по этому тормозу он все равно скучал по ночам и кусал от злости уголок подушки. Этот тормоз был нужен Джулиану, заставляя пытаться удержать в себе тьму и быть хорошим. Хотя бы казаться таким для других. А теперь необходимость отпала. Джулиан стал раздражительнее, быстрее уставал, ошибался в некоторых элементарных вопросах, перестал с щепетильностью следить за порядком в квартире. И все чаще просыпался посреди ночи от голоса Савитара в своей голове. Жизнь начала казаться бесполезной. Как долго он выдержит такое? Как скоро он окончательно сломается? Он мог просто закрыться от всего мира, но не сумел — слабак! И этому мешало абсолютно всё. Всё, что он хоть как-то ценил, постепенно утрачивало роль, сравнению с масштабом скорби. Не предал Джулиана только виски, который он стал всё чаще выпивать в местном баре. Это временно притупляло боль в голове. Но и с этим приходится завязывать, когда в один из вечеров он не замечает Барри в том же месте. С ним какой-то незнакомый Альберту мужчина, и они очень даже мило беседуют, не заметив его. Все-таки не зря Джулиан менял свой стиль одежды и манеру поведения, приходя в такие места. Барри просто не узнал бы его. И хорошо. Иначе бы могла выйти неплохая сцена ревности. Ведь Джулиан ревновал. Барри ожесточенно жестикулировал и что-то возбужденно говорил, порой прихлебывая из стакана. Не надо было долго догадываться, чтобы сообразить, что Барри скорее всего на что-то или кого-то жалуется. Мужчина показался Джулиану самым спокойным и непоколебимым человеком в этом месте. Все же было что-то в его облике что-то знакомое, что стоило запомнить. Итак, Барри явно доверяет ему, они очень хорошо знакомы — возможно бывшие любовники; но, несмотря на хладнокровие, он проявляет к Барри дружескую (ключевое слово) симпатию. Они все же друзья или что-то большое? Также незнакомец был хорошо сложен, хотя под его одеждой этого не было особо видно, а движения с которыми он ставил стакан на стойку отточеными и уверенными. Жесты и мимика так же свидетельствовали о замкнутости и вечной напряженности. Скорее всего профессиональный наемник или солдат, точно не коп — одет очень хорошо и достаточно высокомерно держится; но он мог оказаться и обычным алкоголиком, Джулиан эту возможность допускал. И еще: он заметил, что Альберт наблюдал за ними и порой кидал в его сторону подозрительные взгляд. Они ощущались всей кожей. От них по телу бегали мурашки и притворяться пьяницей, что не замечает перед собой ничего, кроме алкоголя в бутылки, было сложно. Незнакомец не поведется. Пора сваливать. Ну что все же знакомого в его внешности? Где Джулиан мог его видеть? Быть может с заголовков газет или по телевизору? Черт, ну кто же он такой? С кем вообще пил Аллен? Он постарался вспомнить о всех знакомых Барри, которых знал или слышал, а потом медленно восстановил в голове список, чтобы сопоставить характеристики. На это ушло еще минут пять сидения на пороховой бочке теперь уже самому под этим взглядом. Благо, что Аллен ничего не понял. А значит Оливер Куин думал, что следят за ним. Неудивительно, ведь он же мэр Звездного города, что решил втихую напиться в баре, подальше от проблем. Неохота спалиться, наверное. Стар-Сити, кстати, еще один чекнутый городок, где Джулиан был пару лет назад и чуть не пал жертвой психов под миракуру. Джулиан неторопливо покидает бар, надеясь на то, что все прошло без последствий. Напрасно. Недомэр нагоняет его спустя квартал, грубо заламывает руки и почти силой затаскивает Джулиана в темное узкое пространство между домами. — Кто ты такой? — мрачным голосом интересуется он, угрожающе нависая над ним и сжав в одной руке его шею, чтобы даже пискнуть не вышло без дозволения, но ответить хрипящему мужчине он позволяет. — Вежливее, — поморщившись, отвечает Альберт. Пускай побесится! Таким, как он, полезно. — Кто ты такой? — повторяет мужчина непреклонно, — отвечай или я сломаю тебе пальцы. Бывший миллиардер, что жил пять лет на «необитаемом острове», и сейчас являлся мэром Стар-Сити, имел прекрасную боевую подготовку, самурайское чутье и непоколебимое каменное лицо. Великолепнее было еще то, что он умел ломать пальцы, а, значит, морально был готов убивать и пытать. «Прекрасный вечер, Джулиан» — утешил он себя мысленно. И самое главное: этот сука бухал с Флэшем. Это даже не дважды два, а один плюс один. Перед ним Зеленая Стрела. С этим известным садюгой шутки крайне плохи, так что шантаж стоит оставить на крайний случай. Притворимся, что ничего не знаем. — А ты кто такой? — не менее агрессивно интересуется Джулиан, — я тебя здесь раньше не видел. Пальцы — это несерьезно. Можешь сразу меня убить, я не обижусь. Куин охуел от подобного тона, явно не понимая того, почему Джулиан не трясется от страха за свои пальцы, здоровье и жизнь. После Фрост, Зума, очаровательного маньяка уже не так страшно, да и Барри это своему другу не простит — Альберт уверен. — Я первый спросил. Хотя не имеет значения. Ты просто псих! Живи… Да, это лучшее наказание, чем пытки. Жить и пытаться смириться с одиночеством и тьмой. Он отпускает его и позволяет благополучно коснуться ногами пола и сделать шаг в сторону. А Куин все-таки сообразительный. И не поспоришь. — Благодарю, — Джулиан хрипло смеется и потирает горящую кожу на шее, — вы просто показались мне знакомым. Никак не мог вспомнить, где вас видел и потому смотрел на вас, господин мэр. А пальцы вас на Лян-Ю ломать научили? — Да еб твою ж мать! — матерится Оливер, явно занервничав. Не ожидал, да? Маскироваться надо лучше. И не пить с Флэшем. — Я никому не скажу, — клятвенно заверяет его Джулиан, — но жду того же от вас. Никому не говорите, что вы видели меня здесь. Я работаю под прикрытием. Ми-шесть. Вам ведь тоже не нужны проблемы? А вдруг прокатит? Он ведь не палился и был осторожен, просто этот Стрела все-таки профи. Кстати, что он вообще забыл в этом городе? Джулиан не верил, что у него нет цели своего визита. — Окей… — разочарованно вздыхает Оливер, — так бы сразу и сказал. Учти, я всё о тебе проверю. Джулиан не сомневается, а потому осторожно мысленно находит Камень и приказывает ему подчистить память Оливера Куина. Не надо ему помнить, что они встречались. Вроде срабатывает, потому что его взгляд мутнеет и он уходит обратно в сторону бара. Пронесло… Вот только откуда ему было знать, что этот идейный монстр в человеческом теле не особо восприимчив к магии? Вечером ему приходит SMS с незнакомого номера: «Ты почему сразу несказал что ты тот самый мудак в которого влюблен Барри? Я о тебе наслышан. Мне ему не говарить?» Блять. Безграмотный Штирлиц недоделанный! Что с Барри и его друзьями не так? Даже память им нормально стереть не выходит! «Не стоит. Не пиши мне больше» — отвечает Джулиан и понимает, что выпил чертовски мало. Барри хорошо. Барри не одинок, у него есть друзья. А у Джулиана только философский камень, амбиции, плохие воспоминания и небольшой психоз. «Помогите же и мне хоть кто-нибудь» И, какое счастье, что Оливер Куин умеет молчать.***
Разговор с Кейтлин после всего выходит тяжелым. Аллен с трудом отлавливает ее в лаборатории одиночестве, чтобы вновь завести беседу. Надо хоть как-то избавиться от злости, что Барри копил в себе на нее и Джулиана. Они оба вроде как извиняются перед друг другом, но прощения в голосе Сноу нет. И Циско, и Кейтлин отворачиваются от него. Барри так больно и одиноко, что он бы повесился, наверное, но только он в ответе за всё это; ему нужно все исправить. Барри рассказывает ей, о том, что ушел из полиции из-за Джулиана. О том, что он теперь не хочет его знать и считает последней тварью. О том, как он в этом прав и, о том, что у них было что-то большое, чем просто рабочие отношения, что они несколько раз трахнулись с другом. И теперь Аллену было очень трудно. — Нам вечно достается за наши ошибки, — философски изрекает Кейтлин, — мне очень жаль, что я стала толчком к этому, но ты же понимаешь, что в этом моей вины нет? Я просто хотела стать свободной, как и ты когда-то. Зачем мне вас ссорить? — Я лгал ему, — вздыхает Барри, — не ценил его и заставлял себя ненавидеть. Твоей вины в этом нет. Я знаю. Просто… — Ты его любишь, да? — не особо задумываясь, угадывает Кейтлин, — в твоих глазах, когда ты говоришь о нем порой, словно появляется отблеск молнии. Не трудно догадаться. — Да, скорее всего. Но зол я на него сильнее. И на себя тоже, кстати. Кейт, прости, что втянул во все это. Я больше не буду слабым. Я смогу вас всех защитить. — Не уверена, — девушка хмурится и отворачивается, — просто обдумывай свои поступки чаще. Хотя… Это я тебя об этом прошу, да? Я не лучше тебя. — Неправда, — сурово возражает Барри, — ты лучше многих. — Спасибо… Барри уже поворачивается, чтобы уйти, но его догоняют слова Сноу: — Скажи ему это, даже если он не захочет слушать тебя. Стань уже, наконец, честным и самодостаточным. Самобичевания, к которым приучил тебя Джо, не помогают, это даже хуже, чем держать всё в себе. Поверь, я знаю. Пообещай, что скажешь ему. — Я скажу, — соглашался Барри, — давно хочу. — Ну тогда не медли, идиот! Барри Аллен не идиот, а потому все же медлит. Барри Аллену вечно нужен повод. Тогда он еще не знает, что на носу у него апокалипсис. Джулиан сваливает из больницы на следующий же день. И теперь, чтобы ещё раз увидеть его, Барри Аллену стоит придумать повод очень хорошим. Даже, приходя в участок, якобы навестить Джо, он вечно не застает Джулиана на месте. Все, словно поменялось. Барри нервничает и теряется от этого факта. Теперь бывший коллега избегает его. Поставленная жирным пятном на чистом листе бумаги точка до сих пор причиняла боль и Барри сейчас тщетно пытался преобразовать ее в любой другой знак препинания. В идеале это, конечно, была точка с запятой, но многоточие или вопросительный знак тоже бы подошли. А вот восклицательного знака, с учетом их последней встречи, Барри боялся пуще всего на свете. И тоскливо проходили дни. Барри занимался ничегонеделанием. Привет, пресвятая безработица. Супергероям, конечно, тоже были нужны деньги, а потому Аллену было вдвойне сложнее, чем обычному безработному. Но Аллен не жаловался и терпеливо ожидал пинка судьбы по своему очаровательному заду. Идея вернуть Альберту одежду, что до сих пор была у него на виду в стопке выстиранного белья — надеть ее он бы никогда не решился, посещает его именно тогда, когда он, после многочисленных упреков Циско, перебирает хлам в своей комнате. Оттягивать дело в долгий ящик, Барри не решается. Потому что уже знает о том, чем это закончится. Лучше просто зайти к Джулиану вечером и вернуть ее, а уже потом попытать (и без того бедного-несчастного Джулиана) удачу. Слишком больно, оказывается, хранить в своем личном пространстве частичку того человека, что всё еще важен для тебя. Предупредить, позвонив или написав, о своем визите Барри боится и потому решается надавить на неожиданность. Лишь бы не показаться жалким, лишь бы не психануть! Лишь бы увидев Джулиана, не сказать ему то, что на самом деле он и не думает. Чужие вещи напоминают Аллену о их хозяине. Воспоминания всё только усугубляют. Так что свою боль Барри отдаст ему вместе с вещами то, что бушевало в его разуме и являлось тоскою, тишиною и любовью одновременно. Слишком много лоска для такого скромного человека, как Барри. Они ослабляли его. Это моральная слабость уже так измотала его… Джулиан Альберт ведь тоже умеет любить. Ну, что-ж… Он сам прогнал его. Это уже не важно. Барри кладет сверток одежды в рюкзак, посчитав, что так будет удобнее и еще раз пытается все обдумать. Правильно ли он поступает? Хотя даже если неправильно, то плевать, ведь он же Барри гребанный Аллен. Он итак слишком часто ошибается. И уже спустя час, он стучит в знакомую дверь и понимает, что сердце в его груди тревожно рвется наружу, от тревожного ожидания он близок к предобморочному состоянию. Барри уверен, что Джулиан дома, чувствует, что ему откроют, но понятия не имеет, каким он увидит Джулиана. Барри считает секунды. Дверь открывается спустя 23 секунды, что растянулись на целую вечность. Джулиан Альберт, кажется, не выглядит удивленным или раздраженным, скорее усталым и встревоженным чем-то или кем-то другим. Не Барри. На нем надета его извечная клетчатая рубашка, что почему-то нравится Аллену, и брюки, но он стоит на полу с босыми ногами. Вот и не холодно ли ему? — Привет, — робко выдавливает из себя Аллен понимая, что напуган и от того отчаянно хочет казаться смелым, — нам надо поговорить. Джулиан качает головой и пытается резко закрыть перед дверь, но у него не выходит — нога Барри, успевает втиснуться в узкую щель дверного прохода и мешает этому. От этого поступка кость ступни посылает в мозг импульс острейшей боли от которой на глазах резко выступают слезинки. «Черт! — матерится сквозь зубы Барри и просит раздраженным голосом — Джулиан, ну пожалуйста!» — Нам не о чем разговаривать, Аллен, — хмуро отвечает Альберт, — ты жалок, ты мне противен, ты… Просто уйди! — Не могу… — Барри вздыхает, — я честно пытался почти неделю исполнять то, о чем ты просил но, знаешь, я не могу. Я знаю, что сам всё испортил, но, пожалуйста, выслушай меня. Альберт отводит от него глаза и с безразличным кивком-поворотом головы впускает его. В одной из комнат горит свет, но они оба остаются в этой полутемной прихожей. На Аллена накатывают еще свежие воспоминания, от чего он непроизвольно краснеет, осознав, что смущен, что в его горле застрял тяжелый ком, что выглядит сейчас не совсем адекватно. — Джулиан, — не скрывая сомнение, начинает Барри, — мне кажется, что ты должен кое-что знать обо мне, что я… — Что ты кто? — перебивает его Джулиан уставшим голосом, — трус, аморальный лицемер, двуличная тварь, что страдает от ЧСВ с синдромом дефицита внимания? Или, может быть, о том, почему ты причиняешь боль всем, кто тебя окружает: твоей подруге Кейтлин, к примеру. Даже мне ты умудрился ее причинить, хоть я постоянно сопротивлялся от этого морального насилия. Ты постоянно лжешь, морочишь голову, а затем просишь или о помощи, или о прощении, а сейчас просто вновь приходишь с целью поведать мне свои удивительные басни. Извольте-ж… Так что сейчас ты просто назовешь причину по которой ты пришел ко мне, а затем уйдешь. Барри морально готовится сказать, что он Флэш, но, как и всегда, это невероятно сложно. Слова комом слипаются в горле; под пытливым взглядом Джулиана он ощущает все оттенки неловкости и страха. Но сначала цель визита, иначе зачем он тащил их с собой? — Я принес тебе кое-что. Решил вернуть. — М? — Альберт явно не имеет понятия, о чем говорит Барри и удивленно смотрит на него. — Я не могу хранить это у себя дома, а выбросить рука не поднимается, — торопливо говорит Барри и вручает в руки Джулиана свернутый пакет. — Неплохое оправдание… Кажется, что сейчас нервничает не один Аллен. Пока Джулиан скептически изучает его содержимое и ставит его на обувную тумбу, Барри, немного струсив, пятится назад и довольно больно стукается затылком о дверь. Эта боль его отрезвляет и приводит его извилистый мозг в рабочее состояние. — Я скучаю по тебе, — честно признается он, пока на него не смотрят — так спокойнее, — ты прав, я не только из-за этого сюда пришел. Я уже давно хочу сказать тебе правду, а ты именно в этот момент затыкаешь мне рот. — Ты это ведешь к тому, что я «якобы» не знаю, что ты Флэш? Это ничего не меняет, Аллен. Я знаю тебя достаточно, а ты же меня — нет, так что будь спокоен. — Давно? — ошеломленно шепчет Барри, у которого душа от этого жесткого, пронизывающего до костей голоса ушла в пятки, — давно знаешь? — Почти с самого начала думал на тебя, но была вечная несостыковка в моих планах и догадках, к тому же ты вечно умудрялся выходить сухим из воды. А уверен уже около месяца, жаль, что я был так занят работой и нашими с тобой взаимоотношениями, чтобы обратить на это внимание. Ты умеешь морочить голову, Аллен. Если это всё, то убирайся. Я ведь не говорил, что хочу тебя видеть. Барри видел, что в темноте губы Джулиана подрагивали, что эти слова он выдавливал из себя чуть ли не силой. — Я хотел сказать, честно! — вымученно добавляет Барри. — Я знаю, — Джулиан кивает, — но это не отменяет того, что я сказал тебе неделю назад. Ты не нужен в моей жизни. Один из последних людей, с кем мне стоит проводить время. Уйди… Мир вокруг уже разрушен, а потому слова Джулиана не причиняют Барри боли: ему все равно. Он просто знает, что ничего назад уже не вернуть; он просто идет на поводу своих желаний, он хочет быть свободным от тех сетей, в которые сам себя поймал и бился в них пойманной рыбой, пытаясь спастись. Блять… Черт! За что? Чем он когда-то не угодил Реверсу, Зуму, а теперь еще и Савитару, что ненавидели его за что-то глупое и абсурдное, что приходилось совершать, в виду того самого давления, что на него оказывалось. Ведь он же Флэш, герой, защитник, спаситель Централ-Сити. А герои вечно крайние. Неужели и Джулиан гонит его только из-за того, что считает Барри каким-то абстрактным борцом с преступностью? Если это так, то… пускай? — Ты знаешь, кто я — вопрос улажен, — по-деловому начинает говорить Барри жестковатым голосом в стиле Джулиану, — а вот мне о тебе ничего неизвестно. Кто ты, черт возьми, такой и почему внезапно появился в моей жизни? Какого хрена я чувствую перед тобой ответственность, даже с учетом того, что я ничего о тебе не знаю? Ничто не возникает просто так, я это знаю, ты тоже для чего-то был нужен и, будь уверен, я узнаю для чего был нужен ты. Любой ценой узнаю, потому что у тебя тоже есть тайна, Джулиан. Или я не прав? Я прав, молчи. Дай хоть раз сказать всё, а не стоять с видом побитого жизнью придурка, ведь я не придурок, а такой же взрослый и адекватный человек, как и ты. Ты с чего-то взял, что я тобой манипулирую, но я ведь просто пытаюсь быть с тобой честным. Однако я больше не буду, ведь… — Барри… — со стоном перебивает его Джулиан, а затем недовольно и неохотно смотрит на него, — ты хоть понимаешь, что за ахинею ты несешь? — Это честно. Это то, что ты всегда хотел от меня слышать. Я ведь понятия не имею о том, что я сделал тебе. Я не знаю тебя, ты прав. Но кто в этом виноват, неужто я? Я тщетно пытаюсь понять тебя, а ты мне не позволяешь. Да будет тебе известно, что Джулиан Альберт - один из самых замкнутых, повернутых на своем людей, что я встречал в своей жизни. Ты бы мог давно все сказать. То, что мучает тебя. А так то, что ты строишь загадочного страдальца, ничуть не меняет сути. И только попробуй оправдать это тем, что я тоже так делал, у меня было на это основание, так же, как и у тебя скорее всего, так что это глупо, понимаешь ли. Я волнуюсь, я места себе не нахожу, просто хочу понять, как всё исправить. Но, знаешь, мне уже известно, что ты скажешь, потому уйду. Ведь я прав? Барри знает, что прав. Знает, что этим словами задел Джулиана, что тот не сможет теперь проигнорировать его посыл, что не останется спокойным. «Накричи на меня! — молит он про себя, — докажи мне, что я не прав. Попробуй!» Молчание. Вот, что становится ответом на слова Барри, а он ведь душу изливал! Джулиан выглядит задумчивым и отрешенным сейчас, но его ресницы подозрительно часто вздрагивают. — Я просто устал от тебя, Барри. Ты мне надоел, — наконец отвечает он, — между нами слишком много ненависти и скрытых упреков, мы не имеем права что-то требовать у друг друга. Так что не смей на меня давить своими эмоциями. Это неприятно. К тому же, я пока работаю один за двоих, так что я просто не способен воспринять твои претензии. И не хочу, если быть справедливым. У нас нет ничего общего. — Неправда! — торопливо возражает Аллен, осторожно делая шаг вперед, чтобы схватить Джулиана за руку и сжать холодные пальцы в своих руках, неосознанно желая согреть, — ты знаешь, что это неправда. Мы оба друг ненавидим, и это одно из многого, в чем мы похожи. Джулиан пытается отдернуть руку, но пальцы у Барри крепкие и теплые, разжать их против воли хозяина невозможно. Почему все вечно так: перевернуто, неправильно и жутко? Никто из них не знает. Хотя Барри, наконец, прав, ненависть — последнее, что было у них общего, а когда и она стала рушиться, то осталась пустота и недоговорки, старые обиды, что теперь заново болели, возможно, даже сильнее, чем раньше. — Неправда? — тоскливо произносит Джулиан, — я так не считаю. Уходи, Барри, иначе я тебя отсюда выкину силой. Это каким еще образом? Барри не понимает, но угроза Джулиана звучит вполне серьезно. Что-то подсказывает Барри, что его коллега тоже не так уж и прост. И вполне способен надавать ему по шее. Видимо, во всех его отношениях с мужчинами это необходимый этап. — А ты попробуй… — агрессивно шепчет Барри, мгновенно сблизив дистанцию — один из плюсов, когда можно не скрывать свои способности. — Пошел нахуй! — некрасиво огрызается Альберт и толкает Барри кулаком в грудь, вызвав у спидстера лишь довольный смешок, — просто уйди. — Иначе? — Я познакомлю тебя с своим альтер-эго. Хочешь? — Альтер-эго? Как мило… — Барри собирается отпустить тяжеловесную шуточку, но не успевает. Его еще раз толкают, в этот раз сильнее, и Барри вновь бьется головой о стену, но даже возмутиться он не успевает — его рот затыкают грубым полупоцелуем-полуукусом и парню только и остается, что ответить на эту неожиданную поблажку. Это уже не совращение кого-то — это его последствия. Этот поцелуй жесток и мрачен, безобразен, не приносящий Аллену никакого удовольствия. «Тварь!» — выдыхает Джулиан в его губы. С верхней губы безнадежно сочится тонкая струйка крови, но Барри почти не ощущает боли — он словно подвешен на раскачивающимся маятнике, что кружит голову и будит в его сознании ответную жадную агрессию. Поэтому он, зная, что Джулиан смотрит на это, медленно слизывает с своей губы кровь и с вызовом смотрит в глаза Джулиана. Они полны тьмы и похоти. Как в том сне, что видел Барри. Теперь становится ясно то, к чему всё шло. Это и был итог. Нырнуть в чужую тьму? С удовольствием, ведь тем слаще потом будет вынырнуть на поверхность и увидеть свет. «Ты — тварь!» — опять повторяет Джулиан, сжимая его плечи. Его пальцы, словно тиски. Черт, больно! Барри кивает, расплываясь в улыбке. Рюкзак с его плеч с бумканьем падает на пол. «Да, тварь,» — соглашается он хрипловатым голосом, а затем сам, не спрашивая разрешения и не церемонясь, расстегивает на Джулиане рубашку и прикусывает нежную и теплую кожу предплечья, заставляя того зашипеть и еще раз вжать Барри в стену, но Аллену насрать, что Альберту больно — ему больно не меньше. Они опять целуются, словно никогда не насытятся этими грубыми поцелуями, словно в них не смешана вся горечь и страсть, что была между ними. И для них это ничего не значит. Никогда не значило. «А ты урод, — вставляет он в спустя некоторое время, — слепой тупица!» — Я ненавижу тебя, Аллен! — отзывается на эту фразу Джулиан, — мне плевать. Барри тоже плевать, и об этом он согласно мычит в чужой рот, из-за этого он позволяет оставлять на чувствительной коже синяки и засосы, дергать себя за волосы, и не возмущается, когда его спиной вытирают пол. Это лучше, чем то, что было до этого. Ненависть лучше, хотя даже осознать это сложно. — Всё еще хочешь меня прогнать? — насмешливо отвечает Барри, — я пошел, да? — Пошел ты! — с совсем другой интонацией откликается Джулиан и, цепко сжав его кисть своими холодными пальцами, тянет его за собой в сторону гостиной, но только для того, чтобы затем толкнуть на диван и, возвышаясь, пристально пожирать его уничтожающим взглядом. Все становится ясным: кажется, дело дошло до постели. Трахаться со взбешенным эксколлегой не хотелось, но разве Барри предоставили сейчас выбор? Почему они просто не могут поговорить, отказаться от тьмы, что внутри них? За что так больно? Парень спрашивает себя от этом в который раз. Он всё еще не ощущает боли в губе, а Джулиан уже переходит ниже, жадно всасывая в рот кожицу над ключицей - это заставляет вскрикнуть от резкого и неприятного ощущения. Слава богу, что эти зубы не настолько остры, чтобы прокусить кожу, иначе бы даже привычный к физической боли, Барри мог просто зареветь. Все-таки болевой порог - это преимущество, как и адреналин, что бурлит в его крови, заставляя сопротивляться, лягаться и всячески мешать Альберту. Это ведь уже не смешно, на этом моменте стоит затормозить и позволить Джулиану сделать то, что он собирался, но не противиться Барри не смог. И потому моральное насилие плавно превратилось в физическое. От всего того, что могло сойти на их телах за одежду, они в этот раз избавляются быстро: Барри не брезгует спидфорсом, что сейчас бурлит в крови наравне с адреналином и похотью. Барри Аллен ненавидит похоть, в его вкусе более нежный и осторожный секс, но такой у него выходит, к его большому огорчению, только с девушками. К тому же, язык даже в мыслях не поворачивается назвать происходящее прелюдией к сексу — это нечто совершенное и больное на голову. А еще в эти секунды Аллен и не задумывается, что сам не менее жесток к Джулиану. Его острые ногти расцарапали Джулиану все плечи и спину и кожа под подушечками пальцев горела и слегка кровоточила, а коленом он несколько раз заехал Альберту в живот. «Тварь!» — произносит Джулиан каждый такой раз и еле слышно стонет. И Барри также каждый раз прячет довольную улыбку, зная, что именно он сейчас - прима-балерина и звезда их прекраснейшего небольшого жесткого шоу, что вместо боли несет иллюзию покоя и так сладко дурманит сознание. Хочется, чтобы Джулиан это понял. Что всё это происходит только потому, что Аллен позволяет, что раз это единственная возможность побыть рядом, то пускай так оно и будет. — Джулиан, — стонет он его имя сквозь зубы, когда мужчина в этот раз, пожалев время, вместо смазки использует вязкую слюну, как смазку и разрабатывает ей его задний проход, вызывая в теле Барри еще больше боли, — Ах чёрт-чёрт-чёрт-чёрт! Блять, не спеши! — Не нравится? — с жгучей злостью спрашивает Джулиан, — бедняга!.. На тебе все и так заживет, Флэш! Эти слова выплюнуты с таким презрением, что до Барри только сейчас начинает доходить масштаб чужой ненависти. Если бы не эта компрометирующая «ситуация», он бы, унижаясь, молил о прощении. Но и на это у него было шанса. Только на яростные взгляды и ожесточенное сопротивление. Джулиан все-таки мудак не меньше Барри. Не будет никаких извинений. Аллен жалобно постанывает и просто решает прятать стоны и непрошеные слезы в ладони, прикрыв лицо руками, надеясь, что это окончится, как можно скорее. Без разогревающих поцелуев этот жесткий голос ранит. Но ничто не заставит Барри изменить мнение. Это все равно лучше чем… Нет, не думать о одной из самых кошмарных недель в его жизни. — Пожалуйста… — молит он, — это больно. Всё это больно. Это относится не только к тому, что Джулиан грубо растягивает его, а к всему их сложному взаимодействию. Они понимают это оба. Иначе, почему Джулиан вздыхает и ненадолго притормаживает? — Но это как раз то, что тебе нужно, — Джулиан усмехается и проводит другой ладонью по члену парня почти с нежностью, размазывая по твердому стволу выступившие капельки смазки. И Аллен благодарен ему за такую передышку, потому что, расслабившись, подговиться к тому, что в твою задницу собирается вставить член человек, что зол на него, проще. Слава богу, что до Альберта это тоже дошло. Они оба, кажется, даже немного поостыли. И все же настоящий мужской член между бесстыдно разведенных в сторону ног намного приятнее пальцев, хотя бы потому что намного горячее, тверже и не имеет ногтей. Острых и грубых ногтей. Впрочем, неровно расчерченные линии царапин и укусы были по своему эстетичны. И Барри цеплялся за них, как за последнюю возможность, последнюю соломинку для утопающего. Джулиан постоянно срывался с одного ритма на другой, заставляя Барри с отчаяньем стонать, пытаться жадно потереться об него, еще больше увеличить тактильный контакт. Хотя его стоны чаще всего походили на хрипловатые всхлипы. Аллен был почти уверен, что Джулиану они нравятся, иначе почему он был так разгорячен, быстрым и чертовски грубым. Ненавистный. Необходимый. Нетерпеливый. Человек, что терзал его губы, кусал за шею и медленно зализывал место укуса или засоса. После такой грубой «ласки» на коже мгновенно проступали синяки, особо болели места, в которых сохранились глубокие отпечатки клыков или резцов. Но хуже всего были толчки члена внутри себя: резкие, вызывающие ноющую боль, которую Барри почти и не ощущал тогда, потому что сам согласно стонал, сжимал ногами таз Альберта, выгибался и матерился прямо в чужое ухо. И пускай катится куда-нибудь подальше все эти условности, мягкость и желание дарить удовольствие и партнеру. Добровольный позор и слабость не унижали, хотя в глазах Джулиана это явно выглядело иначе. Ну что с того, что всё так? Нет, ему не страшно. Ни капли не страшно растворяться в чужой тьме. И целовать Джулиана с настойчивой осторожностью, чтобы не раскровить губу, тоже не страшно, потому что Джулиан, видимо, почувствовав изменения в движениях и стонах, несмотря на всё, тоже отвечает ему медленно, чувственно, окрашивая черное и белое в более яркие цвета. А потом они меняют позу и все становится по-прежнему. Только теперь его лицо и живот упираются в неудобную спинку дивана и Джулиан берет его сзади, пристроившись между разведенных широко коленей и трахающий сейчас Барри, как какую-то сучку. И Барри вновь матерится, поскуливая и надрачивая себе, стараясь не сойти с ума и не взвыть от того горячего возбуждения, что заставляло мышцы его живота сжиматься. Этот пьянящий дурман и резкий запах чужого пота и парфюма, привкус соленой крови во рту было одновременно и чужим, и необходимым. О черт, как же это было пугающе безумно, намного безумнее, чем представлял себе Барри. Фантазии — безопаснее. «Барри…» — иступленно рычит Джулиан, когда входит слишком глубоко, собственнически сжимая Аллена за талию. А он в ответ охает и упоминает маму Джулиана в сексуальном подтексте. И именно в этот момент в этот момент все окончательно становится неважно. Потому что теперь каждое движение и толчок приносят удовольствие: Джулиан подобрал максимально удобный угол. Барри не всегда понимает из-за чего конкретно он, порой, громко, жалобно стонет, слегка закусывая губы и мотая головой во все стороны: от боли или от удовольствия, когда жестко скользящий в нем член задевает простату или ладони Джулиана вместо жесткого сжатия бедер, скользят по его спине к ягодицам. А быть может от того, что Джулиан прикусывает соленый от пота загривок, вдавливает его лицо и плечи в твердую поверхность диванной спинки. Но все это все равно лучше, чем одиночество и тоска. Намного лучше, чем без Джулиана Альберта. Барри так скучал по нему, что ему все равно то, как жестко имеют его задницу — Джулиан прав, на нем заживет. — Тебе ведь это нравится, да? — с жестокостью в голосе процеживает Джулиан, остановившийся только для того, чтобы опять изменить угол проникновения, — ты стонешь, как дешевая потаскуха. — А ты ебешь дешевую потаскуху! — возмущается Аллен, восприняв это оскорбление слишком болезненно, — как думаешь, что хуже? — он с трудом издает жалкое подобие смеха, только для того, чтобы взбесить Джулиана. — Заткнись! — шипит Джулиан. Долгое свистящее «с» остро колет разум Барри. Он дрожит и возбужденно мотает головой, словно с чем-то не соглашаясь с Джулианом, а затем прикасается щекой к неудобной, влажной от его пота, коже и старается не думать ни о чем еще несколько минут, пока это истязание не кончится. Секунды струятся, как песок в часах: также незаметно и волнующе. Даже похоть и вожделение не способны заставить Барри считать, ожидая кульминацию. И от всего этого долгожданный оргазм выходит смазанным и неудовлетворительным. Эмоции отхлынули. Барри замирает пораженным и понимает, что только что связал себе руки. Камень же на его шее висел давно. Дно было подозрительно близко. Эта то самое наказание, что дала ему судьба за то, что он изменил чужие судьбы. Не секс, конечно, а то, как всё это произошло. — Достаточно? — удовлетворенно шепчет Джулиан, кончив. Он отстраняется, отпустив Барри, и делает пару шагов назад — Барри слышит шорох его ног. Плечи и поясница ноют, так же, как и ягодицы. В этот раз его не особо жалели. И то, что даже от такого привычного грубого обращения, Барри получает удовольствие, почему-то заставляет его стыдиться самого себя. Своего пылкого сексуального пыла и тяге к острым ощущениям. «Вот блять…» — шепчет он, стирая с своего живота сперму, что, конечно же, не остается незамеченным Джулианом. Наверняка злорадствует. И хуй с ним! Барри со стоном сползает по спинке и прикрывает глаза, уже не ощущая хрипловатое дыхание Джулиана нежной кожей затылка. Человек, что сейчас взял и оттрахал Барри чуть ли не силой, определенно не был Джулианом, иначе это жестокое «на тебе все и так заживет, Флэш» он объяснить не мог. В глаза Джулиана он смотреть опасался, хотя почти физически ощущал, что Альберт прожигает его спину взглядом. Одевался парень молча, путаясь в штанинах, рукавах и пуговицах и пытаясь не зареветь. Не дождется! В данной ситуации фраза: «ненавижу тебя!» — звучала уместно. Вот теперь у Барри точно был повод, и Барри ненавидел. Но только с языка сорвалось совсем иное, что уже было не совсем правдой, что обожгло его горло, словно клеймо: — Я люблю тебя, — произнес он тихим, лишь чуть-чуть дрожащим голосом. А затем мгновенно покинул эту уже негостеприимную квартиру на суперскорости. А смысл скрываться? Джулиан знает. Джулиан знает. Он ненавидит Флэша, он ненавидит Барри. Он чуть ли не изнасиловал его сейчас из-за того всего, что произошло. И если бы Барри сам не жаждал того же, то подобное обращение его бы сломило. И что Альберт будет дальше с этой информацией, спидстера не тревожит. Разобраться бы своей головой, что сейчас просто взрывается на куски, когда он вспоминает о своем визите. Но он теперь ведь лидер. Надо быть сильным — напоминает он себе. Барри, невзирая, что сейчас вроде как зима, снимает с себя одежду, ныряет в ледяную воду с моста и смывает с своего тела остатки спермы и пот. Холод воды опять притупляет боль и успокаивает. А потом он несколько минут согревается и сушит свою кожу сверхскоростной вибрацией, радуясь тому, что выбрал безлюдное место. Оттраханный Флэш, у которого кружится голова и все тело в различных отметинах и синяках — зрелище не для слабонервных. А еще кому-то срочно нужна психологическая помощь для спидстера-мазохиста. Барри приходит домой к Айрис и Джо, чтобы поделиться своей тревогой с тем, кому он ещё дорог. И всё рассказывает, скрыв только ненужные садистские элементы, чтобы попытаться не заистерить, когда безразлично выслушивает ее сожаление с бесполезными советами: девушка не поможет ему. Ему никто сейчас не поможет, кроме пары человек. Тех, кого, как считал Аллен, он любил, но они оба мертвы. И в этом тоже есть вина Флэша… Слезы приходят позже, когда он возвращается домой, к Циско, что встречает его с мрачным видом и, без слов, наливает выпить того, от чего Барри мгновенно пьянеет и становится жидким, как кашица. Но Циско тоже не понимает и, хоть и успокаивает его, в его словах есть скрытый подтекст: ты сам виноват. Барри согласен. Он, наверное, мазохист, но он уверен в том, что попытается еще раз. Всё это: явное насилие над душой и телом.